Читать интересную книгу Расследованный поцелуй - Александр Рогинский

Мирославов с трудом нашел свою клиентку.

Диагноз гласил – сердечная недостаточность.

Иными словами – женщина умерла не от того, чем болела, а от сердца – самый простой путь отправиться к праотцам.

Александр Михайлович, просмотрев заключение врача, ухмыльнулся и глотнул из фляжки.

– Отделаться хотел. Пойди докажи. Сердце ведь у всех больное. 70 процентов вот этих, кивнул на дверь, за которой находился холодильный зал, считай, все от этого помершие. А если проверить, так половина диагнозов – ошибки врачей. Я-то знаю.

У самого сердце шалит, вот я ритм и восстанавливаю. Александр Михайлович опрокинул металлическую спасительницу и удовлетворенно констатировал:

– От аритмии дюже помогает, советую.

– Вы ведь врач, Александр Михайлович, – сквозь улыбку сказал Мирославов. – А что советуете!

– Хорошее советую – сжигает всякое дерьмо, в котором мы живем. Вот только у нашего народа с тормозами плохо, тогда от этого божественного напитка можно попасть и туда, кивнул он снова на дверь холодильника. А так – дюже помогает!

Значит – сердечная недостаточность.

На очереди был разговор со следователем, закрывшим дело Демовой.

Оказалось, следователь Путов уже в управлении не работал. Несколько месяцев назад был осужден за взятку.

Дело явно списано в архив. Хождение по второму кругу затруднено отказом свидетелей отвечать. Сколько можно? Сегодня народ, как огня, боится свидетельствовать, того и жди пулю в лоб.

Предстояла работа с чистого листа. Дело расследовано непрофессионально. Взятка, за которую сел Путов, была не такой уж и большой – 10 тысяч долларов.

Значит, подобное могло быть и с закрытием дела Демовой. Слишком торопливы заключительные действия следователя.

* * *

Майя ждет с ужином. Нужно поспешить. Есть Мирославову не хотелось, но аппетит приходит во время еды. У Майи это так. Она прекрасно готовила, в своих ученых лабораториях они не только науками занимались, а еще и соперничали, кто лучше «изобразит» (как у них говорилось) то или иное блюдо. Майя удачно претворяла в жизнь знания, полученные из разных источников информации.

Дома было пусто. Странно, обычно Майя приходила на два часа раньше его. Сейчас в институтах давали такую поблажку ввиду нестабильной и низкой зарплаты, чтобы хоть как- то удержать нужных специалистов.

Мирославов же позвонил жене на работу. Никто трубку не брал. Набрал номер приемной.

Узнав кто звонит, дежурная сделала паузу, а потом увлажнившимся голосом произнесла:

– Вашу жену отвезли в больницу. У нее что-то с животом. Стало плохо, директор дал машину, ее отвезли в двенадцатую, там у директора хороший знакомый завотделением.

Мирославов тут же начал звонить.

Майю поместили в 8-ю палату хирургического отделения.

– Что-то серьезное? – спросил Мирославов дежурного врача.

– Ее готовят к срочной операции.

– Еду.

Медленно встал, обвел глазами комнату. Что все это значило? Майя как-то пожаловалась на боли в животе. Мало ли что, у кого их не бывает?

Больница находилась недалеко, через полчаса Мирославов сидел в приемном покое. Ему назвали предположительный диагноз – ущемление грыжи.

* * *

Обычно Мирославов работал с двумя помощниками. В последний раз ему оставили одного, как было сказано «в целях улучшения качества работы». На самом деле – сократили штаты.

С одним помощником, конечно, будет сложней. Мирославов любил тщательную работу. Все узнать о родственниках, знакомых, сослуживцах. Естественно, личность убитой, ее окружение.

Сеть Мирославов забрасывал широко, ему удавалось найти факты, могущие свидетельствовать в пользу истины.

Завтра по плану его помощник Игорь Попов съездит в Лукьяновскую тюрьму, переговорит с Путовым.

А ему пора заняться театром. Сначала режиссер, затем Демов…

Майя в больнице, а он вынужден смотреть телевизионную трансляцию спектакля. Такую оказию пропустить нельзя. У театра юбилей. В передаче запланировано еще и интервью с главным режиссером. Будет возможность до встречи кое-что узнать об этом человеке. Крупный план – настоящий рентген.

Артисты громко говорили и манерно ходили по сцене. Какой-то тип принес два пистолета и требовал дуэли. При этом откровенно жульничал. На виду у зрителей вынимал патрон из револьвера противника, в свой вставлял два.

При этом, разумеется, его противник ничего не видел, занимаясь какими-то пустяковыми делами у шкафа.

Актеры явно переигрывали.

Демов появился в форме генерала, важно уселся на стул, начал допрос дуэлянтов. Камера крупно наехала на лицо. Мирославов увидел неловко сделанный макияж, плохо приклеенный парик, из места заклейки которого торчал настоящий волос артиста.

Демов своего генерала представлял полным тупицей, делал это весьма искусно. Ноги у генерала дрожали, подбородок, когда он говорил, трясся, руки все время что-то искали на груди.

Имеющаяся все еще власть, но уходящая жизнь и пришедшая с ней слабость и неуверенность делали генерала смешным. И Демов умело подчеркивал это.

Мирославов уселся удобней, стал с интересом наблюдать за Демовым. Он сейчас знакомился с его поведенческими инстинктами – как реагирует на своего героя, где проявляется сам, как контактирует с партнерами.

Последнее особенно было любопытно. Демов, на что сразу обратил внимание Мирославов, смотрел мимо собеседника, проговаривал текст, словно делал выговор. Контакт обрывался почти мгновенно. После окончания монолога Демов слегка отворачивался, не слушал отвечающего. Иногда даже опережал свое вступление.

Все это говорило о самонадеянности и неуважении к партнеру.

В глазах Демова чувствовалась напряженность и усталость, хотя и зажигал их в нужных случаях огоньками живости.

Интересна была концовка спектакля. Участники спектакля вышли, взявшись за руки, как в детском садике, кланялись. Все делали глубокие поклоны, лишь Демов слегка опускал голову, с иронической улыбкой глядя в зал.

Аплодисменты были, будто их записали на другом спектакле – громкие и чужие. Действия сыгранной пьесы, видно, мало кого задели по- настоящему. Но театр есть театр – актерам и режиссеру полагается признание. Все-таки старались. И потом – у театра юбилей.

Выступал главный режиссер театра. Говоря, смотрел в потолок немигающими глазами. Тон был мечтательным, совершенно не шел к строгому и равнодушному лицу.

Лишь однажды облачком проплыла улыбка, когда вспомнил свои первые спектакли в этом театре.

Из выступления было ясно, что до режиссера Уткина театр влачил жалкое существование. С его приходом начался ренессанс.

Выступил и Демов. Он был еще в гриме, но как преобразился: стал выше, респектабельней. Первая же фраза заставила зал притихнуть.

Демов начал с того, что рассказал, как тяжело было работать с нынешним главным режиссером в первые его спектакли, как они не могли понять друг друга. Но это взаимное непонимание на первых порах обернулось глубоким взаимопониманием потом.

Перед зрителями сейчас выступал настоящий главный режиссер театра – уверенный в своих творческих силах, умело расставляющий акценты.

Мирославов чуть было ему не зааплодировал. Демов откровенно играл роль главного режиссера, который долго вытесывал из неподатливого камня свою скульптуру, в конце концов вытесал.

Получалось, что не Уткин, а Демов создал бессмертный коллектив.

Если все, что увидел Мирославов, перевести на обычный язык, можно сказать без всяких преувеличений: в театре полный разброд, идет настоящая война за место главного режиссера, художественного руководителя, директора.

Демов был профессионалом высокого полета: не выбрасывал весь свой арсенал чувств, обладал проницательностью и снобизмом. Он возвышался в своей силе лжи, наслаждался ею.

Ложь, доведенная до совершенства, становится правдой. Словно эту заповедь исповедовал Демов. И конечно, ему был тесен мир с режиссером Уткиным. Мирославов не сомневался: на репетициях главреж предоставляет полную свободу Демову. Не только потому, что боится его, а знает себе цену.

* * *

Дело удалось открыть после долгих уговоров шефа.

– Я нюхом чую, – говорил Мирославов Сиротину, – тут чистое убийство.

– Интуицию к делу не подошьешь. У нас еще есть прокуратура, – отвечал Сиротин.

* * *

Койка стояла у самого окна. Майя частенько, повернувшись на правый бок, наблюдала жизнь двора больницы. Там ничего особенного не происходило. Пробежал в синем халате врач с хирургического, на ходу завязывая тесемки рукава. Степенно, низко нюхая землю, зигзагами прошла овчарка Сима, являвшаяся штатным охранником больницы. Стоят растерянные посетители с клумаками. Видно, издалека приехали…

В больницу действительно приезжали со всей Украины. На местах людей просто резали. Многим приходилось делать повторные операции уже в столице в специализированной больнице.