Читать интересную книгу Разговор о погоде - Ион Друцэ

— Сколько лет прошло, как вышла замуж, а мамина стряпня мне нравится больше своей. Правда.

Иоана и это встретила улыбкой.

— Ничего, отвыкнешь.

— Нет, уж вряд ли…

Подошла Марина со своим сыном. Мальчик был опрятно, даже нарядно одет отец его работал продавцом в сельмаге, — Иоана, естественно, не могла не поговорить с мальчиком.

— За сколько этот костюмчик тебе купили?

Мальчик сопел, косился на тарелку, и Иким молча взял одну плэчинту, разломил ее пополам и дал ему одну половинку, а другую Марине. Парнишка молча стал есть, но Марина отказалась, положила свою половину обратно.

Иоана увидела в этом хороший предлог для большого разговора.

— Бедный отец — один просит, а ему негде взять, другому дают, а он не хочет брать…

Михуцэ не видел в этом особых неудобств.

— Не беда, пусть делит. У старика много всего. Эти камни, хоть и трудно их ворочать, но копейка идет…

— А чего же ты не пойдешь туда? — спросила Марина.

— Я не переношу взрывов. У меня глаза закрываются, когда слышу взрыв…

Говорят, хороший день можно узнать по восходу солнца, но это не всегда так. Хоть восход солнца и был в то утро ясным и светлым, вдруг откуда-то подул сильный ветер и погнал громады черных туч, сбивая их над деревней в сплошную серо-черную жуть. От одного ее вида стало зябко. Михуцэ любовно обнял свои мокрые колени. Зина накинула платочек на плечи. Марина нашла себе затишок, только Иким не двинулся с места — сидел с опущенной головой, и казалось, что ему все эти страхи небесные нипочем.

Аника побежала к соседям и минуту спустя вернулась с зеркалом — эти соседи так привыкли к их зеркалу, что уже лет пять подряд пользовались им.

Все сидели молча, дав ей умыться, затем еще немного помолчали, чтобы она могла заплести косы. Уже, казалось, ей давно пора было выйти, но ее все не было, а они все сидели во дворе под грушей и молчали. По дороге шли люди — почему-то они облюбовали сегодня эту улочку; шли даже те, которые в жизни не ходили по ней. У ворот Икима замедляли шаги и были настолько добры, что здоровались. Это бесконечное «доброе утро» звучало примерно так: «Ну что же ты будешь делать, Иким? Вырастил, выкормил такую семью, а вот младшая взяла да подкачала…»

Всем прохожим отвечала Иоана. Ее бойкий, улыбающийся голос будто говорил им: «Вы не беспокойтесь, идите своей дорогой, а мы уж тут управимся… Вон сколько нас собралось!» После каждого такого ответа она самодовольно разглядывала Икима: дескать, видишь, какие услуги я тебе оказываю? Но Иким не замечал ни ее услуг, ни ее самое.

— Доброе утро!

Стройная и красивая, в нарядной шерстяной кофточке, в туфлях на высоких каблуках, дочь шла легко, как будто ей ничего не стоило вот так взять и пойти куда захочется. За ней шла Аника и не дышала от счастья, горя и страха — все в ней как-то удивительно смешалось, и она упрашивала глазами, чтобы все были подобрее с этой девицей, потому что любая обида, нанесенная ей, поразит прежде всего Анику, а она уже стара, уже отжила свое, и не следовало бы ее обижать.

Старшие сестры и даже сама Иоана залюбовались студенткой. Иким, не поднимая головы, ответил громко за всех:

— Доброе утро!

Затем выпрямился, сурово посмотрел. Ничего, красива. Здесь, в этой деревне, где так много труда и забот, где столько солнца, столько дождей, она бы никогда не стала такой красивой.

— Аника, принеси ей стул.

Девушка присела на краешек, робко посмотрела на багровый угловатый лоб отца, и вся ее смелость, с таким трудом накопленная, улетучилась вмиг. Сэндуцэ, ее любимчик, подошел, прислонился к ней, что-то прошептал, но она ничего не слышала. Опустила голову и только гладила его по макушке.

Иким стал рассовывать свои огромные руки по карманам, но то ли руки оказались слишком велики, то ли карманы слишком малы — это ему никак не удавалось. Он злился на себя, злился на руки, злился на карманы; всех как-то заинтересовала эта возня, и все стали следить. гадая про себя, чем все это кончится. У Икима были странные и некрасивые руки: большие, волосатые, со старыми и новыми ссадинами, с ногтями, которые росли как вздумается, в общем руки старого каменолома, и вся деревня находила несказанное удовольствие рассматривать их. Икиму это не очень нравилось, он старался держать свои руки подальше от людского любопытства, и когда собиралось слишком много народу вокруг, он первым делом пытался упрятать их куда-нибудь. С горем пополам он засунул руки в карманы, но, подумав, вытащил обратно, опустил на колени — пусть отдыхают, пусть греют свои ссадины на солнышке.

Да, это были они, многострадальные, натруженные руки Икима Вэкару. Что из того, что они, может, не очень красивы? Зато эти руки, такие вот, какими вы их видите, выкормили, выходили большую семью. Сколько дорог, сколько школ, сколько домов выстроено из камней, добытых этими руками, даже барышню со всей ее красотой, и нарядной кофточкой, и с туфлями на высоких каблуках выходили эти руки, за все они заплатили своей кровью, своим потом, своими многочисленными ссадинами.

— Бедный отец…

Михуцэ был искренне тронут. Он хотел тут же начать разговор о родительских подвигах, но Иким как-то из-под бровей посмотрел на него, и Михуцэ умолк.

Ветер утих, огромная серо-черная туча стала спускаться на село казалось, вот-вот обрушится на крыши.

Сидели тихо, поеживаясь, и молчали.

Наконец Марина не выдержала и спросила:

— Ну, отец, что же ты теперь скажешь?

Бесцветные старческие глаза Аники замерли. Девушка в нарядной кофточке быстро-быстро ласкала макушку Сэндуцэ, будто боялась, что он вот-вот заплачет. Несколько прохожих пожелали им доброго утра, но никто не ответил. Вдруг Иким поднял голову, метнув в кого-то невидимого острый взгляд, спросил сердито:

— А что мне сказать?

Бедная Зина, она не переносила ссор и сделала отчаянную попытку спасти положение.

— Как ты думаешь, отец, пойдет дождь? — пролепетала она скороговоркой.

В одно мгновение это всех заинтересовало, всем, казалось, крайне необходимо было знать, пойдет дождь или нет, а Иким казался тем единственным человеком, во власти которого была судьба погоды. Только он решал, быть дождю или нет.

— Дождь будет, — сказал Иким.

Это никому не понравилось, однако Иким сказал с такой уверенностью, что никто и не пытался переубедить его.

Помолчали. Марина неожиданно вздохнула:

— Когда меняется погода, у меня очень болят ноги. Все это лето мучилась, может, не поверите, но, ей-богу, все лето ходила калекой.

Иким посоветовал:

— Спиртом натри. Помогает.

Марина горько усмехнулась.

— Отец, всю кожу сожгла спиртом, да что толку?

Аника тяжело вздохнула — ведь Марина была ее дочкой.

— Бедняжка!..

Иоана сползла с каменной глыбы, подошла, ощупала ноги Марины. Сказала специально для Икима:

— У нее жуткий ревматизм.

Иким, казалось, не слышал, но через некоторое время сказал:

— Ничего, переживет.

Зина, которая была безучастна к разговору о ревматизме сестры, вдруг вспомнила:

— Отец, перестань ты со своим дождем! Мой Андрей начал перекрывать сарай. Что же будет, если польет дождь?

Бедная Аника попробовала заступиться:

— Иким, им надо перекрыть сарай.

Иоана добавила:

— Если пойдет дождь, сарай развалится.

— Будет дождь, — сказал Иким. Затем, помолчав, посоветовал дочери: — Ты передай Андрею — пусть раскрывает не все сразу. Сначала одну сторону перекроет, потом другую.

— Ну на это и у нас ума хватит, — сказала Зина разочарованно. — Я думала, чтобы, может, как-нибудь без дождя…

— Дождь будет.

Стало тихо. Обе старшие дочки сидели обиженные, обижен был и Сэндуцэ его уже больше не гладили, и он не понимал, чем, собственно, провинился. Все три сестры стали краешком глаза поглядывать на Михуцэ: в конце концов брат он им или не брат? А если брат, то как он может терпеть, когда его сестер обижают? Михуцэ закурил, закатал свои мокрые брюки и воинственно кинулся в бой:

— Отец, а если вместо дождя будет буря? Нужна эта буря мне, или вам, или, может, колхозу нужна?

Иоана сказала убежденно:

— Погибнут все сады в колхозе.

Заботы Аники были куда скромнее. Поглядев опасливо на свой садик, она сказала:

— Иким, и у нас есть несколько молодых саженцев. Ты ведь сам сажал их, поливал…

Иким молча встал, пошел в сад посмотреть саженцы. Все облегченно вздохнули — слава богу, наконец сдвинулся с места. Следили, как он хлопочет возле своих саженцев; были они щупленькие и жалкие — и листиков мало, и веточек мало, и земли было как-то мало для них.

Вернулся Иким огорченный. Угловатый, необтесанный лоб стал серым, землистым. Уселся на каменную глыбу и повторил коротко:

— Будет дождь.

— А если буря? — переспросил храбрый Михуцэ.