Наихудшим же в нем было самое простое: Чарли постоянно его стеснялся. Разумеется, все стесняются своих родителей. А как же иначе? В природе родителей стеснять детей самим фактом своего существования, так же как в природе детей сжиматься от конфуза и стыда, если родители хотя бы заговаривают с ними на улице.
И, конечно же, отец Чарли возвел это в искусство и упивался им, как наслаждался розыгрышами всех мастей, от простых (Толстый Чарли никогда не забудет, как увидел однажды утром в зеркале американский флаг, нарисованный зубной пастой у себя на физиономии) до невообразимо сложных.
— Например? — спросила однажды вечером невеста Толстого Чарли Рози.
Толстый Чарли, обычно избегавший разговоров о своем отце, как раз пытался (довольно сбивчиво) объяснить, почему приглашать его отца на их будущую свадьбу чудовищно плохая идея. Они сидели в небольшом кафе в Южном Лондоне. Толстый Чарли давно уже пришел к выводу, что четыре тысячи миль плюс Атлантический океан — самое подходящее расстояние между ним и его родителем.
— Ну… — протянул Толстый Чарли.
И в памяти у него возникла череда унижений, от каждого из которых даже сейчас невольно поджимались пальцы на ногах. Он выбрал только одну историю.
— Понимаешь, когда я в десять лет перешел в другую школу, отец без устали твердил, как в детстве всегда ждал Дня Президента, потому что есть такой закон, по которому дети, приходящие на занятия в костюме любимого президента, получают большой мешок конфет.
— Какой забавный закон! — улыбнулась Рози. — Жаль, у нас в Англии ничего такого нет.
Рози никогда не уезжала из Соединенного Королевства — если не считать каникул, когда она ездила в дешевый молодежный тур на какой-то остров, расположенный (она почти не сомневалась) в Средиземном море. Пусть она не слишком хорошо разбиралась в географии, у нее были теплые карие глаза и доброе сердце.
— Это не забавный закон, — буркнул Толстый Чарли. — Такого закона вообще не существует. Он его придумал. В большинстве штатов занятия в День Президента вообще отменены, а где нет, нет и традиции ходить в школу в костюме любимого президента. И никакой принятый конгрессом закон не предписывает дарить детям мешок конфет, и твою популярность в последующие годы, до самого конца школы не определяет исключительно то, в какого президента ты вырядишься. Середнячки будто бы одеваются в кого попроще, в линкольнов и вашингтонов или джефферсонов, но те, кому суждено стать популярным, вот эти приходят как Джон Квинси Адамс, или Уоррен Гамалиель Хардинг, или еще кто-нибудь в том же духе. И нельзя загодя обсуждать свой костюм, поскольку это приносит неудачу. Или, точнее, не приносит, но он так сказал.
— И мальчики, и девочки одеваются в президентов?
— А? Да, и мальчики, и девочки. Поэтому я целую неделю перед Днем Президента провел, читая все, что есть о президентах во «Всемирном альманахе», стараясь выбрать самого подходящего.
— И ты не заподозрил, что он тебя дурачит? Толстый Чарли покачал головой.
— Стоит папочке за тебя взяться, такое даже в голову не придет. Он лучший лжец на свете. Такая сила убеждения!
Рози отпила глоток шардоне.
— Ив кого ты нарядился?
— В Тафта. В двадцать седьмого президента. На мне был коричневый костюм, который отец где-то выкопал, штанины пришлось закатать, а спереди затолкать подушку. Еще у меня были нарисованные усы. Отец сам в тот день повел меня в школу. Я пришел такой гордый. Остальные ребята только улюлюкали и показывали на меня пальцами, и в какой-то момент я просто заперся в уборной для мальчиков и заплакал. Пойти домой переодеться мне не позволили. Пришлось весь день так проходить. Это был сущий ад.
— Надо было что-нибудь придумать, — откликнулась Рози. — Мол, после уроков ты идешь на маскарад или еще что-нибудь. Или просто сказать правду.
— Ну да, — многозначительно и мрачно протянул Толстый Чарли, вспоминая.
— И что сказал твой папа, когда ты вернулся домой?
— Ах он? Он пополам согнулся от смеха. Давился и хихикал. А потом сказал, что, наверное, от маскарада на День Президента уже отказались. А еще, мол, хватит дуться, пора идти на пляж искать русалок.
— Искать… русалок?
— Мы спускались на пляж и ходили вдоль кромки воды, и он вел себя так, что любого бы вогнал в краску: то начинал вдруг, петь или выделывал шаркая какие-нибудь коленца, то просто заговаривал с людьми. С совершенно незнакомыми людьми, с первыми встречными! Мне было так неловко… Вот только он говорил, что в Атлантическом океане живут русалки, и если я буду смотреть внимательно, то углом глаза обязательно какую-нибудь увижу. «Вот там! — восклицал он. — Видел? Рыжая красавица с зеленым хвостом». А я все смотрел и смотрел, но ничего не видел.
Он покачал головой. Потом взял из мисочки на столе горстку орехов ассорти и стал забрасывать по одному в рот, с силой раздавливая зубами, будто каждый был унижением двадцатилетней давности, которое ни за что не стереть.
— Брось, — весело сказала Рози. — Судя по всему, он занятный тип. Обязательно надо будет позвать его на свадьбу. Он станет душой праздника.
А вот это, объяснил Толстый Чарли, едва не подавившись бразильским орехом, последнее, чего бы ему хотелось, — чтобы объявился его отец и стал душой праздника. Он не сомневается, больше, чем отца, ему не придется стесняться никого на всем белом свете. И добавил, что был бы совершенно счастлив еще сто лет не видеть старого козла и что самое лучшее, что сделала его мать, это ушла от него и переехала жить к тете Альме в Англию. Свое утверждение он подкрепил, категорически заявив, что будь он проклят, дважды проклят и, вполне возможно, даже трижды проклят, если пригласит отца. На деле, завершил Толстый Чарли, самое лучшее в браке то, что можно не приглашать отца на свадьбу.
Тут Толстый Чарли увидел выражение лица Рози и стальной блеск в обычно ласковых глазах и поспешил исправиться, объяснив, что имел в виду второе самое лучшее, но было уже слишком поздно.
— Привыкай к мысли, — посоветовала Рози. — В конце концов свадьба — самое лучшее время залечивать старые раны. Это твой шанс показать ему, что не держишь на него зла.
— Но я же держу! — возразил Толстый Чарли. — Еще как держу!
— У тебя есть его адрес? — спросила Рози. — Или номер телефона? Тебе, наверное, следует ему позвонить. Когда женится единственный сын, письмо выглядит как-то безлично… Ведь ты его единственный сын, верно? Электронная почта у него есть?
— Да. Я его единственный сын. И я понятия не имею, есть ли у него электронная почта. Скорее всего нет.
«Письмо — это хорошо, — подумал Толстый Чарли. — Как минимум его могут потерять на почте».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});