и тряпье.
Баба выкинула что-то прямо в снежную лужу из железной миски. Как-то неприятно было видеть такое возле моей бабушки.
— Ты что тут делаешь? — задал я глупый вопрос, хотя и так было понятно.
— Живу, — хрипло и кратко ответила баба и полезла обратно в укрытие.
— Слышь, баба! — постучал я поднятой палкой по целлофану, тебе кто разрешил?!
— Иди отсюда! — опять кратко ответила баба и добавила крепкое словцо.
— Ладно, позвоню в полицию! — решил я, и, постояв у могилы бабушки, отправился обратно.
Но, проходя мимо открытых в этот час дверей церкви, решил сделать проще.
— Кто-нибудь есть?! — спросил я, в гулкую темноту пустого помещения.
Включился свет, и откуда-то сбоку вышел молодой человек с бородкой и в гражданской одежде.
— Здравствуйте, — начал я, — Тут у Вас…., — и осекся.
— Витек, ты что ли?! — еще не веря, что узнал, воскликнул я.
— А это вы?! — молодой человек приблизился и вдруг обнял меня и радостно затряс мою руку!
— Ты что, в священники подался?! — уже отойдя от первого впечатления, спросил я.
— Нет, сана у меня нет. Я служка!
— Мне это мало о чем говорит.
— Это вроде служащего, гражданский чин, я ведь никаких церковных заведений не оканчивал. Просто, как место работы.
— А другой работы не нашел?
— Здесь я, вроде как, при боге, дело делаю доброе. А в миру много зла. Да и специальности у меня толком нет.
Рассказал Витька, что он женат, дети у них, мальчик и девочка, квартира от мамы есть, кое что церковь платит, что еще надо?
Он доволен.
— А жена? — осведомился я.
— Она из этой среды, поет в церковном хоре, — пояснил он. А детей я не спрашивал, они еще говорить не умеют, — и засмеялся.
— Слушай, а баба какая-то тут… — начал свой вопрос, из-за которого и пришел.
— Не трогай ее. Куда ей деться? Мы сирых жалеем, им надо помогать. А то, что близко к церкви бомжатник устроила, так это для безопасности — в церкви ночью дежурит сторож.
— Иногда я ей похлебку приношу, — добавил он, — редко правда, если не хватает, какие уж тут деньги!
Мы сели на лавку у стены, и Витька долго рассказывал, что он хочет создать жизнь своей семьи доброй и радостной, чтобы все жили в любви, а дети не знали злобы и прожили такую же жизнь, добрую и светлую.
— А мать приезжала?
— Пока нет. Она ведь только пять лет, как уехала. Может, потом как-нибудь приедет, говорит, что очень хочет внуков увидеть! Но это, если только турок денег даст.
Пока он рассказывал, мне показалось, что в самой церкви стало светлее, хотя и жизнь Витьки тоже казалась какой-то светлой, и на моей душе стало светлей, и погода за окнами уже не виделась такой мрачной.
Но чувство какой-то своей вины и виновности меня не покидало и, прощаясь, я все-таки решился:
— Вить, можно я тебе денег дам? Тоже как-то хочу помочь.
— Нет, — спокойно ответил он, — я не побираюсь. А деньги должен заработать!
— Ну, тогда отдам я их той бабе! — придумал я.
— Нет, она их пропьет! Да не переживай ты! Живи спокойно!
И он обнял меня и перекрестил.
… Стоял август. Все, что только могло взойти и распуститься в шикарном монастырском саду к этому времени, цвело буйным цветом, и, стало быть, вся обширная территория монастыря с его дорожками, клумбами вокруг зданий, и спускам к купели, и колодцы со святой водой, которую неистово наполняли в пятилитровые канистры паломники и просто посетители, очевидно, верующие в святость этого места.
Прекрасен был в эту пору сад и если кто-то верил, что где-то есть рай, то первое представление о нем и давал этот ухоженный и вылизанной до последней травинки сад.
С тех пор как я в последний раз видел Виктора, прошло пятнадцать лет.
Родители мои состарились, и в Москву им ездить было тяжело, и в последние годы я сам стал ездить к ним, раз в два — три года.
В этот раз мы приехали в родной город всей семьей, потому что дети уже совсем выросли, и мы с женой надеялись, что им уже это интересно.
А самым интересным в наших местах был реставрированный километрах в ста монастырь, который считался учебным центром православия и для бесед с умными людьми сюда приезжали многие. Мы шли среди роз по мощеной дорожке к святому источнику, когда какой-то голос из цветущих кустов окликнул:
— Здравствуйте!
Я оглянулся. Голос был какой-то знакомый. Мужчина, который стоял на зеленом газоне, опираясь на грабли, помахал нам рукой. Он явно не был монахом, одет был в обычную гражданскую одежду, на голове была черная шапка.
— Я — Виктор, — сказал он, поняв, что я его не узнаю.
Да, это был Витек, узнать его можно было по светлой, какой-то безобидной улыбке. Да и внешне он мало изменился.
Он подошел к нам, мы обнялись.
— Как ты здесь?! — удивился я.
— Ну, мы с женой расстались, квартиру, конечно, я им оставил, а жить где-то надо. Работаю теперь в монастыре, тоже служкой, зато и ночлег есть и кормят.
— А расстались? Ты ушел или жена.
— Жена. Надоело ей в нищете и бедности. И дети еще на ней. Да, я ее не осуждаю, и так долго терпела, — улыбнулся он.
— И давно?
— Пять лет уже.
Мы отпустили детей в самостоятельное путешествие, и присели на скамейку в стоящей рядом беседке. Я познакомил Витю с женой.
О своем знакомстве с ним и о той последней ночи я ей как-то рассказывал.
— А она тогда встретила как раз мужчину, который предложил ей жить вместе, — продолжил Виктор, — хороший такой мужчина, состоятельный, у него свой бизнес.
— Замуж вышла что ли?
— Нет, так живут. У него за год до этого умерла жена, осталась дочь, моим детям ровесница. Одному ему трудно жить было, он ведь все время на работе, да и приготовить что-то надо, постирать.
— Он, что, свободных женщин не мог найти?
— Я так понимаю, что все от него что-то хотели. А ему нужно было что-то простое. Жена моя хорошая, добрая, ну ты же знаешь!
Я напомнил ему, что никогда не видел его женщину.
— Ну ладно, все равно. И детей наших он принял. Так что первое время я жил один в квартире.
— Потом что они разошлись?
— Нет. Они и сейчас живут вместе, только в разных квартирах. Он с дочкой в своей, а наши вернулись. Так что мне пришлось уйти.
— Как это?
— Ну, дети наши вошли в переходный возраст,