Читать интересную книгу Кандидат в чемпионы породы - Борис Володин

Наталья Павловна твердо принялась осуществлять свои планы насчет гимнастики йогов. Первого сентября она сразу из своего института под водительством телевизионной редакторши поехала в Теплый Стан к нашему «простому московскому йогу». Йог ворковал, что хатха-йога — гимнастика не только тела, но и, так сказать, души: после инфарктов, порождаемых душевными волнениями, она особенно полезна, если не возражает лечащий врач.

А Наталья Павловна блаженно слушала йога, смотрела на настоящий диплом настоящей йоговой академии в Бомбее, что висел на серых узорчатых обоях двухкомнатной стандартной квартиры, и постепенно впадала в то особое состояние, в какое впадают новообращенные, особенно дамы, увидевшие свет новой веры. Но так как знала, что обратить меня в эту веру затруднительно, она решила пожертвовать собой и к моему возвращению из «Дубков» предстать передо мной примером благодетельного трехдневного воздействия хатха-йоги, для чего немедленно записалась в ту группу. И она, да еще после работы, столько сил вложила в эту самую йогу, что еле доплелась до дому, где уже назревали драматические события, именуемые теперь в семье не иначе, как «Наш собачий детектив».

Виной всему оказалась пришедшая к Варягу слава. Ведь ссора ссорой, а с той минуты, как Варяг был высажен из апельсинового «Москвича» в нашем дворе на Башиловской, даже сама баба Ната ни от кого не скрывала, какую блистательную карьеру напророчил ему Виктор Семенович и почему напророчил. И новость о прорезавшемся таланте произвела впечатление даже на людей, до того никаких симпатий к Варягу не испытывавших. Например, Аида Федоровна, соседка из квартиры над нами, увидев Варяга, сначала тяжко охнула: «Опять этот пустолайка явился, конец покою…» — а всего через пять минут побежала к себе за вкусными утиными косточками. Даже Гасан Давыдыч Пузик, благодетель нашей жэковской сантехники и собачий ненавистник, укушенный за последние четыре года при исполнении служебных обязанностей шестью собаками различных пород, с неожиданным дружелюбием ударился в практическую математику. Он стал, брызгая от азарта слюнями, подсчитывать, что от Варяга каждый раз должно рождаться по шесть щенков, и половину чемпионского потомства мы должны брать себе и продавать не меньше чем по сотне за штуку. «Золотая собака, — сказал он, — выгодное животное», а Варяг неблагодарно от него отстранился, ибо не любит винного запаха…

Добрых три или четыре дня жизни моих внуков и почти целиком двух классов их школы были наполнены грядущей славой нашего пса. Ажиотаж начался еще до первого сентября — ведь их одноклассники большей частью живут в шести панельных девятиэтажках — домах, окаймляющих наш квартал. И еще в четырнадцатиэтажной кирпичной кооперативной башне. К будущему чемпиону породы началось паломничество, и на него обрушилось столько внимания, что в первый день Варяг удивился, а на третий отвернулся от супа с овсянкой, потому что ожидал на завтрак только мороженого.

А внуки наши — в деда и бабку. Ведь я бы тоже, как Митя, бездумно наслаждался отблесками славы, падающими на нас. Зато Данила все взвесил и решил ограничить паломничество. Он даже постановил — а Митька, как старший, подчинился — выводить Варяга только на пять минут и в разговоры с любопытными более не вступать.

Митькиного приятеля Эдика Соломатина, человека самоотверженного, он впустил в квартиру только потому, что из принесенных им для Варяга двух брикетов мороженого падали на пол вереницы белых капель и Эдик молил: «Хоть сами съешьте!» Съели втроем — Варягу из воспитательных соображений не досталось.

Вторично Данила отступил от своих принципов, когда в дверях появилась жительница кооперативной башни, Митькина одноклассница Ольга Скородумова, не по одиннадцати своим годам крупная черноглазая девица с короткой стрижкой и в солидных очках. Очень важная особа. Я никогда — ни до, ни после — не слышал, чтобы мальчишки даже между собой называли ее иначе чем полным именем — не Олей и не Олькой или Лелькой, но всегда лишь Ольгою.

В пятом «А» у нее и сейчас сразу несколько пионерских должностей по совместительству. В том числе она бессменно возглавляет классную стенгазету, и Дмитрий, случается, с неожиданным для него терпением корпит за обеденным столом над сочинением заметки в этот почтенный орган, ибо «Ольга велела завтра принести». Она может и хорошую шишку набить на лбу — даже сыну Аиды Федоровны, нашей соседки сверху, этакому малосимпатичному семикласснику, вечно задирающему Митьку, потому что Митька, как известно всей округе, никого не способен ударить, так как «ударенному будет больно». И наконец, сверх всего, юная Скородумова была славна тем, что ее папа работает на Петровке, 38, почему по будням носит щеголеватый серый мундир с майорскими погонами, университетским значком, ленточками четырех медалей и солидные, как у самой Ольги, очки. По всеобщему мнению, когда Скородумов-папа эти очки снимает, чтобы протереть стекла, он становится точь-в-точь телевизионный майор Томин. И ребята даже пытались выведать у Ольги, не с ее ли папы списан тот майор, но не получили никакого ответа — ни положительного, ни отрицательного — и признали за Ольгой и учреждением, в котором майор работает, право на некие тайны.

А по моим наблюдениям, в семье Скородумовых у Ольги чин повыше отцовского. В одну из суббот я вместо Даши или Юры беседовал с Митькиной классной руководительницей по поводу его недостаточной решительности при ответах на уроках, а с майором Скородумовым беседа шла по поводу избыточной Ольгиной решительности во время перемен. Я и Ольга со своим папой вышли из школы вместе, но я сразу поотстал — ведь у них было что сказать друг другу наедине. Их слова мне слышны не были, по жестам и, так сказать, «по выражению спины» за виноватого у них шел майор.

И как понимаете, увидев Ольгу перед своей дверью, Данила только посторонился вежливо — тем более Скородумова явилась не из какого-то праздного любопытства, а по делу. Она решила учредить в классной газете рубрику «Наши чемпионы» и для начала в первом номере поместить портрет Варяга в каком-нибудь интересном ракурсе. И даже принесла с собой фотоаппарат «Смена-4». А когда Варяг ею был собственноручно запечатлен — сидя, лежа, стоя, на поводке у Мити и еще с учебником географии в зубах, — Ольга извлекла из аппарата катушку с пленкой и, всучив ее ребятам, сказала, что она свою часть работы сделала — им осталось только все проявить, закрепить и отпечатать к завтрашнему дню, а у нее самой другие хлопоты, у нее «отец на руках». И удалилась.

У ребят и мысли не мелькнуло отложить исполнение возложенной на них миссии. Но пока шли приготовления да пока заряжали бачок пленкой, как на грех, непрестанно звенел то дверной звонок, то телефонный.

Явился в яркой зеленой рубашке Гасан Давыдыч. Умильно сказал Варягу: «Золотая собакаГ» — и огорчился, что нет бабы Наты — он хотел одолжить у нее трояк до получки.

Славик Рыбкин, из дома четырнадцать по Нижней Масловке, главный любопытный из Димкиного класса, конечно, не был впущен для обозрения Варяга. Он пустил от обиды слезу и несколько раз трахнул кулаком и даже ногой по запертой перед его носом двери. И тотчас же мама Эдика Соломатина осведомилась по телефону, намерен ли ее сын сегодня готовить уроки, а сообщение о том, что он занят исполнением общественной работы, почему-то восприняла с недоверием.

И дважды какой-то неприятный скрипучий голос спрашивал Наталью Павловну. А затем по моему поручению позвонил навестивший меня в тот день в «Дубках» писатель, приятель Виктора Семеновича, и попросил непременно предупредить бабу Нату, что в санатории испортились телефоны, пусть она не беспокоится — до понедельника их вряд ли починят. Этот звонок, единственный, был кстати: подошедший к телефону Данила вежливо спросил, сколько минут надо проявлять пленку. Совет был дан. Приятель Виктора Семеновича поболтал с ним еще немного. Сообщил, что у Виктора Семеновича неприятность: он собрался на охоту, а какой-то шофер-новичок помял ему крыло и разбил фару. И получил в ответ информацию, что ребята, проявив пленку, собираются пойти купить фруктовой водички, ибо у них есть восемьдесят восемь копеек.

Словом, работа проходила в обстановке, совершенно не позволявшей сосредоточиться. И вот, представляете, при всем этом пленка оказалась на диво удачной! Ее подвесили в кухне на капроновой леске, натянутой для сушки белья. У них было на троих шестьдесят четыре копейки, но ведь и две бутылки из-под проявителя и закрепителя тоже кое-что стоили. Их отмыли, пристегнули Варягу поводок и отправились в соседний дом — в магазин «Квас».

А там — одно квасное сусло в пол-литровых банках, вещь, удобнейшая на даче, но непригодная к немедленному употреблению. И за соседней дверью — в «Минеральных водах» — только дефицитнейшая и очень противная на вкус «Нафтуся», которую почечные больные ищут по всему городу, но пить ни один нормальный человек не станет. Зато из тени винного отдела продуктового магазина, что в нашем собственном доме, вышел и пересек ребятам дорогу такой толстый дядька с короткой круглой бородкой, в желтой рубашке, в настоящих, с сединой — под цвет его волос — джинсах и с авоськой, полной Чебурашек «Байкала», что ребята рты разинули.