Читать интересную книгу Лесная легенда - Александр Бушков

И вот что было: наш Карай, если им с проводником случайно придется встретиться с Яниной, прижимал уши, обходил далеко, вроде бы и хвост поджать готов. Проводник мне жаловался: мол, не понимает, что с собакой, это с нашим Караем-то, которого однажды пускали в хату, где засели трое бандеровцев, — и он не получил ни царапинки, зато двоим правые руки вмиг порвал так, что оружие они бросили, а третьему в буквальном смысле глотку вырвал. Зверь, в хорошем смысле. Трехлеток, с теленка, хоть на кого пускай…

И как-то вскоре подошла ко мне на улице Янина, улыбаясь, глядя своими карими глазищами невинно, как дитятко, спрашивает вкрадчиво:

— Пане капитан, може, мне на шее бубенец носить, как корове? Чтобы вашим хлопцам было легче?

Я, признаться, так и не нашелся, что ей ответить моментально и достойно. Она постояла, улыбнулась так, что сердце замерло, — и поплыла дальше. Встретились двое дядьков в возрасте — капелюхи свои сняли, кланяются ей, словно панскому управляющему в польские довоенные времена. А она, бровью не поведя, идет мимо, как королева. Частенько я замечал и до того, и после, что перед ней мужики капелюхи сдергивают, а бабы чуть ли не приседают…

А через день-другой приходит ко мне Вася Зуй- ко, известный покоритель и разбиватель дамских сердец, который мимо панны Янины ну никак пройти не мог. Вид у него — как говорится, пыльным мешком из-за угла ушибленный. Волосы чуть не дыбом, зубы чуть не лязгают, лица на нем нет. И говорит: товарищ капитан, слово офицера, так все и было…

Встретил он где-то Янину, остановился почесать язычок. Янина особого интереса не выказывает, но и не обрывает, стоит, слушает, улыбнется отрешенно, будто все это ее только забавляет. Васюк наш, приободрившись, попробовал ее ожерелье указательным пальчиком потрогать: мол, до чего красивое… Дите малое, ага, монист он не видал, непременно нужно пальцем потрогать…

И тут вместо ожерелья у нее на шее обнаруживается натуральнейшая громадная гадюка, обвилась в два витка, голову выбросила, шипит, целится цапнуть за палец… Васю поневоле на метр отнесло: натуральнейшая змеища! Местные, что случились поблизости, разговор оборвали: змею видели они там или нет, а уж как Вася шарахнулся, не могли не видеть… Янина говорит что-то вроде:

— Пан поручик, душевно умоляю, не тратьте красивые городские слова на простую деревенскую дивчину. И монисто у меня красивое, и сама я не уродина, но не про вашу честь. И дело не в вашем мундире, я девушка разборчивая и капризная…

Улыбнулась и пошла себе как ни в чем не бывало…

Принюхался я — трезвый, конечно, парень дисциплинированный. Недолго думая, хоть это и не по уставу, взял я его крепенько за глотку, гимнастерку в кулак собрал, говорю ледяным тоном:

— Вы мне, товарищ старший лейтенант, этого не говорили, а я, соответственно, не слышал. Советскому офицеру, тем более сотруднику госбезопасности, о всякой мистике болтать никак не надлежит… тем более уверять, будто он с ней сталкивался самолично. Я ясно выражаюсь? Ах, ясно… Вот и извольте запомнить накрепко: разговорчики эти прекратить, чтобы ни одной живой душе… И к девушке, кстати, не приставайте, змея там или не змея, а не похоже, чтобы вы ей нравились… Как стоите?!

Васюк вытянулся, как положено, и я его отпустил, еще раз повторив, чтобы не распускал язык. Только к тому времени мне было точно известно, что среди ребят пошли… разговорчики. Касательно панны Янины. С тем самым мистическим уклоном. Началось, такое впечатление, от тех, кто за ней следил и терял ее в лесу. При мне — ни словечком, так что крайних я найти не могу, не в силах взгреть соответствующим образом. Но точно знаю, что разговорчики имеют место быть. Впервые у меня в группе такое — чтобы втайне от командира шли посторонние разговорчики, тем более на столь скользкую тему. Так что настроение оставляет желать лучшего.

А той же ночью один из агентов, опять-таки чуть не зубами лязгая, говорит:

— Везучий у вас офицер, пан капитан, или, я так думаю, у панны Янины было доброе настроение. В сорок третьем немецкий унтер-офицер ее хлопнул… пониже спины. Что-то его отнесло, как давеча вашего пана поручика, люди видели, отошел он шагов на сто, присел на лавочку, вынул револьвер и пальнул себе в голову. Хорошо еще, что это двое немцев видели, так что селу не было никаких неприятностей… Да и ваш поручик не особенно и распускал руки… Вы его уж предупредите, чтобы не лез больше, а то мало ли что…

Рявкнул я на него шепотком, велел прекратить эти разговорчики и никогда больше с ними ко мне не соваться. Только настроение у меня и без того давно уже было препаршивейшее. С одной стороны, ведьмам быть не полагается. Никак не полагается на тридцатом году Советской власти, пусть даже здесь эта власть появилась не так и давно. С другой стороны, я — капитан МГБ, с довоенным пограничным, фронтовым смершевским и послевоенным опытом. Умею работать с информацией. Так что, если рассуждать отстраненно и логично, анализировать информацию и самих информаторов, приходишь к совершенно неприемлемому выводу: что-то такое да есть… И, кстати, пан ксендз на нее поглядывает, будто поверх винтовочного ствола, будто на прицел взял — но исключительно в спину, лицом к лицу смотрит безразлично, раскланивается вежливо — и словно бы откровенно боится ее служитель культа…

Сатанею я потихонечку от поганости ситуации. С одной стороны, невозможно, с другой — что-то такое просматривается, если на косвенных. Одно ясно: нет пока что доказательств ее связи со Смоком, спасибочки и на том…

Ситуация разрешилась внезапно и круто, без малейшей моей в том заслуги…

У Янины был старший брат, в соседнем селе, километрах в двадцати. Поскольку она числилась в разработке как возможная связная, навели справки и о ближайших родственниках, из которых, не считая проживающего с ней деда, только и оказался этот самый Ян. Ян, понимаете ли, и Янина… Видимо, родители сказки любили, у местных есть какая-то сказочка про Яна и Янину, уж и не помню сейчас, в чем там сюжет…

Ну, что… По советским меркам, натуральный кулак с большим хозяйством, с наймитами и наймичками, то бишь батраками и батрачками. Компрометирующими материалами область не располагает. Судя по всему, чихать ему с колокольни на любые политические силы — и на нас, и на бандеровцев, и, надо полагать, на все остальное. Типичный куркуль. До которого не доходят пока руки — но коллективизация, говорят в области, намечается и здесь. Но — компромата нет. Янина к нему в гости ездит частенько, отношения вроде бы теплые, по-настоящему родственные.

И, ночкой темною, плюнувши на исторический материализм, спрашиваю у одного из агентов: а что, с этим Яном ничего такого? Он, моментально понявши и ничуть не удивившись, отвечает: та ни, пане капитане, Ян-то обычный, как все, как вот мы с вами, в церковь ходит (а Янина, кстати, в церковь ни ногой, даже когда у них был какой-то большой праздник, и все туда отправились, детей вели, младенцев тащили, потому что оставить не с кем, село как вымерло, если не считать нас. Дед ее потащился, а она пошла гулять по лесу). И уточняет: Ян и не может быть никаким таким, это ж только одному человеку передать можно, вот бабка Янине и передала, а уж бабка у нее была, я вам сейчас расскажу…

Я его оборвал и велел перейти к текущим делам. Возвращаюсь и думаю, что торчим мы в тупике, что тут бы не грех разыграть оперативную комбинацию, только какую? Внедрение не пройдет, область пробовала еще весной, человека посылали опытного, кадрового сотрудника, но от него потом обнаружилась только голова, которую смоковцы в село еще живому тогда милиционеру на крыльцо подбросили… По материалам, Смока в свое время еще польская дефензива взять не могла, а там не дурачки служили. И тогда уже на нем было с полдюжины трупов: полицейские, еще кто-то…

А к обеду прошел слух: ночью Яна со всем семейством кончили…

Мы — в два оставшихся «виллиса», поскольку это сугубо наше дело, и на полсотни километров вокруг, кроме нас, нет представителей органов, не считая двух милиционеров в селах и уполномоченного областного МГБ, который как-то ухитряется тут выжить аж с марта. Не успели отъехать — бежит Янина, первый раз видел, чтобы она бежала. Как-то так вышло, что без всяких просьб с ее стороны и разговоров мы ее сажаем в машину — и по газам. Готовы встретить засаду, стволами ощетинились. Янина сидит, лицо, как у мертвой, бросает мимоходом:

— Не цепляйтесь вы так за бронь[4], пальцы аж побелели… Никого на дороге не будет.

Мы особенно не расслаблялись — но засады и правда не случилось. Приехали. Ну, что… Типичный почерк Смока. Ян был женат, дочке лет тринадцать, и мальчишке лет шесть. Всех четверых кончали холодным оружием, жену с дочкой сначала изнасиловали — но ни их, ни пацаненка не уродовали, а вот Яну лицо покромсали так… Явно мертвому — соседи клялись, что ни единого вопля ночью не слышали, хотя кто их знает…