Читать интересную книгу И в горе, и в радости - Мег Мэйсон

*

В машине по пути домой с последней нашей с Патриком вечеринки я сказала:

– Когда ты тычешь в меня пальцем, мне хочется пристрелить тебя из настоящего пистолета.

Мой голос был сухим и неприятным, и он мне не нравился – как и Патрик, когда он ответил: «Отлично, спасибо» – совершенно без эмоций.

– Но не в лицо. Скорее предупредительный выстрел, в колено или еще куда, чтобы ты мог ходить на работу.

Он сказал, что рад это слышать, и ввел наш адрес в Гугл-карты.

Мы жили в одном и том же доме в Оксфорде уже семь лет. Я указала ему на этот факт. Он ничего не ответил, и я взглянула на него: как он сидит на водительском сиденье и спокойно ждет просвета в потоке машин.

– Теперь ты делаешь эту штуку челюстью.

– Знаешь что, Марта. Давай не будем разговаривать, пока не доедем до дома. – Он вытащил телефон из держателя и молча убрал его в бардачок.

Я сказала что-то еще, затем наклонилась вперед и включила печку на максимум. Когда в машине стало удушающе жарко, я выключила обогрев и полностью опустила стекло. Оно было покрыто инеем и, опускаясь, издало скрип.

У нас была собственная шутка, что я во всем мечусь между крайностями, а он всю жизнь живет, придерживаясь середины. Прежде чем выйти из машины, я сказала:

– Тот оранжевый значок до сих пор горит.

Патрик ответил, что планирует долить масло на следующий день, заглушил двигатель и зашел в дом, не дожидаясь меня.

* * *

Мы взяли дом в аренду на случай, если все пойдет не так и я захочу вернуться в Лондон. Патрик предложил Оксфорд, потому что тут он учился в университете и думал, что в небольшом городе недалеко от Лондона мне будет легче завести друзей, чем в других местах. Мы продлевали аренду на шесть месяцев уже четырнадцать раз, словно в любой момент все еще могло пойти не так. Агент по недвижимости говорил нам, что это Дом Представительского Класса в Квартале Представительского Класса и поэтому он идеально нам подходит, хотя ничего представительского ни в одном из нас нет. Один работает врачом-консультантом отделения интенсивной терапии. Другая пишет смешную колонку о еде для журнала «Уэйтроуз» и гуглит «стоимость суточного пребывания в психиатрической клинике», пока муж на работе.

Представительский класс дома находил внешнее выражение в необъятности ковра цвета тауп и многообразии нестандартных розеток, а внутреннее – в постоянном чувстве беспокойства, что он нагонял на меня, когда я оказывалась там одна. Кладовка на верхнем этаже была единственным местом, в котором у меня не возникало ощущения, что за спиной кто-то стоит: комната была маленькой, а за окном рос платан. Летом он загораживал вид на неотличимые от нашего Дома Представительского Класса по другую сторону тупика. Осенью опадающие листья залетали в дом и скрашивали ковер. В этой каморке я и работала, хотя, как мне частенько напоминали разные незнакомцы в ситуациях социального взаимодействия, писать можно в любом месте.

Редактор моей смешной колонки про еду присылал пометки с комментариями вроде «не поним. отсылку» или «перефразируй пож-та». Он использовал режим рецензирования. Я нажимала «принять-принять-принять». После того как он убирал все шутки, это была просто колонка про еду. Судя по «ЛинкедИн», мой редактор родился в 1995 году.

* * *

Вечеринка, с которой мы ехали, была устроена в честь моего сорокового дня рождения. Патрик запланировал ее, потому что я сказала, что мне не до праздника.

Он ответил:

– Нам надо атаковать этот день.

– Да ну.

Однажды в поезде мы слушали какой-то подкаст, поделив наушники. Патрик соорудил из своего джемпера подушку, чтобы я могла положить голову ему на плечо. Это был выпуск передачи «Диски для необитаемого острова»[1] с архиепископом Кентерберийским. Он рассказывал, что много лет назад потерял в аварии своего первого ребенка.

Ведущая спросила, как он с этим справляется. Он ответил, что усвоил: когда наступает годовщина смерти, Рождество и ее день рождения, нужно атаковать этот день, «чтобы он не атаковал тебя».

Патрик жадно ухватился за этот принцип. Стал постоянно его повторять. Он произнес его, когда гладил рубашку перед вечеринкой. Я оставалась в кровати, смотрела на ноутбуке «Битву пекарей»: старый эпизод, который я уже видела. Одна участница вытащила чью-то запеченную «Аляску» из холодильника, и та растаяла в форме для запекания. Эта история заняла все первые полосы: диверсантка на кухне «Битвы пекарей».

Когда этот эпизод впервые вышел в эфир, Ингрид написала мне эсэмэску. Она сказала, что готова биться об заклад, что десерт вытащили нарочно. Я сказала, что не определилась со своей позицией. Она прислала мне все эмоджи с тортами и полицейской машиной.

Когда Патрик закончил гладить рубашку, он подошел, сел на кровать почти рядом со мной и стал наблюдать, как я смотрю шоу.

– Нам нужно…

Я ударила по клавише пробела.

– Патрик, мне кажется, это не тот случай, когда надо ссылаться на епископа Как-его-там. Это просто мой день рождения. Никто не умер.

– Я просто стараюсь быть позитивным.

– О'кей. – Я снова ударила по пробелу.

В следующий раз он сообщил мне, что уже без пятнадцати.

– Тебе не пора собираться? Я бы хотел прийти в числе первых. Марта?

Я закрыла ноутбук.

– Можно я пойду в том, что на мне сейчас? – Легинсы, жаккардовый кардиган и не помню что под ним. Я подняла глаза и поняла, что обидела его. – Прости-прости-прости. Я переоденусь.

Патрик арендовал второй этаж бара, в который мы обычно ходили. Я не хотела оказаться там в числе первых, раздумывая, сидеть мне или стоять в ожидании гостей, гадать, придет ли кто-нибудь вообще, чувствовать неловкость за того несчастного, кто придет самым первым. Я знала, что моей матери там не будет, потому что попросила Патрика ее не приглашать.

Пришли сорок четыре человека, все парами. После тридцати лет числа всегда четные. Стоял ноябрь, и было очень холодно. Все очень долго расставались со своими пальто. Это были в основном друзья Патрика. Я потеряла связь со своими друзьями из школы и университета и со всех работ, на которых оказывалась: один за одним они заводили детей, а я нет, и нам становилось не о чем разговаривать. По пути на вечеринку Патрик сказал, что я могла бы хоть постараться изобразить интерес, если кто-то все же начнет рассказывать про своих детей.

Люди стояли кружком и пили «Негрони» – 2017 год был годом «Негрони», – и очень громко смеялись, и произносили импровизированные речи: по одному человеку из