Читать интересную книгу Немец - Юрий Костин

И то правда, что на контрасте с неулыбчивой русской природой нищая Италия не может не показаться райским садом.

«Опять же, там море,— думал Ральф, пытаясь счистить веточкой налипшую на сапоги глину.— Какое там ласковое море»…

…Никогда не забудет ефрейтор артиллерийского дивизиона баварец Ральф Мюллер той минуты, когда стоял на краю русской деревни, беззаботно мечтая о манящей солнечной Ривьере. Положив на траву винтовку и присев на лафет пушки, Ральф приготовился ждать приказа о вступлении в деревню.

И тут-то как раз ударило. Со стороны сада обдало горячим воздухом, словно кто-то с силой распахнул дверь жарко натопленной бани. Рухнул стоявший рядом солдат, поджав под себя руки. Покатилась каска, а вокруг нее забегали фонтанчики земли.

Ральф упал, больно ударившись коленом о камень, отполз за орудие, спохватился, что забыл винтовку, но ползти за ней так и не решился. Над головой свистели и жужжали пули, молоточками бились в лафет. Не долетая до строя, взрывались гранаты. Позади кто-то громко и отчаянно кричал, причем, наверное, очень громко, потому что от шума разрывов и беспорядочной пальбы солдат его дивизиона, Мюллер почти совсем оглох. Кобура с «die Nullacht» или «ноль восьмым», как было принято называть пистолет «Парабеллум 08», не открывалась, рука тряслась. Это в «учебке» легко было выхватывать оружие из-за пояса и на спор стрелять от бедра по алюминиевому ведру… А тут опозорился Мюллер, руку боялся лишний раз вытащить из-под живота, а тело как-то само зарывалось и зарывалось глубже в коричневую калужскую грязь.

Через какое-то время Ральф нашел в себе силы оглядеться и с удивившим его спокойствием определил, что за исключением убитого первым солдата, потерь в дивизионе нет. И тут (надо же, твою мать, такому случиться!) справа, метрах в двадцати, солдат приподнялся на локте, достал гранату из подсумка, выдернул чеку, размахнулся и… выронил гранату из мокрой, скользкой от грязи руки. Граната шлепнулась у него за спиной и через две секунды рванула, разметав вокруг себя куски глины, обрывки одежды и еще чего-то непонятного. А рядом с Мюллером упала винтовка с оторванным прикладом и погнутым стволом.

К Ральфу вернулся слух, и как-то вдруг пришло понимание, что они не могут вечно лежать в этой грязи, ожидая русской пули или осколков собственных гранат. Мюллер заметил офицера, безуспешно пытавшегося что-то втолковать уткнувшимся в землю любителям итальянского вина. Русские стреляли, но стена огня не была уже столь плотной, а на левом фланге успели развернуть два орудия, которые были готовы работать по окопам варваров.

Ральф подтянул к себе винтовку, подполз к офицеру, готовый к выполнению приказа. Оказалось, что нужно было, не мешкая, обойти русских, пока пушки будут в упор расстреливать их окопы. Офицер, Ральф и еще девять солдат преодолели ползком около трехсот метров, а после короткими перебежками двинулись в обход вражеских окопов, прячась за стволами ракит и поминутно, после каждого орудийного выстрела, припадая с непривычки к земле.

Русских было очень мало. Они не выставили охранение, так что в тыл им выйти удалось почти без труда. Ральф увидел уткнувшиеся в бруствер грязно-зеленые пилотки. По команде офицера артиллеристы, рассредоточившись, забросали окопы гранатами, а потом, лежа за деревьями, долго поливали их огнем из винтовок, автоматов и пулемета МГ-34. Ральф отметил про себя, что целиться в настоящем бою нет никакой возможности. И он просто стрелял в направлении русского окопа, почти наугад. Стрелял, перезаряжал винтовку и опять стрелял.

На правом фланге русских возникла суета. Солдаты видели, как вниз, через небольшую речку, в сторону деревни побежали люди в одинаковых гимнастерках цвета хаки, кто с винтовками в руках, кто без оружия. Но на левом фланге и в центре кто-то отчаянно пытался защищаться. В угаре боя трудно было понять, куда стрелять, куда бежать, чего опасаться. В пятидесяти шагах от Ральфа мелькнула пилотка, и он тут же послал туда пулю. С фронта наседали свои, пушки замолчали. В окопах шла возня, слышались крики и одиночные выстрелы. Через пять минут все было кончено. Троих пленных русских отвели в конец обоза, раненых добили. У яблоневого сада навсегда остались в сырой земле тринадцать немцев. За удирающими в сторону деревни была послана погоня. Отстреливаясь, русские ранили офицера и ушли в лес. Продолжать преследование никто не решился.

Убитых русских солдат так и оставили лежать в окопах. Оружие не собирали. Ральф только подобрал пистолет «ТТ» и с интересом осмотрел пулемет «максим», у которого лежал, раскинув руки, красивый темноволосый парень в зеленой стеганой куртке — по-русски, телогрейке.

О средиземноморском курорте больше не думалось. Ральфа подташнивало. Ныли колени, из щеки почему-то текла кровь. Колонна выстроилась и двинулась в сторону деревни. Перед ней, на небольшом отдалении, шли цепью автоматчики.

В деревню вступили, обогнув маленький пруд. Через два часа подошли два взвода СС. Проверяли каждый дом, прочесывали огороды, сады. Артиллеристы молча курили, наблюдая за действиями «тыловиков». Местные жители вели себя тихо, дети прятались под лавками и на печках. Мужчин призывного возраста не обнаружили. К вечеру все устроились на ночлег, предварительно выставив дозоры и организовав патрулирование деревни и периметра.

Один из дивизионов, вперемешку состоявший из венгров и румын, надрался до свинячьего состояния. Солдаты бродили по деревне, стреляли из ружей по печным трубам. Разбуженное командование не без труда урезонило дебоширов. Одного посадили под домашний арест, пригрозив в случае рецидива расстрелять на месте.

Ральф, так мечтавший о шнапсе и теплой печи, заснул на покрытой периной доске, приставленной к печи, так и не притронувшись к стратегическому запасу солдата вермахта. Еще пятеро из его дивизиона спали тут же, кто на чем. Хозяева дома — женщина средних лет, дряхлый, прокуренный старик и четверо детей были без особых церемоний изгнаны в сарай.

Весь следующий день командование наводило в деревне порядок, выбирало старосту, разъясняло людям новые правила.

Местные жители жаловались, что из-за повреждения печных труб засорились дымоходы, и печи топить нельзя. Некоторые требовали разобраться и наказать виновных.

Около полудня стало известно, что оперативной группе СС удалось схватить одного из сбежавших накануне солдат Красной Армии. Он оказал сопротивление, смертельно ранил эсэсовца в живот. Злодея привели в деревню и расстреляли у здания, где раньше сидела большевистская власть. Народ согнали посмотреть на казнь. Женщины что-то несмело выкрикивали в адрес солдат — скорее всего, просили снисхождения к несчастному. Некоторые артиллеристы морщились, наблюдая процесс экзекуции. Иные вели себя спокойно, вспоминая десяток своих товарищей, навсегда оставшихся там, на горке, у яблочного сада. Эсэсовцы сели в грузовик и уехали.

Про печные трубы больше никто не вспоминал. Теперь жители Хизны старались избегать контактов с новой властью.

В то первое утро в русской деревне Ральф проснулся не от крика дежурного. Начальство решило сделать послабление личному составу, учитывая драматические события, случившиеся накануне. Для многих, как, например, для Ральфа, это был самый первый бой.

Его разбудило мычание коровы в хлеву, где должны были провести ночь хозяева избушки. Через низенькое окно пробивался солнечный свет. Пахло старьем и лежалым сеном. Примерно так же пахло на чердаке деревенского дома бабушки Ральфа, где он, еще будучи ребенком, любил прятаться от обязательных патриархальных семейных обедов, сопровождаемых молитвой и нескончаемыми нравоучениями в адрес непослушного и шкодливого Мюллера-младшего. Ральф с самого раннего детства мстил родственникам за их упорное стремление приучить его к фамильному консерватизму и ханжеству. В младенческом возрасте эта месть, еще неосознанная, выражалась в нескончаемом реве по любому поводу, в итоге временно уничтожавшем в окружающих все человеческое, в том числе и безоглядную любовь к детям. Когда Ральф подрос, он водил дружбу с детьми из бедных кварталов Мюнхена, и даже одно время мечтал записаться в штурмовые отряды Рема. Ему нравилась что все, включая учителей в школе, их очень боялись. Но, разумеется, больше всего он мечтал примерить на свои худенькие плечи легендарную коричневую форму.

Мюллер встал со своего ложа у печи, взял китель, бросил взгляд в угол хаты, где под иконой висели старые фотографии мужчин в военной форме, и вышел в сени.

В сенях стояло ведро с водой, рядом, пошатываясь, его сослуживец Зигфрид Рейнвальд жадно пил воду из алюминиевого ковша.

—Доброе утро, герр Мюллер,— прохрипел Зигфрид.— Спали нормально?

—Дай-ка глотнуть,— стараясь не замечать иронии в голосе быкоподобного Зигфрида, Ральф отобрал у него ковш.