Читать интересную книгу Маленькие пленники Бухенвальда - Николай Тычков

Поредевшие шеренги смыкаются.

Толстый гестаповец с серебряными погонами неплохо владеет русским языком. Но где он научился всяким гадким словам? Так и сыплет ими, не стесняясь даже женщин.

Когда важные господа ушли, гестаповец, изобразив на лице кислую, презрительную гримасу, делает нетерпеливый жест рукой:

— Весь этот хлам — в концлагерь!

ЛАГЕРЬ СМЕРТИ

Если бы сейчас на Петьку посмотрели мальчишки из детдома, вряд ли узнали бы они своего однокашника, прозванного за веселый, бойкий характер Блохой.

На нем, как и на Коле, был надет полосатый арестантский халат. На голове — шапочка, без козырька, тоже полосатая.

А на ногах — деревянные колодки, словно лошадиные копыта.

Мальчишек только что постригли наголо в лагерной парикмахерской, а при выходе заставили искупаться в каком-то противном котле с липким, вонючим раствором, да еще совсем ледяным. Не хочешь, а все равно полезай. Это, говорят, для того, чтобы в лагерь не проникли заразные микробы.

После такого купания у Петьки и Коли зуб на зуб не попадал. Посинели все, съежились. А помыться в душевой им и не дали как следует. Не успели встать под дождичек — уже послышалась команда одеваться.

Эсэсовец вел их мимо каменных двухэтажных бараков, которые казались безлюдными.

Всюду бараки, бараки, бараки… И еще — колючая проволока, вышки, часовые с автоматами.

— Петь, а видишь вон там какой-то серый дом. Завод не завод, а труба дымит. И забором все огорожено…

Блоха посмотрел. Да, там стоял серый, необычный дом. Черный дым, лениво подымавшийся в небо, был странным и жутким.

— Может, и завод…

Эсэсовец привел ребят к одному из бараков и, открыв дверь, зычно крикнул. На зов выбежал человек в арестантском халате, это был старший по бараку, или блоковый. Он вытянулся перед эсэсовцем. Тот передал ему Петьку и Колю а сам ушел.

Блоковый[1] — пожилой, мрачного вида — в свою очередь отдал приказание своему подчиненному — штубендинсту[2] (это вроде дежурного, как понял Петька).

Штубендинст тоже не стал сам возиться с новичками Введя их в барак, крикнул:

— Эй, Владек, подь сюда!

Прибежал худой, смуглолицый мальчик. Безучастными глазами посмотрел на Петьку и Колю.

— Расскажи камрадам, какие порядки в лагере, а то я по русску плохо разумлю, — сказал штубендинст. — Спать будут рядом с тобой.

— Пошли! — кивнул им смуглолицый мальчик.

Они шли по середине барака. Направо и налево были устроены многоярусные нары, на которых лежали изможденные заключенные. Дышать здесь было тяжело.

— Это вот мое место. — Владек хлопнул рукой по доскам, слегка прикрытым прелой соломой. На нарах не было ни матрацев, ни подушек, ни одеял. Снизу тянуло сыростью, гнилью.

Новички познакомились с Владеком. Все трое сели на нары. Вверху, над ними, кто-то шевелился и кашлял.

— У нас блок карантинный, — стал рассказывать Владек. — На нижних нарах лежат совсем слабые, почти одни старики. А на верхних — кто поздоровее. Ну, конечно, не очень здоровые, — поправился он, — а такие, которые без посторонней помощи могут добраться до своего места. Многие умирают, — тихо добавил мальчик.

— Из этого лагеря живыми никого не выпускают, особенно политических. Здесь всякие люди мучаются — французы, итальянцы, англичане, чехи…

Новички узнали, что все узники имеют свои номера, которые им здесь заменяют и имя, и фамилию, и все документы. У каждого на груди пришит треугольник, называемый винкелем. Эти треугольники разного цвета. Политические заключенные коммунисты, антифашисты, социал — демократы, а также русские и поляки носят красный винкель. Если кто — нибудь из них попал в лагерь второй раз, тому нашивают над винкелем узкую тряпочку красного же цвета. Таких людей здесь называют «дважды политики». Евреям фашисты нашивают сразу два винкеля — желтый и красный — один на другой, и получается шестиконечная звезда. Люди, не согласные с политик кой Гитлера по религиозным убеждениям, носят фиолетовые винкели. А уголовники — зеленые.

— А в парикмахерской я видел одного с черным треугольником, — сказал Петька. — Это кто будет?

— Саботажник. И такие здесь есть. Может, и не саботажник, а просто лодырь. Плохо работал на производстве, прогуливал, пьянствовал. Их в Бухенвальде зовут «черными» а бандитов и воров — «зелеными», по цвету винкеля.

— Здесь и бандиты есть? — ужаснулся Коля, до сих пор молчавшие.

Владек рассмеялся:

— Хоть отбавляй.

— А разве фашисты не бандиты! — загорячился Петька. — Вот что в нашем городе наделали. И расстреливали и вешали.

— В лагере совсем плохо, — вздохнул Владек — Люди пачками умирают. Потом их в крематории сжигаю. Видели, дымить?

— Так это крематорий! — содрогнулись новички — А мы думали — завод…

Ребята сидели, опустив головы.

Владек далее рассказал, что для различия заключенных по национальности на винкелях отштампованы буквы. Если русский — стоит латинская буква «R».

— А нам ведь тоже в бане выдали эти самые винкели — вспомнил Петька и полез в карман. — Во! Красный и с буквой «R».

Коля достал свой винкель.

— Их надо пришить, — сказал Владек, — Сейчас я вам принесу иголку и ниток…

Он сбегал к штубендинсту.

Орудуя иглой, Петька взглянул на грудь Владека и увидел на его винкеле букву «Р».

— У тебя буква-то не дописана, — заметил Блоха. — Надо бы вот тут закорючку…

Владек покачал головой:

— Нет, все правильно, потому что я не русский, а поляк. «Р» обозначает полен. Наш штубендинст тоже поляк.

— Верно, у него «Р» на винкеле, — вспомнил Петька.

В барак вошел человек в белом пиджачке и полосатых арестантских штанах. Завидев его, штубендинст Стасик трижды, на немецком, польском и русском языке, объявил:

— Всем приготовиться к осмотру!

Обитатели барака выстроились в очередь, сняли халаты и рубахи. Они подходили к санитару, стоящему на табурете, и тот копался в складках их одежды деревянной палочкой. В левой руке он держал зажженную переносную лампочку. Тех узников, у которых были паразиты, уводили в баню для дезинфекции.

— Это, ребята, хорошо, что хоть о чистоте здесь заботятся, — сказал Петька. — Не люблю, когда вши кусают, да еще чужие заползут.

— А кто заботится? Сами заключенные, — пояснил Владек. — Эсэсовцы в этом не чинят препятствий, потому что не хотят от нас заразиться. Наши работают в селах, в городе Веймаре. Могут туда заразу занести. Вот комендант и боится. Он согласился даже больницу в лагере построить…

К ним подошел штубендинст:

— Владек, новеньким не надо к санитару, они помыты…

— Хорошо…

— Владек, а где ты так хорошо выучился говорить по — нашему? — спросил Петька.

— Мама выучила, она в школе преподавала русский язык. — И немножко гордясь, Владек сказал: — Я и по — французски умею, и по — немецки. У бабушки выучился.

— Ого! Так ты сразу на четырех языках можешь шпарить! — восхищенно произнес Петька. — Вот это да!.. А мне бы хоть по — немецки научиться, чтобы понимать, о чем это они между собой болтают.

— Здесь выучишься! — заверил его Владек. Сняв рубашку, он пристроился к очереди. Вернувшись с осмотра, сказал — Ни одной не нашел… Ну, вот еще что я забыл. В лагере надо всегда быть начеку, а то пропадешь. При встрече с эсэсовцем или каким — нибудь военным чином надо снять мютце[3], вот эту шапчонку, и, держа ее в правой руке, идти прямо, на начальство смотреть нельзя.

— Что же на него не смотреть-то? — спросил Петька. — Убудет разве?

— Если посмотришь, значит, опоганишь его своим взглядом. Так говорится в правилах внутреннего распорядка.

— Ладно, не будем смотреть, — буркнул Петька. — Так, пожалуй, даже лучше. На гадов глаза бы не глядели!..

— Вот, кажется, и все, — задумался Владек. — А об остальном сами узнаете, не один день здесь проживете. Я уже пятнадцать дней пробыл.

— А работать нас заставят? — поинтересовался Коля и посмотрел на свою больную руку.

— Нет, пока в карантине — не заставят. Вот когда переведут в основной лагерь, там уж без дела не будем сидеть. Так старшие говорят.

Штубендинст подал команду:

— На ужин! Получить миски!

Все опять выстроились в очередь. Встали и новички.

— Ох, и жрать хочется, — помотал головой Петька.

Каждый получал от штубендинста алюминиевую миску и ложку. Затем шли к раздатчику пищи. Люди нетерпеливо протягивали ему свою посуду, они так и пожирали глазами черпак, думая сейчас только об одном: побольше бы, хоть на одну каплю, оказалось в миске теплой, мутноватой жидкости. Получив свою порцию и отойдя немного в сторону, голодные узники сразу же набрасывались на еду.

Ребятам тоже плеснули в миски.