Читать интересную книгу Весы - Дон Делило

Голос Скальцо резко прозвучал в просторном помещении:

— Тебя в классе каждый день вызывают. Но что у тебя за имя такое — «Ли»? Девчачье, что ли?

— Его зовут Текс, — откликнулся Ники Черный.

— Он ковбой, — сказал Скальцо.

— Знаешь ведь, чем занимаются ковбои, а? Скажи ему, Текс.

— Они трахают коров.

Ли, чуть улыбаясь, вышел из львятника, спустился по ступенькам и направился в обход причудливых клеток с хищными птицами. Он мог бы и подраться. Он хотел подраться. Он дрался с парнем, который кидался камнями в его собаку, дрался и победил, избил его, измочалил, расквасил ему нос. Собака у него была, когда они жили в Ковингтоне, на Вермонт-стрит. Но эта травля изводила. Они приставали к нему, потом им надоедало, потом резко начинали вновь донимать его, сдирать болячки, докапываться.

Скальцо двинулся к группе мальчишек и девчонок постарше, которые курили, столпившись возле скамейки. Ли услышал, как кто-то сказал: «Двухцветный «олдс-рокет», спицованные колеса».

На насесте сидел королевский гриф, голова и шея лысые. Эти грифы разбивают страусиные яйца, швыряя в них камни клювом. Ники Черный стоял рядом с клеткой. Его всегда называли полным именем, ни разу просто «Ники» или «Черный».

— Прогуливать — это одно дело. Это ладно. Но тебя ж месяц не видать.

Прозвучало похвалой.

— Ты играешь на бильярде, Текс? Чем ты занимаешься дома целый день? Шары в кармане катаешь, да? Думай быстрее.

Он сделал вид, что бьет Ли в пах, и отскочил.

— А почему ты живешь здесь, на севере? Мой брат служил в форте Беннинг, в Джорджии. Он говорит, что южане носят в руке камушек, чтобы отличить, где право, а где лево. Это правда или как?

Он бил кулаками воздух, мотал головой и шумно сопел.

— У меня брат в береговой охране, — ответил Ли. — Поэтому мы здесь. Он служит на острове Эллис. Портовая охрана, так называется.

— А у меня брат сейчас в Корее.

— А другой мой брат — морской пехотинец. Его могут послать в Корею. Вот чего я боюсь.

— Бояться нужно не корейцев, — сказал Ники Черный. — Бояться нужно мудаков китайцев.

В его голосе звучало уважение, едва различимая нотка горечи. Он ходил в рваных кедах и походной куртке, почти такой же худой, как ветровка Ли. Низкорослый и гнусавый, левая сторона лица постоянно кривится.

— Я знаю, где с грузовика можно стырить пататов. Мы жарим их на пустыре у Бельмонта. На юге у вас бывают пататы? Я знаю, где можно взять такие книжки, в которых видно, как трахаются, если быстро пролистнуть. Представь себе — знаю. Вот стукнет шестнадцать — и со школой всё. Так что смотри.

Он сплюнул табачную крошку с кончика языка.

— Потом пойду на стройку. Первым делом куплю десять рубашек с настоящими воротничками. Накоплю денег, и не успеешь глазом моргнуть — у меня своя машина. А раз в месяц — кататься. Девчонки сами ложиться будут. Стану круче всех.

Скальцо умел подходить этак вразвалочку, покачивая плечами. Набойки его башмаков пошаркивали по неровному асфальту.

— Апочему ты со мной никогда не разговариваешь, Текс?

— Ну-ка, погнусавь, — сказал Ники Черный.

— Ладно, короче.

— Поговори с Ричи. Он хорошо говорит.

— Ну погнусавь нам. И не отмазывайся. Жду не дождусь.

Ли усмехнулся и направился мимо кучки вокруг парковой скамейки — они прикуривали на ветру, пятнадцатилетние девчонки с яркой помадой, парни в штанах с защипами, двойной строчкой и карманами для револьвера. Он прошел к центральной площадке и свернул на дорожку к выходу на его улицу. Скальцо и Ники Черный шли сзади, ярдах в десяти.

— Эй, дурик!

— Он сосет мятные «Клоретсы».

— И сразу можно целоваться — изо рта не воняет.

— Раз-два.

— Ладно, короче.

— Раз-два, ча-ча-ча.

— Ни хера он не знает.

— Так что смотри.

— А чего он со мной не разговаривает, а?

— И что будем делать?

— Выкурим сигаре-е-етку.

— Сла-а-абенькую.

— Ладно, короче.

— Ну поговори с нами.

— Мы не так разговариваем, или что?

— Ну скажи что-нибудь.

— Думай быстрее, Текс.

— Ладно, короче.

У выхода мужчина в галстуке и куртке лесоруба спросил, как его зовут. Ли ответил, что не разговаривает с янки. Мужик показал на тротуар, что значило: стой тут, пока не разберемся. Затем подошел к остальным двум мальчишкам, о чем-то спросил у них, ткнув пальцем в Ли. Ники Черный промолчал. Скальцо пожал плечами. Мужик назвался школьным надзирателем. Скальцо поддернул штаны в паху и посмотрел мужику в глаза. Ну так и что, мистер? Ники Черный приплясывал, будто от холода, засунув руки в карманы, и кривозубо ухмылялся.

За воротами мужик подвел Ли к бело-зеленой полицейской машине. Это Ли поразило. За рулем сидел полицейский. Он вел машину одной рукой, свесив вторую с сигаретой между колен.

Маргарита допоздна смотрела по телевизору тестовую заставку.

Ли обожает животных, так что зоопарк — просто благословение, но его послали в центр, где мозговеды придираются к нему двадцать четыре часа в сутки. «Дом Молодежи». Пуэрториканцев там полным-полно. Ему приходится мыться в душе в такой тарабарщине. Джон Эдвард пытался отвести его на беседу с мозговедом, но Ли не разговаривает с Джоном Эдвардом после того, как замахнулся ножом на его невесту. Его поселили в общую палату для пациентов. Спрашивают, грызет ли ногти? Есть ли у него религиозная принадлежность или как там? Не влияет ли дурно на класс? Он не знает их жаргона, ваша честь. Там сплошь нью-йоркские мальчишки. Они видят, что мой сын одет в «ливайсы», говорит с акцентом. Ну так многие носят «ливайсы». Что особенного в «ливайсах»? А они к нему пристают, не считает ли он себя Пацаном Билли. Мальчик играл с братьями в «Монополию», у него была нормальная успеваемость, когда мы жили с мистером Экдалом на Восьмой авеню в Форт-Уорте. Он просто еще не привык, господин судья. Всего лишь перочинный ножик, и он ее не поранил, а теперь они не разговаривают, хоть и братья. Мальчик изучает повадки животных, как они едят и спят, как живут в своих норах и пещерах. Как это называется, в берлогах? Он развитый мальчик, ваша честь. Я говорю, он с раннего детства любил историю и географические карты. Он знает поразительные вещи, хоть и не ходит толком в школу. Мальчик спал со мной в одной кровати чуть ли не до одиннадцати лет, места не хватало, и мы с ним вдвоем жили в такой убогой комнатенке, пока его братья были в приюте, или в военной академии, или в морской пехоте и береговой охране. Почти все мальчики думают, что папа им луну с неба достанет. А тот бедняга рухнул на лужайку, и так закончился единственный счастливый период всей моей взрослой жизни. С тех пор мы вдвоем, Маргарита и Ли. Мать и сын. Он вовсе не заброшенный ребенок. Говорят, он прогульщик, так они это называют. Заявляют мне, что он весь день сидит дома и смотрит телевизор. О судебной клинике говорят, и что нужно поработать с протестантскими «Старшими Братьями». У него и без того есть старшие братья. Зачем ему еще? Упоминают Армию Спасения. Снимают обертки с батончиков, которые я приношу сыну. Мою сумочку вывернули наизнанку. Унизительно. Я ж не виновата, что он не одет с иголочки. Из-за чего сыр-бор? В Техасе, если парнишка прогуливает, это не значит, что он преступник, которого нужно запереть и изучать. Внесли моего мальчика в повестку дня. Они ждут, что я буду спрашивать у них разрешения, чтобы вернуться домой. Мы не какие-то там бродяги, как нас расписывают. И как, ради всего святого, — а я христианка, между прочим, — как нерадивая мать смогла бы содержать дом в таком порядке, и я хочу предъявить свою квартиру в доказательство, там я красиво сделала и все лежит на — своих местах. Я не боюсь готовить впрок. Нет ничего зазорного в том, чтобы готовить фасоль и кукурузные лепешки и оставлять их на потом. Скупердяем был мистер Экдал, на Гранбери-роуд в Бенбруке, это когда он начал мне изменять. А произвол и припадки злости повесили на меня. И я снова взяла девичью фамилию, ваша честь. Маргарита Клэйвери Освальд. Затем мы переехали на Уиллинг-стрит, рядом с железной дорогой.

В качестве теста он рисовал фигурки людей, которые сочли убогими.

Психолог пришел к выводу, что уровень его умственного развития выше среднего.

Социальный работник написал: «В результате расспросов выяснилось, что он чувствует себя так, будто между ним и другими людьми существует некий барьер, за которым его не могут достать, но он предпочитает, чтобы этот барьер оставался нетронутым».

Школьный учитель показал, что он пускал в классе бумажные самолетики.

Он вернулся в седьмой класс до конца учебного года. В летних сумерках девчонки сидели на скамейках южного парка Бронкса. Еврейские девчонки, итальянки в узких юбках, девчонки с браслетами на щиколотках, их речь пестрела мальчишескими именами, словами песен, краткими репликами, которые он не всегда понимал. Когда он проходил мимо, они заговаривали с ним, и он улыбался своей загадочной улыбкой.