чем через минуту и кивнул на дверь. — Заходите. Все. Гардемарин Белов, тебя это тоже касается.
Когда четверо моряков, принесшие, судя по всему, не слишком приятные новости потянулись к кабинету, Долгорукий ухмыльнувшись спросил Митьку, который смотрел как входит последним, выглядевший чрезвычайно взволнованным, Белов, скрестив руки на груди и нахмурившись.
— Я так понимаю, мне снова можно идти домой? — в его голосе помимо воли прозвучала ирония. А ведь те сведенья, кои он привез, тоже были важными, но нет, его как бродячую собаку за порог не пускали.
— Нет, — ровно ответил Кузин, все еще глядя на дверь. — Скоро придет граф Шереметьев. Государь велел звать вас обоих разом.
— О, Боже, — Иван даже глаза закатил. — Вот только с ним мне к государю и не хватало попасть.
— Так государь Петр Алексеевич распорядился. Но ты, Иван Алексеевич, можешь попробовать оспорить его приказ, — усмехнулся Кузин и прошел за свой стол.
— Нет уж, не горю желанием испытывать терпение государя. А вот ему, кажется, вполне даже по нраву испытывать мое, — пробурчал Долгорукий, устраиваясь в кресле поудобнее, потому как понятия не имел, сколько ему еще нужно будет ждать.
Как оказалось, ждать пришлось совсем не так уж и долго, во всяком случае, графа Шереметьева, который вошел в приемную буквально через пять минут.
— Как же я надеялся, что ты сбежал от Наташки, оставив ее с дитем в моем доме, и подавшись на поиски всего того, что было тебе так дорого когда-то, — Петька рухнул в то самое кресло, в котором совсем недавно сидел Белов.
— Не дождешься, — парировал Иван, разглядывая свою руку, огрубевшую от тяжелой работы, и дорогой обручальный перстень, единственную дорогую вещь, которая у него осталась. Этот перстень стоил целое состояние, но Долгорукий все никак не решался его продать, тем более, что… — Я Наталью не брошу, и не надейся, даже, если ты нас из дома выгонишь, найдем, где остановиться.
— Ты же ей жизнь испортил, сволочь, — Петька поморщился. — Уехал бы потихоньку, Наташка бы поплакала с месяцок, да на кого более достойного взгляд бросила. Спасибо хоть в землях тех уберечь сумел, да домой вернул…
— Пожалуйста, — перебил Петьку Иван. — Я же это для тебя специально расстарался, а не потому, что уберечь жену с сыном — это первостепенная моя задача и смысл жизни.
— Ха-ха, я оценил, посмотрим, как государь Петр Алексеевич оценит.
— А что же ты, Петруха, здесь со мной сидишь, а не в кабинет к государю ломишься? — Долгорукий стиснул зубы. Он уже до такой степени за эти дни устал от этих бесконечных упреков, что, ежели бы не Наташа, то действительно сбежал бы уже куда глаза глядят, даже, если бы оставаться в Петькином доме ему приказал бы сам государь Петр Алексеевич.
— Ну, энто ты мог запросто куда угодно завалиться, а у меня понимание имеется, что, ежели бы государь хотел, чтобы я там сейчас присутствовал, то он не поленился бы вон через Дмитрия свою волю мне передать. Потому что, Ваня, я блюду, прежде всего интересы государя и Отчизны, а не свои и своего кармана, — Петька произнес это с таким явным наслаждением, что Иван сжал кулаки, потому что желание дать по морде шурину становилось нестерпимым, а устроить драку в приемной государя — это такое себе удовольствие, которое наверняка закончится не слишком хорошо. Вместо этого он сунул руку в карман и нащупал там небольшую статуэтку, которую хотел показать государю, и рассказать уже, с чем ему удалось вернуться. Его корабль, как и второй, а они шли парой, чтобы у пиратов не было соблазна напасть, успел пройти до Ревеля как раз до этих непонятных нападений шведов, но сейчас Иван начал беспокоиться о его сохранности, точнее, даже не его, а груза, который надежно схоронен в трюмах и который охраняет верная команда, до сей поры не сошедшая на берег. И так они потеряли столько времени, сидя в карантинной зоне, прежде чем направиться в Москву. Благо в Ревеле еще помнили его, и с готовностью помогли с каретой и подорожной.
Иван в который раз закрыл глаза, чтобы накатившая дремота окунула его во влажное марево тропического леса, по которому они пробирались на побережье. И противниками для них стали вовсе не дикари, которые приняли этих новых белых вполне дружелюбно, тем более, что они вовсе не собирались их как-то притеснять, во всяком случае пока. Их было слишком мало, чтобы начинать делить с местными территорию. К тому же, никто из них даже не сомневался, что Петр Алексеевич не слишком надеялся на их успех, но переселенцы и сосланные с ними попы и преображенцы вцепились в эту землю зубами, не собираясь с нее уходить по доброй воле. Вот только им нужна была помощь, и Долгорукого отправили за ней, надеясь, что государь вспомнит все-таки, что когда-то называл Ивана другом.
Высадили их голландцы вовсе не там, где наметил государь, но выяснилось это уже после того, как нагрянули испанцы. А так как староверам на какие-то там папские пакты было наплевать, то в итоге вышел спор насчет территории, которую они уже объявили своей, и на которой никого из иноземцев пока не было. В ответ на показанную карту, которую ткнул в лицо старшему староверу командир экспедиционного отряда испанцев, Игнат Лаптев ответил, что может такую вот прямо сейчас нарисовать, и отметить эту территорию за Российской империей, так что она для него вообще ничего не значит. Главное, кто успел на еще ничейной земле флаг страны своей установить над фортом, тот и хозяин территории, и это были вовсе не испанцы. Конфликт был неизбежен, и Иван должен был убедить Петра хотя бы переговорить для начала с Испанией, может быть, предложить им что-нибудь за этот кусок довольно опасной земли, потому что там было, за что и повоевать, вот только, Испания пока об этом не знала, и, как уверился сам Иван, не слишком дорожила именно этой территорией, потому что на ней не было ни золота, ни серебра. Каким образом они умудрились высадиться на том небольшом участке четко отмеренной территории, миновав при этом пару довольно крупных городков, принадлежащих испанцам, оставалось загадкой, так же, как и то, что неопытные в то время русские моряки, да и сам Иван Долгорукий, проворонили момент, когда их флотилия прошла по