Я стремительно бегу по полю, рискуя провалиться в кротовину и спотыкаясь на кочках.
Она все ближе… Она. Я чувствую, что Она хочет эту Искру и пришла за ней. Но еще не время. И это я тоже откуда-то знала.
То, что я вижу, мне очень не нравится. Посреди поля валяются ошметки мяса и кости, а трава вокруг залита кровью. Когтистая конечность, мимо которой я ступаю, вдруг конвульсивно дергается и скребет пальцами землю.
Мораки, вот кто это. Не живые и не мертвые, насмешка над самой Жизнью и Смертью. Они как тараканы, которые двигаются даже после того, как им оторвут голову.
Неподалеку от дохлых мораков лежит воин, с ног до головы залитый своей и чужой кровью.
Я склоняюсь к раненому. Его Искра почти угасла, дыхание слабое, а пульс почти не прощупывается.
Вдруг он открывает глаза и пытается сфокусировать на мне взгляд.
— Кто… ты? Эхас? — шепчет он на высоком наречии.
Эхас — их Вечно Юная богиня. За кого только меня не принимали, но чтобы вот так… Чувствую себя польщенной.
— Нет. Спи.
И он подчиняется.
Начинаю свой Танец, отгоняя Ее. Она получит эту Искру, но не сегодня. И не завтра. Нескоро еще. Откуда я это знаю?
Играет слышная только мне и Ей мелодия.
Кровь вокруг снова становится свежей и красной и начинает течь по траве, которая бурно разрастается под ногами. Иду посолонь вокруг тела воина, выплетая вязь танца. Под ногами раскрываются цветы, а внутренний свет становится ярче и ярче.
Замыкаю круг. Ну вот, полдела уже сделано.
Снова склоняюсь к воину. Запускаю руки ему под ребра, и плоть охотно расступается. Перебираю внутри, время от времени отбрасывая то наконечник стрелы, то кусок когтя, какие-то роговые иглы, и даже несколько металлических комочков, напоминающих по виду пули. Сердце мерно бьется в грудной клетке, легкие раздуваются и сдуваются.
Заканчиваю. Плоть снова смыкается. На глазах ужасные раны начинают закрываться и зарастать без следа. Не удивлюсь, если обнаружится, что также исчезли все старые шрамы и тату. Такое уже бывало. Сила Жизни не признает полумер.
Я едва успеваю оценить результаты своего труда. И теряю сознание.
* * *
Разумеется, я не стану ему об этом рассказывать.
Спасла и спасла. Что из этого? Факт остается фактом, что бы ни послужило причиной, и сколько б усилий не прикладывалось. Результат все тот же.
— Твигги, возьми полотенца, и тебе не мешает подкрепиться.
Это любопытные тетушки Фила и Фрида пришли помочь и принесли чистую одежду. Я иду за ними за повозку, чтобы переодеться.
Весь остаток дня, занимаясь делами и снуя по лагерю, я ощущаю на себе тяжелый взгляд сида. Это тревожит. И волнует. Интригует. Пугает. И много чего еще…
Надеюсь, удастся уговорить его помыться и поесть. Только бы врожденное сидское высокомерие не оставило его грязным и голодным, иначе мне придется спать в одной повозке с первым в мире вонючим сидом.
На лице невольно появляется улыбка.
Попутчики ведут себя так, словно спасать каждый божий день сидов для меня обычная вещь. Хвала Жизни за это.
* * *
К вечеру природа заставила сида покинуть повозку, а потом он двинулся по тому же маршруту, что и я.
Отмытый, он стал чуть больше походить на нормального человека… то есть на нормального сида. Хотя, есть вообще в природе «нормальные» с точки зрения человека сиды? Судя по личному опыту и прочитанным фолиантам по расоведению, такое маловероятно.
Я отнесла ему стопку чистой одежды, наспех перешитой с самого высокого в труппе акробата.
— Ваши вещи и оружие в повозке уважаемого антрепренера, — кивок в сторону Тито, — но вы можете забрать их в любой момент. Любезный данна, прошу присоединиться к нашему обществу и разделить с нами трапезу.
Я сделала приглашающий жест в сторону костра. Вокруг него на сооруженных из реквизита и пледов топчанах сидели, ели и вели неспешную беседу мои попутчики.
Сид выбрал место чуть поодаль от остальных, а поскольку других свободных мест не осталось, мне пришлось сесть рядом.
Потом я ушла оттуда, чтобы помочь Магде. Разливая похлебку в миски, я ощущала на себе пристальные взгляды со всех сторон. Разрядила обстановку маленькая Жинет.
— Твигги! А он правда сид? А как его зовут? — спросила она громким театральным шепотом.
Люди начали прислушиваться, изо всех сил делая вид, что заняты своими делами.
— Жинет, ты же знаешь, что неприлично обсуждать других людей в их присутствии! — отчитала я девочку.
Я сказала это в полный голос. Судя по тому, что я знала про сидов, услышать шепот для него не проблема.
— Но он-то не человек! — заявила Жинет.
— Он — нет, но ты, — да! Так что веди себя прилично.
Жинет потупилась и начала смущенно ковырять землю под ногами носком башмака. Затем она подошла к нашему гостю и засыпала его вопросами:
— Привет! Меня зовут Жинет, а вас? — девочка сделала книксен перед гостем. — А вы правда настоящий сид? А почему вы не едите? Магда говорит, что вы не ели два дня. А хотите, я принесу вам чаю и лепешек?
С каждым вопросом, который вываливал на него этот ребенок, глаза сида становились шире от удивления.
Северин, отец Жинет, заметно побледнел. Сиду все едино, взрослый или ребенок. Если он сочтет это оскорблением…
Жинет, не дожидаясь ответов, вихрем из рыжих кудрей и разбитых коленок понеслась к Магде и вернулась обратно с кружкой и парой лепешек.
— Вот! Это очень вкусно, попробуйте! — сказала девочка.
Сид протянул руку и взял глиняную кружку. Он разломил лепешку и начал жевать. Я облегченно выдохнула и поняла, что все это время задерживала дыхание.
Сид разделил с нами хлеб. Теперь, по крайней мере, можно не бояться за жизнь моих друзей.
* * *
Спустя две недели.
* * *
— Чего ты хочешь за мое спасение? Назови свою цену, — спросил меня сид.
Мои щеки вспыхивают от обиды. «Свою цену!»
— Я бесценна.
Улыбаюсь, стараюсь не показать, насколько мне неприятен разговор. Вообще-то, прямо сейчас я могу пожелать его Имя. А это означает абсолютную власть над ним. И он не посмеет отказать.
— Мне не нужно ничего. Я спасла вас просто так. Потому что я так захотела. Вы мне ничего не должны, данна, — говорю я.
«Ну когда же он отвяжется и уйдет?»
Я сказала то, что думала, и только в этот момент поняла, в какую ловушку загнала этой фразой себя, да и его тоже.
Человек, спасший сида бескорыстно, заслуживал дара жизни. Его жизнь, посвященная служению до того момента, когда он сможет вернуть долг.
Сид в гневе. Видно было, как его корежит и ломает эта необходимость. Что ж…