Читать интересную книгу Полиция памяти - Огава Ёко

Когда она пришла поцеловать меня на ночь, я наконец решилась спросить у нее то, что давно хотела:

— Почему ты так хорошо помнишь то, что исчезло? Почему до сих пор чувствуешь аромат духов, о котором все позабыли?

Она посмотрела на луну за окном и кончиками пальцев стряхнула каменную пыль с передника.

— Может, потому, что все время об этом думаю?

Ее голос звучал приглушенно.

— Но я правда не понимаю… — не унималась я. — Ты — единственная, кто помнит все, что исчезло? И ты всегда, всегда будешь это помнить?

Она вдруг опустила взгляд — так, словно я напомнила ей о чем-то печальном. Чтобы утешить маму, я поцеловала ее на прощание.

2

Мама умерла, затем умер папа, и с тех пор я живу в этом доме одна. Нянька, что следила за мной во младенчестве, скончалась от сердечного приступа в позапрошлом году.

Кажется, где-то в деревне за северными горами — у истока реки — еще живет семья моего двоюродного брата, но с ними я никогда не встречалась. Склоны северных гор покрыты колючими деревьями, а вершины вечно утопают в тумане, так что перебираться на ту сторону хребта почти никому и в голову не приходило. А поскольку карт на острове не осталось — видимо, утрачены давным-давно, — ни как выглядит наш остров в целом, ни что находится по ту сторону гор, не знает никто.

Мой папа был ученым, исследовал птиц. Он работал в обсерватории на самой вершине Южного холма. И примерно треть каждого года жизни дневал и ночевал в своей лаборатории, где собирал данные, фотографировал птиц и выводил в инкубаторе птенцов.

Я часто приходила к нему — приносила домашние обеды. Его молодые коллеги меня баловали и угощали бисквитами и какао.

Я забиралась к нему на колени, заглядывала в его бинокль. Форма клюва, цвет ободков вокруг глаз, размах крыльев — ни одна мелочь не ускользала от папиного внимания, прежде чем он торжественно объявлял имя распознанной птицы. Когда я уставала держать тяжелый бинокль, он помогал мне и придерживал его левой рукой.

Когда вот так, щека к щеке, мы разглядывали с ним птиц, меня часто подмывало задать папе тот самый вопрос: знает ли он, что хранит мама в ящиках старого комода за лестницей в мастерской? Но каждый раз, когда я открывала рот, мне чудился профиль мамы, глядевшей на лунный серп в подвальном окошке, и слова застревали в горле. Вместо этого я только повторяла ее напутствие:

— Ешь скорей, пока не испортилось!

На прощание он провожал меня до автобусной остановки. Когда мы проходили мимо птичьих кормушек, я задерживалась, чтобы раскрошить там кусочек бисквита, которым меня угощали папины коллеги.

— Когда ты вернешься домой? — спрашивала я.

— Наверное, в субботу… к вечеру. Надеюсь! — вечно увиливал он. — Ну… Привет маме!

И махал мне рукой — с такой силой, что из нагрудного кармана его спецовки вываливался красный карандаш или компас, маркер со светящимися чернилами, линейка или пинцет.

Как хорошо, что птицы исчезли уже после папиной смерти, часто думаю я. Большинство из тех, кто терял работу после очередного исчезновения, не паниковали и легко подыскивали себе новую. Но у папы так бы не получилось. Единственное, что он умел делать по-настоящему, — это следить за птицами.

* * *

Живший через дорогу шляпник стал делать зонтики. Муж моей няньки, прежде служивший механиком на пароме, начал сторожить склады. Старшая сестра моей одноклассницы, бывший парикмахер, нашла работу акушерки. И никто не жаловался. Даже если потеряли в зарплате, никто не горевал по исчезнувшему ремеслу. Да и горевать было некогда: будешь мешкать — тобой, чего доброго, заинтересуется Тайная полиция…

Все мы, включая меня, способны забыть что угодно. А уж на этот остров если и выплывает что-нибудь новое, так лишь из моря всепожирающей пустоты…

Птицы исчезли однажды утром — так же внезапно, как и все, что исчезло до них. Открыв глаза, я почуяла, что воздух стал каким-то… шершавым? Очередное исчезновение, не иначе! Завернувшись в одеяло, я села и придирчиво оглядела комнату. Зеркало с косметикой, письменный стол, усеянный скрепками и записками, занавеска с кружевами, полка с пластинками… Опасность исчезнуть нависает над любым, даже самым пустяковым предметом. Но понять, что исчезло, я смогу, лишь если предельно сосредоточусь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я встала, набросила кардиган, вышла во двор. Все, кто жил поблизости, также выходили на улицу и беспокойно оглядывались. Глухо лаял соседский пес.

И в эту минуту высоко в небе промелькнуло коричневое существо. Маленькое, круглое, с белой грудкой.

«Одно из тех, за кем папа наблюдал в обсерватории», — машинально подумала я. И вдруг поняла: из моего сердца исчезло все, что касалось птиц — любые связанные с ними чувства, воспоминания и даже смысл самого слова «птицы».

— Значит, на сей раз — птицы? — проворчал бывший шляпник, который жил напротив. — Что ж, могло быть и хуже. Никто не заплачет. Толку от них никакого!

Он поправил на шее шарф, тихонько чихнул. Встретившись со мною взглядом, видимо, вспомнил, что мой отец был орнитологом, и, криво улыбнувшись, поспешил на новую работу.

Люди вздыхали с облегчением, когда понимали, что именно исчезло в этот раз, и отправлялись дальше по своим делам. Только я все стояла и разглядывала небеса.

Все то же коричневое существо описало в небе размашистую дугу и улетело куда-то на север. Как оно называлась, вспомнить я не могла. «Надо было внимательней слушать папу, когда он рассказывал мне о них в обсерватории!» Теперь я ужасно жалела, что плохо слушала его рассказы. По размаху крыльев, голосу и оперению я бы точно узнала, что это за существо. Увы! От мыслей о птицах, так связанных с памятью об отце, на душе уже не теплело. Сейчас это было просто какое-то существо, которое держалось в воздухе за счет движения крыльев.

После обеда я отправилась на рынок. По дороге мне все чаще встречались прохожие с клетками в руках. Существа в них нервно порхали, как будто знали, что вот-вот произойдет. Люди молчали и выглядели растерянно. Видно, никак не могли свыкнуться с новым исчезновением.

Каждый из этих людей прощался со своим питомцем. Кто звал по имени, кто терся щекой о клюв, кто давал корм прямо из своего рта. Но как только эти прощальные церемонии окончились, все подняли клетки к небу и распахнули их дверцы настежь. Существа вылетели, робко покружились над головами бывших хозяев и, разлетевшись по небу, скрылись из виду.

Когда последнее существо исчезло, стало так тихо, будто люди разом перестали дышать. Но затем с опустевшими клетками в руках все разбрелись по домам.

Так исчезли птицы.

* * *

А на следующее утро случилось немыслимое. Я завтракала и смотрела телевизор, как вдруг затрезвонил входной звонок. Да так настойчиво и заполошно, что я тут же поняла: дело плохо.

— Веди нас в кабинет твоего отца, — услышала я, как только открыла.

За дверью стояла Тайная полиция. Всего их прибыло пятеро. Темно-зеленые брюки и кители, широкие ремни, черные ботинки, кожаные перчатки, оружие в кобуре. Несмотря на мелкую разницу, все на одно лицо. При полном мундире. На лацканах — знаки отличия, разглядеть которые я не успела.

— В кабинет отца! — повторил тем же тоном мужчина со значками в виде ромба, фасолины и трапеции.

— Но папа умер пять лет назад! — возразила я, стараясь держаться как можно спокойнее.

— Знаю, — отрезал офицер с клинышком, шестиугольником и буквой Т. По его сигналу все пятеро прямо в ботинках ввалились в дом. Коридор задрожал от щелканья затворов и грохота пяти пар ботинок.

— Я только что вычистила ковры! — возмутилась я. — Извольте снять обувь!

Конечно, я понимала, что сейчас есть вопросы и поважнее, но других слов в ту минуту подобрать не смогла. Непрошеные же гости глянули сквозь меня и ринулись по лестнице на второй этаж.