силуэт двух человек, которые несли связанную Самиру.
— М-м-м! — она продолжала издавать звуки.
— Я здесь, Самира, — не сильно громко сказал я.
— М! М! — ответила она.
Голос прозвучал радостно.
— Сюда ложи, — скомандовал всё тот же неприятный голос.
Её тело призмелилось в паре метров от меня.
— Куда нас везут? — спросил я. — Кто вы?
В просвете двери виднелся коренастый, невысокий силуэт — сутулый, лысая голова, странного вида рубашка. Гражданский, не военный, понял я.
— Сказал везти — вот буду везти, — ответил незнакомец. — Не говори! А то кормить не буду.
— Хорошо, скажите хоть, что вам нужно?
— Потом они говорят. Я не знал, что нужно.
— Значит ты просто перевозчик, хозяин судна?
Дверь захлопнулась, ответа я не получил.
— Самира? — спросил я. — Тебе сняли мешок?
— М-м, — звук был отрицательный.
— Значит, нет. Ну, в общем, попали мы.
— Мгм, — на этот раз утвердительный.
— Они военные. Скорее всего, это Восточная клика. Ты знаешь что-нибудь про их взаимоотношения с Новым Израилем?
— М…
— Ясно, сложно сказать. Это какой-то рыбозавод. И рыболовецкая шхуна, или как там правильно, сейнер. Куда мы можем плыть, не знаешь? На западный берег? Или на север?
— М-м!
— На север, получается? Там же спорные земли. Ничейные, аборигенные. Да, припоминаю, там республика Утопия какая-то.
— Мгм! — кивнула Самира.
Двигатель запустился. В трюме стало шумно, но через шум я услышал, как она не то стонет, не то хнычет.
— Что с тобой? Болит чего?
— М-м, — отрицательный ответ.
— Мешает?
— Мгм.
— Ясно. В туалет поди. Не стесняйся, нам ближайшие дни будет не до стеснений. Особенно если вместе посадят. Сейчас позову. Э-эй! Э-эй!
Люк открылся не сразу, фигура на этот раз была другая — маленькая, худая, и он тут же включил свет. Когда я привыкнул к освещению, то понял, что передо мной оказался молодой азиат в гражданском, с ружьём, которое, казалось, длиной в его рост. Возрастом он был с меня или даже моложе, совсем подросток.
— Молсать! — звонко, даже смешно прокартавил он.
А затем он бросил через плечо фразу, которую я перевёл.
— Tā yòu jiān jiào qǐlái! — что означало «он снова орёт» по-китайски.
Моя догадка подтвердилась. Не любил я миры, в которых приходится враждовать с китайцами. По рассказам Лифтёров, наиболее прочные Ветви реальности выходят там, где Россия объединяется с Китаем. А если ещё и Германию в союз берут… Здесь же, увы, Китай, во-первых, был значительно меньше по площади за счёт повышения уровня океана, а во-вторых — был раздроблен и растянут в разные стороны ещё в начале XIX века. Большая часть находилась под властью враждебной Японской Империи, последние полвека безуспешно борясь за независимость.
Однако плюс в данной ситуации всё же был. В среднем китайцы в подобных мирах обычно чуть менее жестокие, чем японцы. И самое главное — я понял, что помню язык с прошлых миров, а значит — могу говорить со своими пленителями на одном языке. Что было, судя по всему, огромной редкостью, учитывая, что японцы долгое время боролись с родным языком покорённого народа. А значит — могу попытаться выторговать что-то.
Но стоит ли доставать этот козырь из рукава прямо сейчас? Я посмотрел на Самиру. Бедняжка была связана тонкой цепочкой по спирали, словно паутиной огромного паука, от лодыжек до ног. Моя спутница буквально извивалась на тонком матрасе от неудобства, и я решил не медлить.
— Дама просится в туалет. Тоилет, понимаешь? Nǚhái xiǎng yào… туалет!
— А⁈ — парень вытаращил глаза. — Nǐ dǒng zhōngwén ma⁈
— Wǒ zhīdào, — подтвердил я и повторил для Самиры. — Знаю китайский, ага.
Парень захохотал, забегал по лестнице, крикнул наверх:
— Tā dǒng zhōngwén! Tā shuō nǚrén yào shàng cèsuǒ! — что означало что-то вроде «он говорит по-китайски и сказал, что баба хочет в сортир».
Для закрепления положительного впечатления я напел короткую детскую песенку «Я большое яблочко, кто из детей не любит меня?». Потом напомнил о себе, с трудом выуживая нужные слова и подбирая тон к гласным:
— Nánhái, nǐ néng bāng bāng tā ma? Zhǐshì yào xiǎoxīn hé zūnzhòng (Парень, так ты поможешь ей? Только бережно и уважительно).
— Dāngrán, xiànzài, xiànzài (конечно, конечно, сейчас)! — сказал парень и побежал за ведром в конец трюма.
Ружьё он положил прямо между нами. На короткий миг я подумал, смогу ли я что-то с этим сделать? Допустим, извернуться гусеницей, поддеть ногой я мог, только вот потом — нажать на курок, прицелиться — всё равно нет. Я бы в любом случае остался бы связанным,
— М-м! — Самира завертелась.
— Сейчас он тебе поможет. Я отвернусь, не бойся.
Не буду углубляться в физиологические подробности, но всё прошло, судя по всему, более-менее пристойно. Парень попутно сыпал вопросами: откуда я знаю китайский, зачем учил, спросил, шпион ли я. Я вполне честно, хоть и наверняка с кучей ошибок ответил, что я демон из другого мира, пришедший уничтожить эту проклятую цивилизацию вместе с её колдунами и магией.
— Hé nìhhon rén ne? — спросил парень, что я перевёл как «И японцами?», хотя на знакомом мне китайском японцев называли совсем не так.
— A hā! — кивнул я. — Nǐ huì bāngmáng ma (ты поможешь)? Gàosù wǒ tāmen yào dài wǒmen qù nǎlǐ (скажи, куда нас везут)?
Парень на миг задумался, затем нахмурился, грубо поправил одежду Самиры и поплёлся с ведром наверх.
— Wǒmen hěn è (мы очень сильно хотим есть)! — бросил я напоследок.
Оставшись наедине с Самирой, я продолжил диалог. Вернее, это был монолог.
— У тебя много вопросов, наверное. Откуда я знаю китайский, и о чём говорили. Ну, я честно сказал парню, что я пришёл из другого мира, имея в виду, что помню свои предыдущие жизни. Так вот, в одной из предыдущих жизней я знал китайский. Была такая Красноярская республика. В параллельном мире. А я там был сначала замминистра энергетики, а потом стал премьер-министром… В то время все учили китайский язык, новый язык международного общения. Хотя, может, я и до этого его знал. Так вот, помнишь, как мы летели сюда, в Австралию… то есть, Аустралию, через Сибирь, через Иркутск?
— Мгм, — промычала она.
— Мне очень больно вспоминать про этот город. Именно там я сделал одно неверное решение…
Разумеется, практического смысла мой рассказ не имел никакого, но я посчитал, что рассказывать сказку на ночь в данной ситуации будет полезно нам обоим, чтобы успокоиться.
Очень скоро Самира действительно уснула, перестав подавать голос, правда, спать пришлось недолго — дверь снова скрипнула. Я приподнял голову, чтобы лучше видеть, и тут же включился свет. Перед нами предстал пожилой господин, в руках у которого было две тарелки. Паренёк стоял сзади с ружьём наперевес.
— Ты говорил. Я говорил, что не буду кормить, если будешь говорить. Но я принёс, — начал старший, а затем перешёл на китайский. — Wǒ érzi fēngle ma (мой сын не сошёл с ума)? Nǐ dǒng zhōngwén ma (ты говоришь по-китайски)?
Он грубовато кинул рядом со мной пластиковую тарелку, на которой дымился сочный кусок тушёной рыбы. Я понял, что начинается что-то вроде переговоров. Развязывать, правда, нас не собирались.
— Nǐ jiào shénme míngzì, shànliáng de rén (как тебя зовут, добрый человек)? — спросил я.
— Liáo, — ответил он, что вряд ли было правдой. — Wǒ kàn shì zhēn de (вижу, не врешь)… Nǐ huì jiān jiào ma? Biànxìfǎ?
Последнюю фразу я не до конца понял, но, судя по интонации, он спросил, буду ли я кричать или создавать неприятности. Я заверил, что не буду, добавив:
— Nǚhái yě bù huì jiān jiào. Jiě kāi wǒmen (девушка тоже не будет кричать, развяжите нас).
— Сначала ты, — сказал он по-русски и потянулся ко мне.
Правая рука освободилась от цепочки, а левая осталась притянута к телу. Мне был абсолютно непонятен механизм супрессанта, который подавлял силу, хотя я смутно припоминал, что мой реципиент изучал это в университете. Цепочка явно отличалась от того ошейника, который был на Ануке, но каким-то образом в процессе явно участвовали руки. Возможно, всё связано с пресловутыми потоками силы из Первичного источника, которые достаточно легко режутся при блокировке рук.
Сейчас я что-то почувствовал — как будто потерянный голос начинает возвращаться. Я понял, что это лучшее время, чтобы действовать.
Сначала я начал есть рыбу из тарелки. Хотелось съесть за два жевка, целиком, но я пересилил себя и ел осторожно, кусочек за кусочком, чтобы было время подумать.
Итак, получается, что у меня были уже четыре