Читать интересную книгу Воробушек - Альберт Зарипов

Так оно и вышло: начался штурм села, в ход были пущены артиллерия и авиация. На телеэкране замелькали горящие дома, разрывы снарядов, выпускающие ракеты вертолеты, атакующие село бойцы, первые раненые и убитые.

Встревоженная мать не пропускала ни одного выпуска теленовостей, всматривалась в лица российских военнослужащих, стараясь узнать среди них родные черты. Но среди наших бойцов не было ее Сашеньки, и материнская тревога и тоскливое ожидание чего-то страшного увеличивались с каждым часом…

Вот и сейчас после неожиданной резкой боли и ужасающего крика о надвигающейся беде Нина Николаевна не могла уснуть и ждала шестичасовых утренних новостей…

С первых же минут диктор сообщил о прорыве отряда террористов через позиции наших войск. Никаких видеосъемок не демонстрировалось, и телеведущий сказал о большом количестве убитых боевиков и об одном погибшем полковнике российской армии…

Сведений о других погибших не было, и это только обнадежило хрупкую женщину. Все переживания, тревога и тоска куда-то внезапно исчезли и наступило какое-то странное спокойствие и умиротворение.

- Радуев прорвался. Из наших убит полковник Стыцина. Погиб только он один, - сообщила она за завтраком мужу, который рано отправлялся на работу.

Но спустя неделю на рабочем столе отца зазвонил телефон, и знакомый офицер из райвоенкомата, не говоря о причинах, попросил его срочно подойти в военный комиссариат.

Стародуб - городок небольшой, и через пять минут встревоженный и предчувствующий недоброе Алексей Александрович входил в служебный кабинет начальника одного из отделов РВК. Офицер военкомата, едва увидев его, медленно вышел из-за стола:

- Лейтенант Винокуров… Александр Алексеевич… ваш сын? - спросил он и, получив утвердительный ответ, продолжил.-Он в Чечне служил?

- Как в Чечне? Почему служил? - дрогнувшим и сразу севшим голосом спросил отец.

Он смотрел в повлажневшие глаза своего давнего знакомого и тут понял, почему его так срочно вызвали в военкомат.

- Ваш сын убит. Примите мои соболезнования. Его уже привезли в Брянск, нужно ехать за ним, автобус уже ждет… - скороговоркой проговорил военкоматчик. - Надо держаться…

Отец - сам бывший подполковник Советской Армии, постарался скрыть набежавшую слезу и держаться уверенно, но голос предательски выдавал его мучительную боль:

- Я… готов. Надо заехать… мать предупредить…

Когда он зашел в свой дом, то жена встретила его удивленным вопросом:

- Ты чего так сегодня рано с работы?

- Я сейчас в Брянск еду, - ответил он, стоя в прихожей.

Мать, торопливо собиравшаяся на дежурство в больницу, медленно подошла к мужу и с затаенным страхом тихо спросила:

- Сашка?

- Да… - так же тихо ответил отец.

Мать прислонилась было к стене, но сразу же опустилась вниз.

x x x

Обратно они возвращались уже поздним вечером. В областном военкомате гроб с телом погибшего загрузили четверо солдат-спецназовцев, которые во главе с майором и лейтенантом сопровождали тело от самого Ростова. Всю дорогу солдаты и офицеры ехали молча и смотрели на разыгравшуюся за подмерзшими окнами непогоду.

За триста метров до деревни Дареевичи автобус остановился из-за большого снежного заноса на дороге. В Стародубе родители Александра снимали небольшой домик, а в расположенной неподалеку деревне Дареевичи жили его дедушка и бабушка, и погибшего Александра было решено похоронить на деревенском кладбище, где покоились его предки…

Дорогу замело очень сильно, и попытки расчистить ее подручными средствами были безрезультатны. Снегопад не прекращался, снежная крупа и холодный ветер вновь заметали расчищенный путь. Затем деревянный ящик, внутри которого находился цинковый гроб, выгрузили из автобуса и попробовали волоком тащить по свежему снегу. Но через несколько десятков метров и солдаты, и офицеры выбились из сил…

Лишь спустя час, благодаря общим усилиям, снежный занос на ночной и пустынной дороге был преодолен, и через десять минут автобус остановился у маленькой избы.

Несмотря на ночь, деревня не спала-над ней в морозном воздухе раздавался женский плач и крик. Здесь все знали Сашку с малых лет и гордились бравым и подтянутым курсантом-десантником, который ежегодно приезжал в отпуск к деду с бабкой. В августе этого года должна была состояться его свадьба с одной местной девчонкой. И известие о смерти молодого лейтенанта стало настоящей трагедией для небольшой деревни…

Подавленные печальной вестью мужики, которые весь вечер стояли и курили у ворот, молча встретили подъехавший автобус, приняли из него тяжелый деревянный ящик и понесли его в дом. Дверной проем оказался слишком узким для страшного груза, и погибшего с усилиями внесли в большую комнату.

Красная материя, которой был обит ящик, в нескольких местах порвалась, и теперь она кровавыми кусками свисала до самого пола. Затем из деревянного ящика достали цинковый гроб и установили посреди комнаты. В верхней части гроба было небольшое стеклянное окошечко, но кто-то сказал снять крышку.

Пока с ней возились, женский крик усилился…

У стены на стуле сидел дед Николай. Сашка был единственным и любимым внуком у старого фронтовика, окончившего войну в Берлине и расписавшегося на стене рейхстага. От страшного известия у него полностью отказали ноги и частично перестали слушаться руки, поэтому он сидел на стуле, раскачиваясь маятником назад-вперед, и молча плакал. Слезы текли по кривившемуся от внутренней боли лицу, но он не замечал их, продолжая смотреть на гроб.

Когда сняли крышку, на мгновенье стало тихо, но тут же людские крики, стоны раздались еще громче. Изнутри гроб казался полностью наполненным алыми гвоздиками, положенными в него на официальной церемонии прощания в воинской части, и только вверху виднелась голова покойного с белой повязкой на лбу.

Лицо было направлено вбок, и от противоположной стены медленно пошла заплаканная мать, которая смотрела со страхом и слабой надеждой, что это не ее любимый сын лежит в гробу. Но даже не повернув к себе полностью лица, она сразу же узнала сына по молоденьким усам, которые он отпустил после окончания училища…

В хор женских стенаний врезался наполненный болью и смертельной тоской крик матери:

- Сашенька-а-а Сашенька-а-а… Сыночек мо-о-ой… Родненьки-и-й… За что же тебя та-а-ак… Ох, горюшко-о-о…

Ее руки, упавшие на тело сына, вдруг судорожно схватили несколько гвоздик, лежавших у самого лица. Мать выпрямилась, поднесла цветы к своим глазам и заговорила с сыном, как с живым:

- Сашенька, ну что же ты лежишь… мертвый?.. Смотри, сколько у тебя цветов и они все живые… А ты лежишь… мертвый… раз, два, три, четыре…

Маленькая женщина стала аккуратно и тщательно пересчитывать гвоздики, доставая их из гроба одну за другой и складывая их в большой букет. Считала она внимательно, как будто от этого зависела чья-то жизнь, она не обращала внимания ни на окружающих родственников и соседей, ни на громкий плач по убиенному, и продолжала считать алые цветы…

- Девяносто три… - она положила последний цветок, и ее лицо озарилось внезапной радостью. - Здесь девяносто три! Посмотрите, люди, здесь девяносто три гвоздики, и все они живые. Ну посмотрите, люди…

С огромной охапкой цветов она подходила к каждому человеку и предлагала потрогать и убедиться в том, что они на самом деле живые. Она медленно обходила всю комнату, и от этого тягостного вида самые суровые и сдержанные мужчины не могли сдержаться от рыданий. Кто-то отвернулся к стене, чтобы не видеть материнского горя…

- Все… У Николаевны крыша поехала, - захлебываясь, почти выкрикнул один из стоявших у стены мужиков и выбежал во двор.

На это никто не обратил внимания. Все понимали, какое огромное горе свалилось на хрупкую мать…

- Ну вот, Сашенька, ты видишь - все говорят, что цветы живые… И их девяносто три штуки… Значит, ты живой… А ты лежишь как мертвый… - Нина Николаевна говорила с сыном ласково и тихо, но вдруг ее голос перешел на крик. - Нет!!! Ты живой!!!

После короткого молчания мать робко спросила:

- А может, ты просто спишь?.. Давай-ка я тебе колыбельную спою… Твою любимую…

Она медленно рассыпала цветы по гробу, склонилась над изголовьем и, положив правую руку на лоб сына, тихо запела:

- Месяц над нашею крышею светит, вечер стоит у двора. Маленьким птичкам и маленьким детям спать наступила пора. Завтра проснешься, и ясное солнце снова взойдет над тобой. Спи, мой воробушек. Спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной. Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, баюшки-баюбаю…

Пусть никакая печаль не тревожит детскую душу твою. Ты не узнаешь ни горя, ни муки, доли не встретишь лихой Не допев куплет, мать тихонько заплакала… Ее плач становился сильнее, но внезапно прекратился, и она продолжила петь, вытирая ладошкой слезы с лица: