Пешеходов встречалось мало. Большинство жителей городка предпочитали перемещаться на магнидрайвах (своих или общественных), кто-то вовсе никуда не спешил — работал дома. Дома, конечно, уютней. Жаль, что исполинские сверхточные установки, с которыми мы имеем дело, из НИИ не утащишь. Посокрушавшись для проформы, я поймал себя на мысли, что лукавлю — мне нравилось ни свет ни заря выбегать из калитки; нравилось спешить по тихим, дремотным улочкам; нравилось видеть лица коллег. Жизнь вальсировала вокруг, поворачиваясь то одним, то другим боком и это доставляло мне удовольствие. А ворчал я так, по привычке. Или всё же старею?
Мысль меня неприятно поразила. Не слишком ли часто в последнее время я обращаю взор в прошлое? Туда, где не было чудесных теремов, возведённых за неделю трудолюбивыми ассемблерами. Где о всемогущих материализаторах лишь мечтали, когда копили деньги на очередную покупку. Где пахло не только черёмухой, но и выхлопными газами. «Если тебя, старый зануда, что-то не устраивает, езжай в какую-нибудь российскую глубинку, — ругнулся я на себя. — Там и по сей день наземный транспорт соседствует с магнитным, и дышат нефильтрованным, полным цветочной пыльцы и углекислоты, воздухом. А жить в экспериментальном городе желающие найдутся».
Вот только кто же меня отпустит?
Я совсем расстроился. Солнышко светит, небо голубеет, тротуары блистают и даже сирень клубится пышными бело-лиловыми облачками, не расточая аллергического амбре — а настроение всё паршивее. Недаром утром упустил кофе. Мои дурные предчувствия нередко воплощались сначала в лужицы сбежавшего напитка, горчили в чашке и пахли пережженной кофейной гущей.
Прогулка обычного благотворного действия не возымела. В НИИ я вошёл, так и не отделавшись от тлетворной хандры.
* * *
Не покинула она меня и, когда мы с Анатолием, ведущим программистом проекта, переступили порог приёмной в городской Думе. Навстречу нам поднялась Истра.
— Три раза уже спрашивал, — сообщила она, хмуря тонкие брови. — На председателя Комитета Образования наорал. Носом ткнул, где сокрыты средства, которые планировали пустить на учебный космосимулятор. Тот едва ноги унёс.
— Но заначку-то верно вычислил? — осведомился Толя, всегда доверявший только цифрам.
— Вернее не бывает. — Истра с трудом подавила смешок.
— Тогда не мути воду! Аналитика в порядке, стало быть, в порядке и наш Проша.
— Прохор Прохорович, — Истра тронула сенсорную панель селекторного визуализатора — Никешин и Крутиков здесь.
— Пусть заходят, — тут же отозвались из кабинета.
В роли секретаря городского главы свою жену я всё ещё видеть не привык. Не привык, и что величает она меня здесь отстранённо, по фамилии, словно не отмечали мы с ней недавно серебряную свадьбу. Постучавшись, мы с Анатолием прошли в просторный кабинет.
За большим столом сидел благообразный мужчина в годах — седой, пышноволосый, с высоким лбом, кожей чуть тронутой бронзовым загаром. Глаза пронзительные, сине-серые. Харизматичен, но располагает и внушает доверие. Проша имел ту внешность, под которую старались подогнать образ своих заказчиков имиджмейкеры всех времён и народов.
— Ждал, ждал! — Прохор Прохорович блеснул крупными зубами.
— Были кое-какие уточнения, — объяснил опоздание Анатолий и, не глядя на хозяина кабинета, направился к стене за его спиной. Открытые щиты явили миру оборудование всех возможных конфигураций. Датчики сверкали, фиксируя острейшие реакции. Судя по всему, мэр нуждался в моральной поддержке.
Я уселся в кресло напротив и доброжелательно осклабился.
— Значит, дожили до светлого дня?
— Вот только перед рассветом вы мне устроили такие тёмные времена, что выть хотелось! — Сразу накинулся на меня Прохор. — Абстрактное мышление в той или иной степени свойственно всем представителям рода человеческого. А вы лишили меня этой способности.
— Ничего мы тебя не лишали, — огрызнулся я. Устал отбиваться от его наскоков. — По структуре и возможностям ты ничем не отличаешься от обычного человеческого мозга. Наш коллектив сработала на ять. За чужие решения мы ответственности не несём.
— Знаю, — отступил Прохор Прохорович. — Извините, нервы.
— Ничего. Вполне здоровая реакция. Не каждый день приходится полностью менять… — хотел ляпнуть «режим функционирования», но уж больно по-человечески трепетал сейчас Проша — образ жизни, — закончил я. — Главное, чтобы включение такого количества дополнительных функций не повлекло за собой снижение аналитических способностей. Тогда эксперимент придётся прервать.
— Ярослав Авангардович, — Прохор сморщился — вы же знаете, сколь малая часть моих аналитических способностей задействована сейчас. Думаю, небольшие отступления никак на них не скажутся. К тому же, — мэр потупился — вы зря полагаете, что живопись не связана с аналитикой. Я вывел формулы, описывающие алгоритм создания шедевров. Язык цвета… его можно описать довольно точно! Положите на холст два оттенка — это вводные данные. Итог — в общем-то, предсказуемая эмоциональная реакция. Рассчитать можно всё!
— Алгоритм создания шедевров? — Я недоверчиво крякнул. Проша моё сомнение истолковал правильно.
— Вот именно! — воскликнул он. — Это не то. Не то, понимаете?! Технику Врубеля или Чюрлениса возможно просчитать, их интуицию — никогда. Лишённый абстрактного мышления, я не умею прочувствовать их полотна в полной мере. Это моя золотая мечта! Я анализирую факты, как никто, но я не способен улавливать неуловимое. Я неполноценен.
Опять Проша оседлал любимого конька. Всякий разговор он умудрялся свести на живопись и свою неполноценность. Откровенно говоря, я скучал. Жалобы эти слышал сотни раз. Отчасти даже сочувствовал, но помочь ничем не мог. Раньше не мог. Но сейчас-то явился, чтобы сделать Прошину жизнь многоцветней. С чего же снова мне достаются одни упрёки?
— Не будем повторяться, — прервал я его излияния. — В новом режиме ты начнёшь действовать полноценней любого биологического мозга. Здесь, — я показал Прохору чип — информация по нашим последним разработкам. Изволь обозреть.
Я подошёл к считывающему устройству и ввёл чип. Спустя секунду Прохор Прохорович сделал вывод.
— Ассемблеры обслуживают мозг в целом и, следовательно, включают все его функции.
— Точно. Наночастицы действуют по принципу всё или ничего. Допустим, в медицине они уже сегодня используются как панацея. В них заложена программа поиска и устранения патологических процессов в организме. В связи с бесконечно малыми размерами, преград для ассемблеров не существует. Они беспрепятственно проникают в молекулы любых веществ и тканей. При помощи ассемблеров невозможно лечить отдельно взятые системы или органы — к эталонному здоровью приводится организм в целом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});