Читать интересную книгу 52 причины моей ненависти к отцу (ЛП) - Джессика Броди

— Господи, да выключи ты это уже! — стону я, накрывая лицо волосами.

Через несколько секунд тишина наполняет лимузин, и я закрываю глаза.

Хренов Менди. Это всё его вина. Если бы он вернулся в Европу, как и обещал, ничего из этого не произошло бы. Мы, возможно, так и придерживались бы плана передохнуть друг от друга подальше, через несколько недель воссоединились бы в Европе, и все было бы прекрасно. Но нееет. Ему приспичило появиться в клубе и начать танцевать с какой-то бродяжной шлюшкой прямо передо мной. Теперь всё определённо кончено. После всего, что мы наговорили сегодня вечером, не осталось ни единого шанса, что мы снова будем встречаться.

Боги, как же болит голова.

Сквозь опущенные веки могу разобрать вспышки света, открываю глаза и вижу, что телек всё ещё включен, но громкость убавлена. CNN вернулись на перекресток, потому что эвакуатор вытягивает мою машину из развалин. Дерьмово выглядит. Весь перед сплющен, несколько осколков остались на том месте, где было лобовое стекло.

Ну, блин. А мне действительно нравилась эта машина.

Я только её получила. Её собрали на заказ в Германии. Теперь придётся ждать, пока они сделают новую на замену. И кто знает, сколько времени это займёт.

Всё это уже начинает меня раздражать, не хочу больше смотреть.

— Я сказала. Выключить. Это, — повторяю ей. — Незачем мне это видеть. Чёрт, я жива, и ладно.

А женщина уже полностью поглощена очередным звонком. Этот, очевидно, ведётся на французском.

— Oui, oui, je comprends[1], — говорит она, нажимая на пульт телевизора, и экран темнеет. Её взгляд на миг падает на меня, а затем она бормочет в телефон: — Je te le dis, elle est un enfant gâtée[2].

Я чувствую, как моё лицо горячеет от гнева. Она серьезно назвала меня избалованной соплячкой?

— Извините, — требую я.

— Un moment[3], — говорит она собеседнику, глубоко вздыхает, убирает телефон ото рта и натянуто улыбается. — Да?

— Чем именно вы занимаетесь у моего отца?

Совершенно ясно, она раздражена, что я её перебила, но пытается это скрыть.

— Я его новый пресс-атташе.

— Ну, тогда... — начинаю я, прежде чем перейти на чистейший французский, — возможно, если бы вы завершили свое исследование, то узнали бы, что «избалованная соплячка» провела половину детства во Франции.

А потом я закрываю глаза на её ошеломленное выражение, опять занавешиваю лицо волосами и бормочу:

— Просто разбудите меня, когда мы доберемся, окей?

Глава 2

Всё в семью

У моего отца есть постоянный номер в отеле «Беверли Уилшайр». Предположительно для того, чтобы развлечь партнеров, когда те прилетают в ЛА. Но я-то знаю, что это полная чушь. Номер для того, чтобы он не ночевал дома. Всем известно, что сон требует определенного уровня близости. Не важно, романтические это отношения или же семейные, сон — интимный акт. Пробуждение утром — это личное. Совместный завтрак — для семьи. И независимо от того, что трезвонят газеты, Ларраби, определённо, не семья.

Как, наверное, думает мой отец, если он будет периодически ненадолго появляться в нашем основном доме в Бэль-Эйр, то он будет считаться его жителем. Но, конечно, это никогда не достаточно долго, чтобы действительно заняться каким-нибудь аспектом моей жизни. Ребенком я была достаточно наивной, чтобы пытаться перетянуть его внимание на себя в большинство из его редких визитов, мчась к парадной двери с рисунками, которые я сделала в художественном классе, или одевалась в свой последний балетный костюм, готовая показать ему новое выученное движение. Я всегда отчаянно нуждалась в его одобрении. Жаждала тех пустых односложных оценок, которые я с жадностью проглотила бы и схоронила за щеками, подобно бурундуку, не знающему, когда он снова сможет поесть.

Теперь я умнее. Не трачу впустую своё время. И когда «намечается» его визит (да, они почти всегда намечаются), я стараюсь встречаться с ним настолько редко, насколько это возможно.

— Твой отец на пути из Нью-Йорка, — сообщает мне знакомый мужской голос, как только я ступаю в номер и падаю на обитый шёлком шезлонг в гостиной.

Как я и сказала, почти всегда намечаются.

— Спасибо за предупреждение, — язвительно отвечаю я.

— Не говори со мной подобным тоном, — злится Брюс, отходя от стола в столовой и угрожающе смотря на меня сверху вниз. — На этот раз ты действительно напортачила, Лекси. Ты хоть понимаешь, что могла кого-нибудь убить? Включая саму себя.

Я ложусь на бок, так что мне не приходится смотреть на него.

— О, перестань, Брюс. Я сегодня через ад прошла. Не можешь расслабиться хоть на секунду?

Брюс — личный юрист моего отца. Как противоположность любому из его корпоративных болванов. Он распоряжается всем состоянием моего папочки, доходами, завещаниями, трастовыми фондами и, что важнее всего, семейными делами (чем в данный момент являюсь я). Правда в том, что с тех пор, как пять лет назад умерла моя мама, я провела с Брюсом больше времени, чем с собственным отцом. Неудачный результат этого — он часто пытается рассматривать меня как дочь. А это значит, что он испытывает какое-то извращённое удовольствие от выговоров мне. Словно этого нет в его должностной инструкции, но внутри он поздравляет себя, что вышел за пределы служебного долга.

— Ты разбила свою машину, врезавшись в мини-маркет, Лекси! — ревет он. — Нужно ли тебе напоминать о важности значении подобного?

— Имеешь в виду, нужно ли мне напоминать, как погибла моя мать? — презрительно спрашиваю я. — Нет, думаю, я все прекрасно помню, спасибо.

Он понижает голос до сердитого шипения.

— Этой ночью ты подвергла эту семью серьезному риску.

Я стону и закатываю глаза.

— Говоришь так, словно ты часть этой семьи.

— Так и есть! — выпаливает он негодующе. — Я слежу за интересами семьи. Все время. Твоего отца, твоих братьев и твоими. Я лично забочусь о благополучии этой семьи. И больше, Лексингтон Ларраби, мне нечего тебе сказать.

Я разворачиваюсь к нему лицом так резко, что комната не сразу перестает вращаться. Но я слишком занята, крича, чтобы заметить это.

— Ты совершенно не представляешь, каково быть частью этой семьи! — Кипящий гнев усиливает головную боль с поразительной скоростью, но мне всё равно. Эмоции взяли верх, и теперь этого уже никак не остановить. — Ты понятия не имеешь, каково, когда тебе подворачивает одеяло и целует на ночь кто-то, кому заплатили за это. Ты даже представить не можешь, каково получать диплом об окончании средней школы, осматривать толпу и видеть на переднем ряду недавнего выпускника Гарварда из компании Ларраби, возящегося с камерой, чтобы записать видео, которое твой отец даже смотреть не будет. И пока ты не упадешь в обморок в туалете бензоколонки и не проснешься в палате с незнакомцем, нанятым, чтобы держать тебя за руку, и утверждающим, что все будет прекрасно, я не хочу даже слышать, как ты утверждаешь, что ты часть этой семьи.

В его глазах вижу поражение. Или, по крайней мере, он решил пока что поднять белый флаг. Поворачиваюсь обратно и вжимаю лицо в обивку дивана, находя незначительное облегчение в ощущении его прохлады на коже.

***

Дверной звонок номера не замолкал с тех пор, как я приехала. Бурная деятельность связана, в основном, с сокрытием того, что наделал сегодняшний «инцидент». Вот именно так к этому относятся любимчики. И как бы я ни ненавидела весь шум и переполох, я все же не жалуюсь, в страхе, что они могли бы собраться и перейти в свой конференц-зал внизу, и тогда я останусь одна в этом гигантском люксе.

В половину четвертого утра открывается дверь, и посыльный прикатывает тележку с чемоданами и коробками моих вещей из дома. Холли, моя коричнево-белая папийон[4], сидит на самом высоком моем чемодане от Луи Виттона, наслаждающаяся поездкой по украшенным золотом коридорам отеля. Когда она замечает меня, ее маленький хвостик начинает качаться из стороны в сторону, и она, радостно лая, спрыгивает с тележки прямо мне на колени.

Я крепко держу ее и бормочу в ее высокие уши в форме крыльев бабочки, утыкаюсь носом в мягкую шерстку на ее шее. Я спасла Холли из разорившегося приюта три года назад. Она была грязной, когда мне только привели ее, отказывалась признавать меня хоть как-нибудь почти полгода. Но теперь нас водой не разольешь. И несмотря на то, что вы могли увидеть по ТВ или прочитать в таблоидах, она для меня не просто очередной модный аксессуар. Она мой мир. Мой спасательный трос.