И вот как-то звоню ее мужу на работу, чтобы уточнить время занятий, а он мне и рассказывает, что сегодня заниматься опять будет Ирина и что Полуэкт с утра пораньше учинил какое-то непотребство и за это был выдран Ириной, как говорится, по полной программе и сверх нее. А надобно заметить, что когда я приходил дрессировать Полуэкта, пес встречал меня продолжительным и разнообразным скулежом и писком. Я ему отвечал тем же, и наш дуэт по нескольку минут голосил то вместе, то порознь. Ирина всегда наблюдала за нашим концертом с большим вниманием и как раз где-то за неделю до этого наконец не выдержала и наивно спросила:
– Он что, вам о чем-то рассказывает?
Я как мог грустно ей ответил:
– На жизнь жалуется и на вас тоже.
Ирина бросила укоризненный взгляд на Полуэкта, но промолчала.
А тут я прихожу, зная, что Ирина вряд ли догадается о моем разговоре с ее мужем. Пес по своему обыкновению встречает меня писками и визгами, я ему подскуливаю и начинаю упрекающе то и дело коситься на Ирину. Вижу – растерялась.
Выбрав момент, когда Полуэкт выдал особо звучную руладу, я его с крайним недоумением и спрашиваю:
– Что, она тебя – та-ак?!
– У-у-у-у-у!..
А надобно заметить, что в этой дрессируемой паре рыжим был не только Полуэкт. Ирина как раз из той породы огненно-рыжих и белокожих, которые не просто краснеют, а вспыхивают – хоть спички зажигай. И начинает она расцвечиваться ярко-пунцовыми пятнами. Но диалог-то продолжается:
– А ты, ты – ничего?
– У-у-у-у-у!
Ирина уже багровая. Сваренный заживо рак рядом с ней казался бы бледнолицым.
– А она все равно, да?!
– У-у-у-у-у!
Этой беспардонной клеветы Ирина, задыхаясь от возмущения, стерпеть уже не смогла:
– Да он… да он… да он сам!..
И после паузы – с непередаваемым, неподражаемым, невыносимым укором:
– Бессовестный…