Читать интересную книгу Депрессия - Анна Матвеева

От водки депрессия нисколько не уменьшилась, но даже наоборот.

Шалиманов попросил еще сто пятьдесят и позвонил Коле Малявину, чтобы сегодня не ждали – депрессия! Коля сочувствовал, предлагал приехать, но Шалиманов отказался. Принесли пельмени – скверного вкуса, зато горячие. Шалиманов не очень-то и хотел есть, поэтому склевал несколько пельменей и отодвинул тарелку в сторону. Содержимое немедленно покрылось слоем прозрачного жира.

После нового водочного удара депрессия отступила в сторону и призадумалась.

Шалиманов мучительно старался развеселиться и даже позвонил с мобильного Алене, чтобы поучаствовать в ее дурацком конкурсе. Но к общению с ведущей Шалиманова не допустили, потому что водка явственно звучала в его голосе.

Последние сто пятьдесят, и ухожу, решил про себя Шалиманов. Алена тем временем смылась из эфира, и место ее занял отвратительный хлыщ по фамилии Груздев – этого хлыща Шалиманов прямо-таки терпеть не мог, потому как ревновал к нему Алену. Кроме того, хлыщ обладал хорошо поставленным голосом, который вызвал у Шалиманова новый и теперь уже просто непереносимый приступ депрессии.

Покинув “Пагоду”, Шалиманов ненадолго постоял на улице, привалившись к фонарному столбу. Ему хотелось сразу нескольких вещей, взаимо при этом исключающих. Шалиманову хотелось домой, к Алене, уснуть и выпить еще.

Но главное – чтобы депрессия отступила.

Шагая по мостовой в никому не известном направлении, Шалиманов грустно и удивительно логично для пьяного размышлял. Причин для депрессии – нет, а депрессия – есть. Чего же не хватало Шалиманову?

Чего может не хватать человеку, чьи желания давным-давно исполнились?

Вскоре на пути вырос еще один краснофонарный ресторанчик, и владелец сети русских закусочных шагнул в него без всяких сомнений. Очередная девушка принесла Шалиманову очередной стакан водки, но радио здесь, к счастью, не слушали. Из колонок долетала звенящая китайская музыка, и дрожащие женские голоса суетливо выпевали на самых верхах.

К вечеру количество китайских ресторанов, посещенных Шалимановым, перевалило за все приличествующие текущему моменту показатели, не говоря уже о количестве выпитой там водки. Дважды Шалиманов пытался поесть и дважды не смог проглотить ни кусочка.

Жена звонила восемь или пятнадцать раз (Шалиманов точно не помнил) и ругалась, что он забыл о каких-то гостях, которые уже давно пришли и ждут хозяина в гостиной. При мысли о своей гостиной, по периметру обтянутой неяркими туркменскими коврами, Шалиманову стало совсем скверно, и он мычал, что приехать не может, потому что совещание.

Еще звонил Коля Малявин и опять предлагал приехать. Шалиманов снова отказался.

Алена позвонила в тот самый момент, когда Шалиманов отключил мобильник, поэтому с ней поговорить тоже не удалось.

Ровно в девять часов вечера Шалиманов стоял перед входом в городской зоопарк. Волосы у него были всклокочены, английские туфли обильно забрызгались грязью и ничем теперь уже вообще-то не напоминали английские, а подмышку леденила бутылка “Кристалла”.

Зоопарк был, конечно же, давно закрыт, но Шалиманову все равно очень хотелось его посетить. Поэтому он стал биться об ограду плечом, стараясь, впрочем, уберечь водку от разбития и пролития.

Через минуту из ворот зоопарка выглянул чернобородый человек в джинсах и вежливым, практически литературным, языком поинтересовался, какого, в сущности, рожна надо здесь Шалиманову?

Шалиманов сказал честно, что он бизнесмен в депрессии, целый день пьет и теперь чувствует в себе неодолимое желание посмотреть на спящих зверушек.

Несмотря на внешний вид Шалиманова и его заплетыкивающийся язык, все сказанное им звучало достаточно убедительно, кроме того, в поле зрения сторожа попала огромная бутыль водки, и он махнул рукою, пропустив Шалиманова на территорию.

В уютной каптерке сторож и Шалиманов довольно быстро нашли общий язык, ибо оказалось, что и сторож на самом деле не так-то прост. На самом деле он работает сторожем не по велению души, а по велению души он вообще-то писатель. Сторожа звали Иван Карлович Граубе, был он хоть и не юн, зато активен, как сперматозоид, и страстно мечтал прославиться в литературе. Год от года сочинял Иван Карлович рассказы и повести, аккуратно складывал их в конверты и отправлял в редакции, получая впоследствии обидные отказы или не менее обидное молчание.

Иван Карлович не унывал и, потирая лысину, украшенную по диагонали длинным “локоном страсти” (все, что уцелело от прежней шевелюры), искал новые сюжеты, по-рыбачьи вылавливая их из ревущего потока городской жизни.

Появление Шалиманова Иван Карлович воспринял как перст судьбы и теперь торопливо запоминал малейшие перипетии жизни нового знакомца, вбирал детали, впитывал все до самой ничтожной ненужности.

Шалиманов жаловался Ивану Карловичу на депрессию и громко вопрошал сторожа, почему она выбрала своей мишенью именно его – удачливого в работе и быту коммерсанта? Неунывающий Иван Карлович впустую тратил весь свой оптимизм, пытаясь утешить Шалиманова. Водка убывала.

Ближе к полуночи Шалиманов наконец вспомнил, зачем ему понадобилось в зоопарк. Он решительно встал с нагретого сиденья и неровными шагами пошел к вольерам. Иван Карлович бежал следом, пытаясь удержать Шалиманова, но с таким же примерно успехом он мог бы удерживать селевый поток или извержение вулкана. Шалиманов шел к хищникам, Иван Карлович сзади бренчал ключами и умолял вернуться в спасительный рай каптерки.

Возле клетки льва Шалиманов наконец-то остановился и начал пристально вглядываться меж прутьями. Льва было видно плохо – в лунном свете нечетко прорисовывалась большая серая куча, уныло храпевшая на полу клетки. Потом храп прекратился – лев почуял человека.

Шалиманов попросил Ивана Карловича открыть клетку. Писатель поначалу возмутился, но Шалиманов очень убедительно объяснил ему, что с детских лет у него осталась только одна нереализованная мечта – посмотреть в глаза льву. Говорят, что нормальный человек не в состоянии выдержать львиного взгляда больше одной секунды. Шалиманов хотел проверить. Иван Карлович, подогретый водкой и неожиданно свалившимся приключением, был благодарен ночному гостю и хотел теперь отблагодарить его, как говорится, в свою очередь. Поэтому он быстро нашел в связке нужный ключ и отпер клетку.

Лев зевал, когда Шалиманов с пьяной грацией входил к нему в клетку.

Есть такой цветок – львиный зев, мама показывала этот цветок маленькому Шалиманову на берегу озера Тургояк, цветок был желтый, и его можно было открывать, как шкатулку.

Шалиманов хотел взять льва за гриву, чтобы получше увидеть глаза и выдержать взгляд, но льву не понравилась эта идея, и он откусил

Шалиманову голову.

У писателя-сторожа Ивана Карловича Граубе, за минуту до того, как он закричал истошно и жутко, мелькнула в голове идея рассказа, где львы пожирают людей, но Граубе почти сразу же вспомнил, что читал однажды нечто подобное.

Кажется, у Брэдбери.

2. Интересный мужчина

У Ларисы Борисовны депрессия. Началась одновременно с зимой. Прямо первого декабря депрессия взяла и свалилась на Ларису Борисовну стопудовым, львиным каким-то весом и теперь не желала уходить.

Мерзко смеялась, приговаривала гадости и вообще вела себя отвратительно. А Ларисе Борисовне ведь на работу надо было ходить, никто ее не спрашивал – хочется ей этого или нет, а про депрессию никто бы не понял. Вот Лариса Борисовна и ходила на работу каждый день, загнав предварительно депрессию поглубже под ребра.

Впрочем, когда работаешь с людьми, скрыть депрессию невозможно. Тем более Лариса Борисовна работала не просто с людьми, а со студентами.

Даже приходилось иногда на крик срываться, иначе с этими студентами прямо никак.

Студенты Ларису Борисовну не очень любили и за кадром называли обидным словом Грымза. Хорошо еще, что предмет, за который отвечала

Лариса Борисовна, был не профильным – литературная критика никогда не будет профильной на факультете журналистики.

Но это к делу не относится.

Рано утром первого декабря Лариса Борисовна окончательно расклеилась и вообще хотела остаться дома, но потом чудом каким-то встала с постели, оделась и пошла в университет.

Лариса Борисовна жила неподалеку от работы и в полном одиночестве, даже банальной кошки у нее не было. Студенты считали, что преподша по критике старая дева, но это было не совсем верно. Вернее, совсем неверно. Просто так сложилась жизнь, что замуж Ларисе Борисовне выйти не удалось ни в двадцать лет, ни в тридцать, ни в сорок. И поэтому она в свои нынешние сорок четыре года, жила одна и мучилась, конечно, потому что ничего хорошего в своей жизни не находила, особенно когда начиналась депрессия.

Так-то вроде бы все было неплохо – по крайней мере, никаких особенных причин для депрессии у Ларисы Борисовны не было. Зарплату выплатили без задержек, по первому каналу начался новый португальский сериал, где Ларисе Борисовне особенно нравился один мужчина – интересный негодяй с прошлым. Подруга Ларисы Борисовны пригласила ее в гости на новоселье, в общем, именно первого декабря не стоило бы так уж огорчаться из-за неудавшейся жизни.