…Надо сказать, что в свои двадцать семь лет Леша Белкин изобрел собственную философскую систему, суть которой сводилась к тому, что в нашей жизни, увы, нет счастья, но — хорошие новости! — в ней есть радость. Собственно, много радостей. И прожить жизнь безрадостно — большой грех. Лешина полноценная радость, как жизненный фон, складывалась из маленьких каждодневных приятностей и любимых вещей; из отличного кофе, прекрасной музыки, книг, фильмов, и — вот это уж всенепременно! — космических десертов Мананы.
Вот и сегодня, стремясь украсить этот серый мартовский денек чем-то приятным, Леша с надеждой заглянул на кухню, в алхимическую лабораторию Мананы.
Подглядывать за Мананой, когда она готовит — одно удовольствие. Манана замешивает тесто, вздыхает, поет, приговаривает — это ритуал, магия, священнодействие, настоящий театр.
Леша долго наблюдал за ней, сглатывая слюну.
— Иди, иди, — усмехнулась Манана, заметив коллегу, — у меня еще ничего не готово. Но после обеда дам тебе попробовать мои новые пирожные.
Леша вздохнул — он не прочь продегустировать их прямо сейчас! — и в который раз за последний месяц напомнил Манане о том, что если бы она испекла для него свой легендарный пирог «Двенадцатой ночи» и добавила в него удвоенную порцию рома «Бакарди», то жизнь стала бы прекрасной и…
— Этот пирог я пеку только на Рождество, в крайнем случае на Новый год, — прервала его неприличные фантазии Манана. — Так что жди следующей зимы!
Леша пробубнил, что тогда он сегодня хотя бы просто выпьет «Бакарди».
— Еще чего, я тебе выпью! Тоже мне, пират нашелся, любитель рома! — проворчала Манана. — Ох, Лешка, надо бы мне заняться твоим воспитанием!
Леша улыбнулся — он никому не рассказывает, что его воспитанием занимался дед, всю жизнь прослуживший во флоте корабельным коком, и что его мировой дед практиковал весьма своеобразные методы воспитания — мог и оплеуху дать любимому внучку за особо тяжкие провинности. Хотя в целом они с дедом жили душа в душу, и тот, как мог, старался скрашивать внуку его переживания по поводу того, что своего отца Леша не знал и что Лешина мать — актриса, была всецело занята искусством и карьерой. Леша вообще никому никогда не рассказывал о своем непростом детстве, о том, как он переживал, что у всех — матери, а у него — гастролирующая актриса, и никому, даже любимой Манане, он не станет рассказывать, как два года выхаживал деда, когда тот тяжело заболел, и каким ударом стала для него смерть любимого человека. Леша не расскажет и о том, что его мать живет в Москве, и общаются они с ней исключительно по телефону несколько раз в год, потому что ей всегда некогда — нет у него дурной привычки «грузить» других людей своими проблемами.
— Лешка, а ты в мать такой красивый, как девчонка? — рассмеялась Манана.
Леша нахмурился — собственная внешность была для него болезненной темой. Еще когда он был мальчишкой, дед, походивший на былинного богатыря (плечи — во! ручищи — во! рост под метр девяносто) подтрунивал над внешностью внука, посмеивался над его миниатюрностью, невысоким ростом и девичьими ресницами. И Леша что только не делал, чтобы добавить себе брутальности — таскал огромную дедовскую гирю, отжимался до потери пульса, занимался боксом, но ничего не помогало. Былинным богатырем он так и не стал.
— Ну такая у тебя, Леха, конституция, — разводил руками дед. — Видать, пошел в своего папашу, который, сволочь, вообще не обозначился.
И вот эту самую собственную «конституцию» Леша прямо ненавидел, и на сей почве приобрел много комплексов. Возможно, из-за них у него и завелась привычка пристально следить за своей внешностью и за модой.
Ника с Мананой часто подшучивали над ним, считая его самовлюбленным метросексуалом, не догадываясь о том, что на самом деле его озабоченность своим видом была продиктована лишь неуверенностью в себе.
— Ох, Лешка, я, признаться, уже отчаялась дождаться, когда ты женишься! — вздохнула Манана. — Вот не пойму: ты такой симпатичный парень, так в чем проблема?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Леша отшутился и поспешил вернуться к себе за стойку.
Готовя посетителю лавандовый раф, Леша размышлял над вопросом Мананы. Так что с ним не так, в чем же проблема? Может в том, что он оказался однолюбом? Но эту Лешину тайну мы раскроем чуть позже.
* * *
Вошедший в кофейню Данила Суворов прервал Лешины ностальгические воспоминания.
— Доброе утро! — пробасил Данила.
Леша обрадовался, увидев приятеля. С тех пор как Данила поселился в доме напротив «Экипажа», в квартире своего давнего друга Ивана, он стал завсегдатаем кофейни. Иногда он заходит к Леше выпить кофе несколько раз на дню. И если в это время в кофейне мало посетителей, Леша непременно усаживается за столик с Данилой, чтобы выпить с ним кофе, поиграть в их любимые «го» или в нарды и послушать рассказы о его путешествиях. Слушать Данилу Леша может бесконечно, хотя немногословного серьезного Суворова обычно сложно разговорить.
Несмотря на абсолютную внешнюю противоположность и разность темпераментов, невысокий, подвижный и шебутной брюнет Леша и высоченный, плечистый, погруженный в себя и такой серьезный, что кажется даже насупленным, голубоглазый шатен с небольшой рыжей бородкой Данила Суворов на удивление легко и быстро сошлись и стали приятелями.
С точки зрения Леши Белкина, да и с точки зрения многих других людей, Данила — легендарная личность. Дело в том, что имя фотографа Суворова известно во всем мире. Данила — обладатель всевозможных международных премий, его уникальные снимки дикой природы, русской Арктики, Африки публиковали лучшие географические издания мира. Профессионал высочайшего класса, фотограф Суворов, объездил со своей камерой весь свет: он снимал на Крайнем Cевере и в пустынях, в национальных заповедниках Австралии и Новой Зеландии, освещал военные действия в горячих точках и природные катастрофы, делал специальные проекты, посвященные социальным проблемам, к примеру, серию фоторабот из жизни русской глубинки.
Сам о себе Данила говорил, что он по природе своей — человек-странник, перекати-поле — сегодня он на Курилах, завтра в Боливии, послезавтра выслеживает в засаде краснокнижного амурского тигра на Дальнем Востоке, чтобы сделать снимок, который потом разлетится по всему свету. Фотограф Суворов был готов в любую минуту сорваться на поиски новых подвигов, чтобы открывать людям мир во всех его непостижимых, удивительных гранях. Странствуя по миру с камерой, в последние три месяца Данила осел в Петербурге, чтобы сделать уникальный фотопроект «Исчезающий Питер» о разрушающихся старых петербургских зданиях и подготовить выставку, посвященную развитию фотографии в России.
При всей своей известности и востребованности Данила совсем не искал славы, а, напротив, тяготился своей популярностью и старался избегать любой публичности, особенно в последнее время. Дело в том, что после того, как Данила получил главную премию в одном из самых популярных международных конкурсов, он, к своему удивлению, в одночасье сделался модным фотографом и объектом вожделения гламурных блогерш, желавших, чтобы он их фотографировал. Девицы писали Даниле, обрывали ему телефон, но хуже всего, что его петербургский адрес стал известен в социальных сетях, и поклонницы стали караулить фотографа даже у дома. Данила, в принципе предпочитавший женскому обществу общество ушастого тюЛёня, атлантического моржа или беломордого дельфина, безмерно страдал от этого нашествия инстадив.
Вот и сейчас, зайдя в кофейню, он первым делом огляделся по сторонам — не выскочит ли из засады какая-нибудь очередная девица с предложением снять ее «ню»?! Но увидев, что подозрительных девиц в кофейне не наблюдается, Данила расслабился и попросил Лешу сварить ему кофе.
Леша удрученно вздохнул. Увы, у брутального, сильного во всех отношениях фотографа Суворова была одна слабость; c точки зрения Леши — совершенно постыдная. Всем разновидностям кофе Данила предпочитал нежный девичий капучино.