садистскими методами, а потом продаст ее тело на станцию варки целлюлозы.
Небо стало темно-алым. Луна почернела. На протяжении тысячелетий здесь была полночь, и так будет всегда. Пейзаж города простирается в бесконечность. Огни бушуют, грохочут, под лабиринтом улиц. Дым и пар поднимаются между бесконечными зданиями и небоскребами.
Так же бесконечны и крики, которые улетают в вечную ночь только для того, чтобы быть немедленно замененными другими такими же.
Это бесспорный цикл человеческой истории, которому 5000 лет.
Города возводятся, а потом разрушаются.
Но только не этот город.
Только не Мефистополис.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЭФИРИССА
Глава 1
Ей снились кромешная тьма, капающие звуки и крики.
Но сначала...
Были объятия. Сильные руки гладили ее тело сквозь горячий черный атлас.
Я готова, - подумала она. - Я никогда раньше так себя не чувствовала...
Ее груди прижимались к его скульптурной груди, она чувствовала, как глубоко бьется его сердце, и оно, казалось, билось для нее. Их души, казалось, сливались в каждом ненасытном поцелуе, и вскоре она почувствовала покалывание во всем теле, раскрасневшемся от жара и желания. Она даже не вздрогнула, когда он задрал ее черную блузку, расстегнул черный лифчик и провел руками по ее груди. Это ощущение потрясло ее; она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его...
Затем...
Зажегся свет.
Крик разорвал тишину.
Кровь брызнула ей в лицо.
И она увидела все это снова. Снова и снова. Каждую ночь своей жизни...
Вывеска клуба "Готик-Хаус" зловеще светилась темно-фиолетовым неоновым светом. Это было знакомое зрелище, ориентир для ее глаз. Это был лучший гот-клуб в Вашингтоне. Конечно, было много и других, но многие открывались лишь для того, чтобы через некоторое время закрыться. Казалось, менялось всё вокруг, каждый аспект города и даже мира.
Но только не он.
Не "Готик-Хаус".
Для Кэсси и многих ей подобных клуб был святилищем, культурным якорем странного корабля, на котором они все решили плыть, а не просто следующей большой вещью в клубном безумии. Кэсси благодарила Бога за это. В поп-обществе, которое менялось в мгновение ока, где каждая вторая неделя приносила какую-то новую версию эминемовской ненависти, оправдываемой языком культуры или легкомысленной подростковой поп-панк бредятиной, гламурные дивы с блестящими брюками и светлыми волосами, которые даже не могли читать ноты, на фоне этого всего символика "Готик-Хауса" никогда не изменялась. Темная музыка и темные стили страстно темных умов. Здесь, как и в течение двух десятилетий, царил "Bauhaus"[2]. Здесь не ставили ни "Dixie Chicks"[3], ни Рики Мартина. Здесь никогда не было никаких "Spice Girls"[4].
Ждать пришлось бы по меньшей мере час, а Кэсси Хейдон и её сестра ещё три года не попадали под требования входа: чтобы попасть внутрь, вам должен был быть 21 год или больше.
Кэсси нахмурилась. Дело не в том, кого ты знаешь, а в том, кого ты... Мысль не обязательно должна быть закончена. Она знала, что делает ее сестра; она видела её тень в переулке, стоящую на коленях перед толстым, неряшливым вышибалой. Благодаря этому таланту и ее готовности использовать его, Лисса уже приобрела довольно хорошую репутацию в школе.
- Я все время так делаю, - сказала она Кэсси чуть раньше. - Это довольно забавно, и, кроме того, это единственный способ попасть внутрь. Ты ведь хочешь попасть туда, не так ли?
- Да, но...
- Ты же не хочешь, простоять полночи в очереди, не так ли?
- Нет, но...
- Да забей ты и предоставь это мне. Тем более мне нравится брать в рот.
Вот. Вопрос был решен, и возражения Кэсси рассеялись. Она старалась не думать о том, что сейчас происходит. Вместо этого она стояла у тротуара, постукивая ногой на высоком каблуке, пока над городом сгущались сумерки. В этой убийственной столице востока слышался отдаленный вой сирен, смешанный с грохотом музыки, льющейся на улицу из других клубов. В стриптиз-баре всего в квартале отсюда нынешний мэр подцепил малолетних проститутов, чтобы покурить "крэк". Отсидев срок в тюрьме за растление малолетних, он был переизбран на новый срок. Да, такое возможно только в Вашингтоне, - подумала Кэсси с сарказмом. Если вглядеться между высотками, то можно было разглядеть Белый Дом, соседствующий с полуразрушенными бараками, которые снабжали местных героиновых наркоманов. Еще одна достопримечательность, величественно освещенная, возвышалась на всеобщее обозрение: Монумент Вашингтона. Только на прошлой неделе какой-то террорист попытался взорвать его динамитом, обвязанным вокруг груди, как пояс. Это случалось по меньшей мере дважды в год, и наряду с уличными гонками, уличной яростью и политиками, которые действовали больше как мафиозные лорды, ничто не шокировало население в настоящее время. Это было, по крайней мере, чрезвычайно интересное место для жизни.
Ну же, поторопись, - подумала она, все еще тревожно постукивая ногой. Еще один взгляд в переулок показал ей, что движения сестры ускорились, голова коленопреклоненного силуэта двигалась вперед-назад все быстрее и быстрее. Даже если бы у Кэсси был любовник – чего у нее никогда в жизни не было – то действие, что она наблюдала сейчас в переулке, не было тем, что она когда-либо захочет сделать, по ее мнению. Или, может быть, любовь когда-нибудь изменит это.
Да, холодно на улице, - подумала она.
Через несколько минут тень Лиссы снова встала. Она жестом позвала Кэсси в переулок, шепча:
- Пойдем, мы пройдём через заднюю дверь.
В переулке воняло; Кэсси поморщилась, когда переступила порог, надеясь не запачкать свои новенькие черные туфли на шпильках, и она надеялась, что писк, который она услышала, не был крысиным. Под ее подошвой треснул шприц.
Застегивая свои толстые штаны, вышибала подмигнул ей. Ни за что, толстяк, - подумала она. - Я лучше повешусь на мосту Уилсона. Приглушенная музыка стала втрое громче, когда она проследовала за Лиссой через заднюю дверь. Кто-то нарисовал баллончиком на двери: "Антихрист суперзвезда, а Лукреция – мое отражение". Несколько быстрых поворотов по нескольким коридорам, и они оказались в центре битком набитого клуба. Толпа одетых в черное фигур дико танцевала под оглушительную музыку. Сегодня была ночь "старичков": "Killing Joke"[5], "Front 242"[6], "45 Grave"[7] и тому подобное. Кэсси всегда предпочитала материал, который основал движение, а не поп-материал, который теперь заканчивал его. Залпы ослепительно белых стробоскопов превратили танцпол в движущиеся стоп-кадры. Голая плоть и черные полосы. Вампирские лица и кроваво-красные губы. Нечеловечески большие глаза, казалось, никогда не моргали. В клетках высоко