подчеркнутой вежливостью, которая всегда меня унижала. Ее голос и походка были надломлены, но в них чувствовалась необычайная энергия. Она устроилась в вагоне в уголке, который я приготовил для нее, и вздохнула: это был один из тех вздохов, какие вот уже четыре года составляют весь смысл ее жизни. Она с удовольствием увидела здесь еще двоих пассажиров: у нее будут слушатели! Разложив вокруг себя газеты, письма и бумаги и направив лорнет на соседей, по (виду богатых буржуа, она обратилась ко мне:
— Мы будем в Шарлеруа в 11 часов 35 минут. Мэр города и мадам Варрэн будут нас встречать.
Заявление произвело свой эффект. Супруги, находившиеся в купе, зашевелили свои жиры и обратили на мадам Пражен взгляды, исполненные уважения.
Когда поезд тронулся, мадам стала перечитывать письма на официальных бланках, хотя читала их уже раз десять. Потом она пробежала «Фигаро» и «Матэн».
— Ах, Дезирэ, оказывается, едет в Руан? Он как будто не говорил мне об этой поездке!
— Нет, мадам...
— Как Дезире переутомляется!
Глаза супругов наполнились грустью и сочувственным вниманием: Дезирэ Босье был. министром десять раз.
Главная черта характера мадам Пражен — страсть к известности. Ей необходимо, чтобы ее знали, чтоб она была освещена тем светом, какой распространяют вокруг себя знаменитости. Сегодня она может быть довольна: Дезирэ Босье, один из лидеров национального блока, стал министром в одиннадцатый раз.
Я знал, что ей дорого обходились связи с этой знаменитостью. Теперь Босье крепко поддерживал дружбу с вдовой Пражена. Но чего стоило ей в свое время добиться возможности стать женой этого замечательного дельца Пражена. Тот вовсе не желал жениться на своей кузине. Он был влюблен в красавицу Дюфюр. Но Мадлен Мюллер нашла верное средство добиться цели: она стала чахнуть и тощать с пугающей быстротой. Пражен, суровый с мужчинами, был до глупости добр с женщинами. В конце концов он попросил ее руки, и семья, поплакав, сколько полагалось, отдала ему бледную девицу.
Таким путем моя хозяйка пробралась в круг лиц, близких к Босье, с которым был в дружбе Пражен, и уже больше никогда не выходила из этого круга.
Всю дорогу мадам Пражен говорила для публики. Разговаривала она так красноречиво, что пассажиры, проходившие по коридору, задерживались у наших дверей. Их захватывало то же благоговейное чувство, что и супругов, находившихся в нашем купе. Эта пара чуть не задохлась, когда мадам, наконец, удостоила их беседы, о которой сама мечтала с первой минуты.
— Благодарю вас, мсье! Теперь я смогу улечься достаточно удобно. «Ах, у меня такое слабое здоровье, что для меня путешествие — жестокое испытание», — сказала она.
Восклицания изысканно вежливого сочувствия полились из уст супругов.
И эта женщина, вся сотканная из тщеславия, имела сына? Неужели можно забеременеть без страсти, вынашивать без чувства? Как поразило меня ее сообщение, что она сама выкормила Клода! Бедняга! Она сделала его слабым, но, несмотря на это, уже в раннем возрасте настойчиво и решительно толкала его по стопам Босье. Несмотря на его хрупкость, она хотела, чтобы Клод стал военным.
Ей было едва пятьдесят, но она, казалось, забыла, что у нее есть грудь, живот. Впрочем, это скорее всего не от возраста. Из-за плохого здоровья она была до крайности худа. Ее взгляд источал холод, иногда совершенно невыносимый для меня. Теперь мадам закрыла глаза. Это ее вечное притворство! Она и на самом деле была утомлена, ее энергия была не по силам ее телу, преждевременно состарившемуся от неврозов и медикаментов, но ей казалась необходимой еще и маска, резко сгущавшая черты усталости.
Можно быть уверенным, что после того, как ее покинул муж, она не имела любовников. Ее жизнь была целиком заполнена притворством и лицемерием. Все было построено на тщеславии. Десять лет она притворялась, будто изучает археологию. Пять лет изображала себя художницей. Теперь она разыгрывала сестру милосердия. Наряду с этими ролями она, чтобы оправдать свои неудачи и свою покинутость, всю жизнь симулировала больную. Даже то, что она делала искренне, всегда казалось притворством.
— Вы, конечно, из Бельгии?
— Да, мадам! Мы валонцы, из самого Шарлеруа.
— Ах, вот как! Я как раз туда и еду с моим секретарем. Я еду искать могилу сына. Он убит в вашей стране в августе 1914 года.
— Ах, мадам!.. Мы понимаем... Быть может мы...
— О нет, благодарю вас! Обо мне позаботятся мсье Гиймот и мадам Варрэн.
Лица супругов расцвели полной удовлетворенностью.
— О, в таком случае вы вполне обеспечены всем. Но мы думали... Мы знакомы...
— Вы знакомы с мадам Варрэн? — спросила мадам Пражен, сурово уставив лорнет на собеседников.
— Собственно говоря... Кузина моей жены...
— Да, моя кузина приходится золовкой мадам Варрэн, — сконфуженно пролепетала дама.
— Ах, вот как?
Мадам Пражен решила, что спутники приличны, но особого внимания не заслуживают.
— Дело в том, что этот господин был сотоварищем моего сына, Клода Пражен, — продолжала она через минуту, указывая на меня жестом собственницы. Чтобы увидеть эффект, какой произведет это имя, она пристально вгляделась в собеседников. Те поторопились изобразить раскаяние в своем неведении.
— Мсье был свидетелем гибели моего бедного ребенка и будет сопровождать меня по полям сражений.
Почему, собственно, о полях сражений она говорит во множественном числе?
Несмотря на пренебрежение, какое мадам Пражен открыто проявляла к этой чете Нуазон или Нуазан, — свою фамилию они не преминули назвать со всей готовностью, — она почти всю дорогу не могла удержаться от беседы с ними. Я мог без (помехи рассматривать расстилавшиеся за окном вагона пейзажи. Они мало запомнились мне, хотя я и исходил все эти места в походах. Тогда я смотрел на все ничего не видящим взглядом. Усталость ломила тело. Скука мешала видеть. Теперь я, удобно усевшись, созерцал окружающее со снисходительной оценкой человека, глубоко зарывшегося в недра мирной жизни, и спрашивал себя: чем, собственно, эти деревни — недавний театр войны--------- отличаются от множества других?
Время от времени мадам Пражен задавала мне вопросы. Она не любила, чтобы я задумывался: ведь это, в самом деле, свидетельствовало, что обязанности службы я выполняю без особого усердия. Я отвечал, что придется. К счастью, мои ответы ее не интересовали. Она отворачивалась и продолжала сообщать чете Нуазон все новые откровения о своей славе и славе ее близких.
Внезапные проявления интереса и безразличия она подчеркивала, как