Десять лет назад многие критики отвергли мою идею о том, что высокий уровень развития музыкальной индустрии в регионе зачастую свидетельствует о наличии базовых предпосылок для формирования в этой местности столь ценного стремления к технологическим инновациям и экономическому развитию. Какое отношение, презрительно фыркали они, это вообще может иметь к развитию экономики?
Меня подвергли резкой критике за идею о том, что разнообразие (открытый доступ для разных людей, независимо от гендерной и расовой принадлежности, национальности, сексуальных предпочтений или даже обычной эксцентричности) – это не частное преимущество, а экономическая необходимость. Я получил в какой-то мере скандальную известность, предположив, что заметное присутствие гомосексуалистов в городе можно рассматривать как основной индикатор повышения стоимости жилья и развития передовых технологий. Уже само это предположение вызвало возмущение у некоторых людей; они обвиняли меня в чем угодно, начиная с того, что я ставлю пресловутую телегу перед лошадью, и заканчивая тем, что я пытаюсь разрушить основы традиционной семьи и даже иудеохристианской цивилизации в том виде, в каком мы ее знаем. В настоящее время общественное мнение стало более терпимым к однополым бракам; кроме того, результаты исследований все чаще подтверждают наличие связи между разнообразием, инновациями и экономическим ростом.
Перечитывая написанные в то время страницы об отмене дресс-кода, введении свободного графика работы, уважении к разнообразию и тех меритократических ценностях, которые творческие люди привносят в рабочую среду и общество в целом, я недоумевал: из-за чего, собственно говоря, поднялся тогда весь этот шум? Все эти вещи сегодня считаются нормой и столь широко распространены, что легко забыть о том, насколько новым и смелым все это казалось когда-то – и сколько экспертов готовы были поручиться своей репутацией за то, что это всего лишь преходящие тенденции и что после следующего падения индекса NASDAQ{2} люди стряхнут пыль со своих костюмов и снова будут ходить на работу как принято. Однако времена героев сериала Mad Men{3} не вернутся, они остались в прошлом и давно забыты, подобно древнему величию Тары{4}.
Меня обвинили в том, что я неверно решаю дилемму причины и следствия, заявляя, что секрет создания регионов с более благоприятной и динамичной средой обитания заключается не в привлечении компаний разными привилегиями и налоговыми льготами, а в формировании «человеческого климата», способного заинтересовать людей с разнообразными талантами, открывающими путь к истинному процветанию. Надо мной откровенно смеялись, когда я раскритиковал традиционный подход к реконструкции центральных городских районов посредством строительства спорткомплексов, безликих торговых кварталов и торговых центров. Вместо этого я предложил более простой, менее дорогостоящий путь к возрождению этих районов посредством улучшения городской среды за счет небольших инвестиций в самые разные объекты, от парков и велосипедных дорожек до искусственных сооружений на улицах, что позволило бы улучшить жизнь людей, повысить ее качество на базовом уровне и создать открытое, активное, разноплановое сообщество живущих там людей. Общепринятая точка зрения гласила, что вся эта «роскошь и излишества» – всего лишь продукт экономического развития, а не фактор, который его стимулирует. Сегодня, десять лет спустя, прогрессивные города (как большие, так и маленькие) активно восстанавливают заброшенные прибрежные и промышленные районы, превращая их в парки и зеленые зоны. При этом происходит перестройка пригородов, которые становятся более благоприятными и пригодными для жизни благодаря прокладке новых транспортных маршрутов, поддержке местной культуры и искусства, а также развитию удобных для пешеходов центров небольших городов, обладающих всеми преимуществами мегаполисов.
Наряду с возрождением городов и увеличением плотности населения в пригородах наступление креативной эпохи ознаменовало вновь обретенное уважение к таким аспектам городской жизни, как пригодность для проживания и устойчивое развитие. Это, в свою очередь, неразрывно связано с более глубокими переменами. Стремление к созданию чистой и зеленой среды проистекает из базового этоса{5}, лежащего в основе креативной экономики. Тогда как программа охраны окружающей среды осуществляется ради сохранения природных ресурсов, креативная экономика ориентирована на то, чтобы максимально задействовать (и не тратить впустую) человеческие ресурсы и таланты. Старая фордистская промышленная система была основана на эксплуатации людей и природы. Рабочие выполняли однообразные, изнуряющие операции до тех пор, пока не доходили до полного физического и морального истощения; окружающая среда использовалась в качестве источника ресурсов, которые извлекались из земли, а также в качестве бездонного хранилища отходов производства. В 1960-х годах, когда начали появляться технологически развитые отрасли, повысилось значение такого фактора производства, как способности и потенциал человека. Промышленное производство постепенно переходило от нулевых материальных запасов к полному отсутствию дефектов, а со временем и к нулевым выбросам вредных веществ в атмосферу. Отходы производства стали врагом рода человеческого, как и должно быть. Креативный этос требует развития и рационального применения всех наших природных и человеческих ресурсов.
Некоторые назвали саму концепцию креативного класса элитарной, обвинив меня в том, что я отдаю ему предпочтение перед другими классами, и провозгласив меня «неолибералом с наивной оптимистической верой в силу рынка». Уверяю вас, это не соответствует истине. Основной тезис моей аргументации достаточно прост, но крайне важен: в каждом человеке есть творческое начало. Креативный класс действительно пользуется огромными преимуществами, и признать факт – не значит одобрить его. Перед нами стоит важная задача – раскрыть творческую энергию, талант и потенциал во всех остальных людях, или, другими словами, создать общество, которое высоко ценит и развивает врожденную креативность, этот поистине неисчерпаемый источник внутри каждого из нас. Ученые любят говорить, что они «стоят на плечах гигантов». На их плечах стоим все мы. Как биологический вид мы опираемся не только на коллективную креативность современников, но и на творческую способность тех, кто жил до нас. В свое время Маркс сказал, что именно коллективный характер физического труда сделал пролетариат универсальным классом. Однако от всех остальных видов нас действительно отличает коллективная креативность – то, что дано нам от рождения и что есть у каждого из нас.
По существу, социокультурное разнообразие и создание равных возможностей – не просто нравственный императив. Креативность невозможна без разнообразия: это великий уравнитель, отменяющий все те социальные категории, к которым мы себя относим, будь то пол, расовая принадлежность или сексуальная ориентация. Именно поэтому города и регионы, в которых формируется атмосфера открытости и непредвзятости, получают самые значительные экономические преимущества. Главное – не ограничивать или не менять в корне достижения креативного класса, а сделать их доступными для всех, создав более открытое, многообразное креативное общество, обеспечивающее социальную вовлеченность и полноценное использование способностей всех его членов.
Тем не менее сейчас, когда я пишу эти строки, все обстоит далеко не так хорошо, как хотелось бы: огромный потенциал креативной эпохи по-прежнему остается нереализованным.
Примерно через шесть лет после публикации первого издания этой книги начался стремительный обвал экономики. Экономический кризис 2008 года был не просто кризисом Уолл-стрит, вызванным рискованными операциями банков, безответственными финансовыми спекуляциями и выдачей чрезмерного количества кредитов на жилье и потребительские товары, хотя все эти факторы сыграли свою роль. Этот кризис носил более глубокий характер и был обусловлен старым фордистским порядком и тем образом жизни, который он создал. Собственно говоря, этот кризис ознаменовал конец старого порядка и начало нового. Вот что сказал об этом лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц в 2011 году:
Потрясение, которое мы сейчас переживаем, напоминает испытания, выпавшие на нашу долю 80 лет назад, во время Великой депрессии, и вызванные аналогичными обстоятельствами. Тогда, как и сейчас, мы столкнулись с развалом банковской системы. Но тогда, как и теперь, развал банковской системы отчасти стал следствием более глубоких проблем. Даже если мы правильно отреагируем на это потрясение (крах финансового сектора), полное оздоровление экономики потребует не менее десяти лет. При самых благоприятных условиях нас ждет длительный экономический спад. Если же мы отреагируем неправильно, как уже бывало в прошлом, период экономического спада окажется еще длиннее, а у аналогии с Великой депрессией появится новое, трагическое, измерение[3].