Читать интересную книгу Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся - Джесси Беринг

Мне казалось, что некий сумасшедший бог убивает геев одного за другим, как говорили те мужчины на пикнике. Я решил, что мои дни сочтены, и принялся ждать, когда и у меня появятся язвы на лице, мертвенная бледность, затрудненное дыхание, а походка станет напоминать зомби, как у “ВИЧ-положительных”, которых показывали по ТВ и описывали в газетах. Однажды, стоя перед зеркалом, я задрал футболку и обнаружил неясно проступающие ребра. Это окончательно убедило меня в том, что и я чахну от непристойной болезни. На самом деле я был просто худым. Учитывая, что наша семья была совершенно нерелигиозной, найденное мной объяснение происходящего еще ярче характеризует царившее тогда в обществе едкое морализаторство.

Я не мог рассказать родителям, людям адекватным, об этом ужасе. Риск разоблачить себя был немыслим. Мои страхи усилились, когда я понял, что уже есть проверенные методы, как вывести геев на чистую воду. Из сплетен я уяснил: чтобы узнать то, что одному Богу было известно, достаточно взять кровь на анализ и выделить некую “гей-частицу”. Неумолимо близился момент, когда ученый муж строго посмотрит на свет пробирку с кровью и продемонстрирует группе притихших коллег, как в лучах солнца пляшет моя темная скрытая натура. А пока я высовывал голову из окна машины и орал своему играющему на улице брату “Пидор!”, чтобы сбить со следа тайных охотников на ведьм. Кстати, мой брат был, да и сейчас остается, самым гетеросексуальным человеком, каким только можно. Но, как всем известно, тот, кто выкрикивает оскорбления в адрес геев, сам ни в коем случае таковым не является.

По мере приближения ежегодного осмотра у врача моя сдержанная тревога (излишне шумный протест выдал бы меня с головой) не вызывала у родителей подозрений в чем-либо большем, чем трусость. По иронии, к тому моменту, когда я приплелся наконец в кабинет педиатра и у меня взяли кровь на анализ, месяцы волнений вылились в самую настоящую болезнь. Увидев, как в пробирке в руках медсестры плещется моя порочная кровь, я моментально почувствовал тошноту от осознания неизбежности своей участи и потерял сознание, после чего меня вырвало прямо в кресле. Вообразите мое облегчение, когда доктор по рассеянности (его наверняка отвлекла суматоха с обмороком, подумал я) не обнаружил мою страшную тайну, так что ему не пришлось приносить эту не выразимую словами весть моим родителям.

Я решился поговорить с родителями лишь десять лет спустя. К тому времени они развелись. Я начал с мамы – доброй женщины с развитым чувством юмора, которое (слишком часто, к сожалению) сдерживалось ее склонностью к трагизму. Я не сомневался, что она не перестанет любить меня, хотя и знал, что она предпочитала оставаться в неведении, когда речь шла о том, что пугало ее или вызывало неловкость. Одной из таких тем был секс. Я никогда не слышал от нее ни единого неприязненного слова о гомосексуалах, но не могу припомнить и случая, чтобы она сказала о них что-то одобрительное. Гомосексуальности у нас дома не существовало. Ну, так казалось маме.

Однажды вечером на кухне я вдруг выпалил, что мне нужно ей кое-что сказать. Я сел за стол и стал нервно теребить уголки газеты. “Что? – так же нервно отозвалась она. – Джесси, в чем дело?!” Она продолжила свои настойчивые расспросы, и я наконец ответил: “Я – гей”. Я впервые произнес эту фразу вслух, и мне показалось, что у меня звенит в ушах. “Ой, да ладно, – заулыбалась она. – Ты шутишь?” “Нет, – сказал я. – Это правда. Я гей”.

Я всегда гордился своим умением обводить собеседника вокруг пальца. Заминка, упущенный факт, осмотрительно прибавленный вздох – вот лишь некоторые трюки в моем арсенале. Это обеспечивало мне безопасность все эти годы. Вы только посмотрите, мне удалось обхитрить даже эту женщину! Ведь именно в ее утробе мой мозг начал формироваться таким образом, что двадцать с лишним лет спустя произошел вот этот вот невыносимо неловкий эпизод. Она вдруг припомнила все. И то, что в детстве я был одиночкой и любил учиться, и всех моих вымышленных подружек, и то, как ожесточенно я занимался на первом курсе университета, и высоченную стопку “Менс фитнес”, хранившуюся у меня в шкафу все школьные годы (не могу поверить, что это не вызывало у нее подозрений). Все встало на свои места. Ее сын – гей. Я увидел, как она испустила последний вздох материнского отрицания. Его место заняла на время стоическая забота: она была недовольна моим откровением, но старалась держать лицо. После она призналась, что ее полгода мучили кошмары: будто я, в женской одежде и макияже, резвлюсь с незнакомцами. Я смог лишь заверить ее, что о переодевании-то уж точно не стоит беспокоиться. У меня настолько отсутствует чувство стиля, что я едва в состоянии одеться, как мужчина. Речи быть не может о том, чтобы уследить еще и за женской модой.

Так или иначе, но ей удалось с собой справиться. Более того, к тому времени, как она умерла от рака (спустя пять лет после нашего запоздалого разговора), то, что ее младший сын – гей, стало для нее, как мне кажется, поводом для своего рода гордости. В тот вечер на кухне я был вынужден насильно раскрыть этот неподдающийся цветок, отгибая лепесток за лепестком, но в конце концов мое признание открыло ей новые горизонты. Ее приятная, но небогатая событиями жизнь в пригороде оборвалась слишком рано, однако в отпущенные ей годы мать буквально сражалась за меня. Покидая наш мир, она была на стороне разума, пусть это и вынуждало ее временами спорить с собственной матерью, моей нелюдимой бабушкой 82 лет, которая была абсолютно уверена, что все геи непременно трансвеститы. В конце концов маме удалось переубедить бабушку и в этом.

Когда же я набрался смелости открыться отцу (приветливому человеку, работавшему тогда продавцом клея), который любил цитировать поэтов-бисексуалов, то даже удивился сам себе: почему же я не сделал этого раньше? Сообразно своей жизненной философии “что есть, то есть”, он пожал плечами, спросил, как дела с учебой, и заверил меня, что скоро я встречу хорошего парня.

Хотя положение молодых гомосексуалов еще далеко от идеального, у них есть основания для оптимизма. И их гораздо больше, чем было у меня. Уменьшилась паника по поводу ВИЧ, и теперь мы знаем очень много о том, как этот вирус передается и как предупредить его распространение. Хотя ситуация со СПИДом остается критической в некоторых группах (не только среди гомосексуалов), этот диагноз более не означает смертный приговор. В США и многих других странах к геям и лесбиянкам относятся все доброжелательнее, а влиятельные общественные деятели публично называют ханжей ханжами. Выветрился и отравляющий дух 80-х годов. (Помню, как металлист Себастьян Бах появился на телеканале, вещающем на всю страну, в футболке с надписью: “СПИД убивает педиков наповал”.) И это отлично! Сейчас существуют программы по защите прав гомосексуальной молодежи, например “Это к лучшему” (It Gets Better), инициированная журналистом Дэном Сэвиджем и его мужем Терри Миллером после резкого увеличения числа самоубийств среди подростков-гомосексуалов.

В последние годы я ощутил на себе перемены к лучшему. После нескольких лет работы профессором психологии в Арканзасе (кто бы мог подумать!) меня пригласили преподавать в Белфасте, и я со своим партнером уехал в Северную Ирландию (опять же, кто бы мог подумать). Вскоре после переезда мы с Хуаном официально зарегистрировали свои отношения (мой папа оказался прав, и я действительно встретил хорошего парня), что позволило нам приобрести те же права, что и у гетеросексуальной пары, заключившей брак в Соединенном Королевстве. Если учесть, что жители этой части света известны своими консервативными взглядами (вспомните о конфликте в Северной Ирландии и бесконечных столкновениях протестантов с католиками), то признание прав гомосексуалов видится мне выдающимся достижением. (Правда, секретарь муниципалитета, принимавший наше заявление, без конца вздыхал и даже указал на плакаты пикетчиков во дворе с цитатами из Ветхого Завета.) Как и трижды разведенный мужчина, вступающий в брак с проституткой, с которой он познакомился в забегаловке накануне вечером, я получил документ с печатью.

В Америке, куда мы вернулись несколько лет спустя, однополые браки уже официально признавались во многих штатах. Не далее как сегодня я получил по почте от своей кузины-лесбиянки приглашение на свадьбу в Коннектикуте. Хочется думать, что даже наша покойная бабушка, отличавшаяся особой чувствительностью, приняла бы внуков-гомосексуалов. Я уверен, что, оправившись от шока, она увидела бы нечто комичное в том, что мой партнер-мексиканец готовит суп с клецками по ее рецепту (переведенному с идиша), а невеста ее внучки-лесбиянки забеременела путем искусственного оплодотворения.