Читать интересную книгу Скоро конец света - Франко Микита

Вера и Кирилл меня тоже не забрали.

* * *

Мне часто не хватало еды в баторе. Старшаки любили подойти и начать вылавливать своими ложками мясо из наших тарелок. У тех, кто пытался их остановить, суп оказывался за шиворотом. Поэтому никто и не пытался. Только новенькие, не зная порядков, возникали, бывало, по первости.

Кроме мяса, отбирали хлеб, булочки, печенье и конфеты. Питались мы в основном макаронами и гречкой. Воспиталка сидела рядом, ела свою двойную порцию и не обращала на это никакого внимания.

Но однажды у меня было целых две недели сытой жизни. Повариха Галина Петровна начала после обеда подзывать меня к себе, уводила на кухню и там кормила еще раз – уже по-нормальному. Причитала, что я совсем худой и что она видела, как мне не дают нормально поесть. Я думал: странно, ведь никому из зайцев не дают, почему она кормит только меня? Но я молчал, боялся, что если скажу про остальных, то мне будет доставаться меньше еды.

Две недели она меня так подкармливала, а потом воспиталка сказала, что Галина Петровна хочет взять меня на гостевой. Я спросил:

– Почему именно меня?

А воспиталка ответила:

– Не задавай тупых вопросов.

Цапа и Баха подслушали наш разговор и потом подловили меня у спальни. Цапа прижал меня к стенке, держа за грудки, и вкрадчиво объяснил:

– В городе достанешь нам что-нибудь из техники и шмоток. Понятно?

Я кивнул. Они отпустили меня.

На самом деле мне меньше, чем другим, попадало. Это потому что всяких зубрил, очкариков и уродцев не трогали, никакую пользу с них поиметь было нельзя. Мне повезло – меня считали уродцем. Кроме того, очень опасным уродцем. Воспиталки говорили, что если меня избить до крови, то можно заразиться. Один раз Цапа разбил мне нос, когда в столовой я отказался отдавать ему свой хлеб, а я вымазал в крови руки и побежал за ним, угрожая, что он умрет. Он тогда здорово верещал.

В общем, про Галину Петровну. В гостях у нее я провел три дня. Ей уже было за пятьдесят, жила она в однокомнатной квартире с котом, спала на диване, а я рядом на раскладушке. Первый день у нее прошел ничего, нормально. Она покормила меня, разрешила смотреть любые каналы на телике и играть в телефон сколько захочется.

А на следующий день сказала:

– Давай энергетически очистим твой организм.

Я нахмурился:

– Это как?

– Сходим к одной моей знакомой, она моему бывшему мужу вылечила рак, когда уже врачи руки опустили!

– Да я здоров…

– Вот и проверим это!

В баторе мне все говорили, что я болею, но я этого не чувствовал. Каждый день я принимал несколько таблеток, названия которых знал наизусть: «Диданозин», «Эмтрицитабин» и «Невирапин». Нянечки приносили мне их перед едой вместе со стаканом воды (но таблетки все равно застревали в горле). Они говорили, это нужно для того, чтобы моя кровь не была заразной, но, сколько бы я ни пил лекарств, заразным быть не переставал.

Я подумал, что Галина Петровна знает способ, как вылечиться раз и навсегда, поэтому согласился пойти к ее знакомой.

Жила она в соседнем доме на третьем этаже. Так сразу и не подумаешь, что экстрасенс, – бабушка как бабушка. Сто раз таких видел. Квартира у нее с виду тоже была обыкновенная: в зале цветастый ковер, телик-коробка, старый сервиз на полке полированного шкафа.

Зато во второй комнате уже поинтересней. Во-первых, вместо двери проем закрывала тяжелая блестящая фиолетовая штора. Ну а дальше – загадочный полумрак, свечи на невысоком столе, на полках светятся непонятные шары.

Мы с Галиной Петровной сели с одного конца стола, а бабушка-экстрасенс – с другого. Мы еще ничего не успели ей рассказать, как она сама со мной заговорила:

– Знаю, что тебе врут. Делают из тебя жертву фармкомпаний. Настоящие болезни имеют симптомы, ты знаешь об этом?

Я молчал – мне было непонятно, о чем она.

– Ты чувствуешь себя плохо?

– Нет.

– Значит, ты не болен. Тебе просто нужно пройти через очищение души и тела. Подойди ко мне.

В темноте, при горящих свечах, ее глаза светились как у ведьмы. Я не двинулся с места, но Галина Петровна подтолкнула меня. Я подумал, что должен делать, как она скажет, ведь она была добра ко мне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я обошел стол и встал перед ведьмой. Она подняла мою голову за подбородок и посмотрела мне в глаза.

– Сейчас я буду молиться, а ты крестись, понял?

– Я не умею… – одними губами ответил я.

Она, отпустив меня, показала, как это делается. А потом закрыла глаза и начала монотонно говорить:

– Господи, сними с него всякие болезни и хвори: головные, нутряные, ручные, ножные, костя́ные, кровя́ные. Пусти эти хвори на синее море…

Я не понимал, что она говорит, и не знал, в какие моменты нужно креститься, так что невпопад водил рукой от плеч ко лбу и обратно. Она много-много раз повторяла эти слова по кругу, и в какой-то момент у меня начала болеть голова: мне стало казаться, что все это чушь, слова не связаны между собой и не имеют смысла.

Я перестал креститься, ведьма оборвала молитву и зло зыркнула на меня:

– Не прекращай!

– Я не хочу, – буркнул я.

– Что?!

– Я не хочу! – повторил я громче.

Чем сильнее я отказывался, тем настойчивей они с Галиной Петровной меня уговаривали. В конце концов я сделал единственное, что оставалось в такой ситуации: лег на пол, застучал ногами и заорал:

– Нет! Нет! Нет!

Кричал и думал: мне можно. Я же детдомовский. И у меня дебильность.

Галина Петровна именно так ведьме и объясняла, охая и поднимая меня с пола:

– Ой, простите, пожалуйста! Извините, ради бога! Я его из детдома взяла, он на голову тоже нездоров!

Лицо ведьмы-экстрасенски сменилось на жалостливое, она зачем-то перекрестила меня несколько раз и посмотрела на Галину Петровну как на мученицу.

Я успокоился только тогда, когда мы ушли из этой квартиры.

– Почему ты себя так ведешь?

– Я здоров. Зачем мне это? Она сама сказала, что я здоров.

Тогда Галина Петровна закричала на всю улицу:

– Ты не здоров! – И еще раз, но уже почти по слогам: – Ты! Не! Здо! Ров!

На следующий день она вернула меня в батор. Напоследок я украл у нее мобильник, потому что обещал старшакам что-нибудь из техники. Она обвинила меня в воровстве, и мои вещи обыскали, но к тому моменту мобильник я уже успел отдать Цапе.

* * *

В баторе был свой священник. Когда он приезжал, ему нужно было признаваться во всем плохом, что сделал. Воспиталка заставляла признаваться всех, кроме Чингиза и Эльмиры. Про них она говорила:

– Им не нужно, у них другая культура, а вы должны каяться в грехах, потому что вы – русские.

Чингиз, услышав это, спросил потом у воспиталки во время обеда:

– А можно я буду есть говядину вместо свинины?

– Жри, что дают, – отрезала та.

Я не признавался во всех грехах, а называл только те, что говорили и все остальные.

– Я матом ругаюсь… – бубнил я, стоя перед какой-то книгой – ее держал в руках отец Андрей. – И еще… Э-э-э…

Воспиталка находилась здесь же, неподалеку, и подсказывала:

– Телефон у Галины Петровны кто украл?!

– Не я.

– Ты! Ты! Еще и врет! Вот и говори теперь: «Я вру».

Я промолчал, подняв взгляд на священника. Он с нескрываемым сочувствием посмотрел в ответ, мягко закрыл книгу и сказал мне:

– Ну все, все… Можешь идти.

Я ушел, а на мое место встал Гоша и сказал:

– Я матом ругаюсь…

Через пару недель я попал к отцу Андрею и его жене в гости. Они усыновили кучу детей – человек шестнадцать, кажется. Такой у них был образ жизни. Я был не против стать их семнадцатым ребенком, даже если придется каждый день признаваться во всем плохом – зато дома.

Его жену звали матушка Светлана. Все должны были называть ее матушкой, даже те, у кого вообще-то есть своя мама. Они жили в деревянном домике недалеко от батора. Первую ночь я провел на полу – на самодельном матрасе, выложенном из одеял, но мне понравилось. Они сказали, что если я захочу остаться в их семье, то они, конечно, купят мне собственную кровать.