Читать интересную книгу Благоговейное ухаживание - Пэлем Вудхауз

Усадьба Броустид-Тауэрс расположена милях в пятидесяти от Лондона, и, быстро проехав их в собственной машине, он успел переодеться к обеду. Однако в столовой обнаружилось, что представители его поколения уехали в сельский ресторан. Пришлось расходовать на тетю плоды тех 22 минут, в течение которых он вывязывал галстук. Обед его не обрадовал. Среди особенностей, отличавших эту трапезу от вавилонских пиршеств, было полное отсутствие горячительных напитков. Без искусственной стимуляции трудно выдерживать теток с должным философским спокойствием.

Арчибальд давно убедился, что данной тетке нужна добрая доза клопомора. За обедом он как-то уворачивался, за кофе не сумел. Она разошлась вовсю, загнав его в угол кушетки и применяя цифровой алфавит к Мильтоновой эпитафии.

- Ну к этой, - сказала тетка. - "Так в чем же ты нуждаешься, Шекспир?"

- А, к этой! - сказал Арчибальд.

- Именно. "Не в том ли, чтоб тебе дивился мир? Иль в том, чтоб пирамиду возвели, священный прах скрывая от земли?"

Арчибальд, туго разгадывающий загадки, на это не ответил.

- Как в пьесах и сонетах, - продолжала тетка, - мы заменяем буквы числами.

- Простите, что мы делаем?

- Заменяем буквы на числа.

- Что ж, - согласился Арчибальд, - вам виднее.

Тетка набрала воздуху.

- Обычно, - сообщила она, - "А" равняется 1, и так далее. Но при определенных обстоятельствах все несколько иначе. Скажем, "А" может равняться 12. Тогда "Б" будет 13, "В" - 14, пока мы не дойдем до "К", которое, вообще равняясь десяти, в данном случае 1. Дойдя до "А" равно 33, начинаем счет в обратном порядке. Теперь, прочитав эпитафию, мы получаем: "Что нужно Веруламу от Шекспира? Франсис Тюдор, слава, король Англии. Франсис. Франсис Шекспир. Разлука, личина, могила, Бэкон, Шекспир".

Речь эта, видимо исключительно ясная для бэконианцев, пропала втуне, если не считать того, что Арчибальд жадно смотрел на боевой топорик. Не будь он Маллинером и джентльменом, сними с крюка и бей прямо в жемчужное ожерелье. Подложив под себя дрожащие руки, страдалец просидел до полуночи, когда благословенный приступ икоты отвлек хозяйку. Под двадцать седьмое "ик" он добрался до двери и выскочил на лестницу.

Комнату ему отвели в конце коридора - приятную, просторную, с балконом. В другое время он бы вышел подышать и помечтать, но после всех этих Франсисов и Тюдоров даже мысли об Аврелии не могли перебороть сонливости. Натянув пижаму, он бросился в постель и обнаружил, что простыни пришиты друг к другу, а внутрь, вместо начинки, положены две щетки и ветка колючего растения.

Шутки он любил и восхитился бы, будь ему полегче, но, истомившись от Веруламов, только выругался, после чего довольно долго отрывал друг от друга простыни. Ветку он бросил в угол. Засыпая, он думал о том, что утром тетке не удастся его изловить - слишком тяжела.

Разбудило его что-то вроде сильной грозы. Окончательно проснувшись, он понял, что это не гром, а храп, тоже сильный. Во всяком случае, стены дрожали как на океанском лайнере.

Услышав храп, всякий нормальный человек страстно жаждет справедливости. Арчибальд вылез из кровати, твердо решившись на самые крайние меры. В наше время полагают, что английская школа не готовит к будущей жизни. Это не так. Школьник знает, что нужно взять кусок мыла и сунуть храпящему в рот.

Скользнув к умывальнику, Арчибальд вооружился и, мягко ступая, вышел на балкон. Храпели по соседству. Надеясь, что в теплую ночь дверь открыта и там, сжимая мыло, племянник подкрался к ней и увидел, что надежда его оправдалась. За дверью, скрывая комнату, висела тяжелая гардина. Собираясь ее раздвинуть, Арчибальд услышал голос:

- Кто там?

Эффект был такой, словно башни и бойницы упали ему на голову. Вопрос задала Аврелия.

Придется признать, что на долгое, тяжкое мгновение любовь куда-то исчезла. Ну хорошо, богиня храпит - но не так же! В звуках было что-то мерзкое, что-то противное девичьей чистоте.

Но Маллинер - это Маллинер. Пусть ко сну ее нельзя применить слова того же Мильтона "как воздух, невесом", пусть он напоминает скорее об истовой пилке дров, но она, она сама по-прежнему прекрасна.

Когда он пришел к такому выводу, послышался другой голос:

- Вот что, Аврелия!

Арчибальд понял, что вопрос "Кто там?" относился не к нему, а к некой барышне, явившейся из каких-то недр.

- ВОТ ЧТО, - продолжала незнакомка, - уйми ты свою собаку. Уснуть невозможно, штукатурка сыплется.

- Прости, - отвечала Аврелия, - привыкла, не замечаю.

- В отличие от меня. Накрой его чем-нибудь.

Арчибальд дрожал как желе. Да, любовь устояла, но облегчение было столь сильным, что на какое-то время он отключился. Но тут он услышал свое имя.

- Приехал этот Арчи? - спросила подруга.

- Наверное, - отвечала Аврелия. - Телеграмма была.

- Между нами, как он тебе?

Чужих разговоров не слушают, но, вынужден признаться, молодой человек из рода, прославленного рыцарством, не исчез, а припал к занавеске. Возможность узнать правду из первых рук буквально сковала его.

- Арчи? - задумчиво переспросила Аврелия.

- Он самый. В клубе ставят семь к одному, что ты за него выйдешь.

- Почему это?

- Ну, он вокруг тебя скачет. В общем, такой вот счет - перед моим отъездом.

- Ставь на "нет", много выиграешь.

- Это точно?

- Куда уж точнее.

Арчибальд издал звук, напоминавший последнее кряканье умирающей утки. Подруга явственно удивилась.

- Ты же мне говорила, - напомнила она, - что встретила свой идеал. Ну тогда, на скачках.

Из-за гардины послышался вздох.

- Я так и думала, - сказала Аврелия. - Он мне очень понравился. Уши такие подвижные... И вообще, все говорят, что он совершеннейший душка добрый, веселый, глупый. Алджи Уилмондем-Уилмондем клялся, что он изображает курицу так, что этого одного хватит для семейного счастья.

- А он изображает?

- Нет. Пустые сплетни. Я спросила - он просто взорвался. Подозрительно, да? Потом подозрения оправдались. Сноб и зануда.

- Что ты говоришь!

- То. Смотрит так это, благоговейно. Наверное, дело в том, что я величественная. Вроде Клеопатры.

- Да, нехорошо.

- Что уж хорошего! Внешность не выбирают. Ладно, я выгляжу так, словно мечтаю о каком-нибудь шибзике, но это неправда! Мне нужен хороший спортивный парень, который обхватит меня и взревет: "Ну ты даешь, старушка!" Разыграть умеет, подстроить чего-нибудь... - И Аврелия снова вздохнула.

- Да, кстати, - сказала подруга, - если он приехал, он в той комнате?

- Вероятно, а что?

- Я ему простыни зашила.

- Это хорошо, - признала Аврелия. - Жаль, я не додумалась.

- Теперь поздно.

- Да. Но я вот что сделаю. Ты говоришь, Лизандр храпит. Суну его в то окно.

- Замечательно, - одобрила подруга. - Спокойной ночи.

- Спокойной ночи.

Судя по звуку, там, внутри закрылась дверь.

Как я уже говорил, у племянника моего было не много ума, но весь, какой был, кипел. Человек, которому надо изменить всю систему ценностей, чувствует себя так, словно взобрался на Эйфелеву башню, а ее выдернули. Вернувшись к себе, Арчибальд положил мыло в мыльницу и сел на кровать, чтобы все обдумать.

Аврелия напоминала Клеопатру. И мы не преувеличим, если сравним его чувства с чувствами, которые испытал бы Марк Антоний, увидев, что царица исполняет танец под названием "Черный Зад".

Отрезвил его легкий звук шагов и недовольное ворчание, которое издает всякий бульдог с устоявшимися привычками, когда его вынут из корзины в предутренний час.

Арчибальд встал и постоял в нерешительности. Потом снизошло вдохновение. Он знал, что ему делать.

Да, друзья мои, в этот высший миг своей жизни, когда судьба его, можно сказать, висела на волоске, Арчибальд Маллинер начал свой неподражаемый номер "Курица и яйцо".

Подражание это отличали свобода и особое тепло. В нем не было яркости, свойственной Сальвини в "Отелло", пронзительностью своей оно могло напомнить Сару Сиддонс в последней сцене леди Макбет. Вначале звук мягок и слаб, в нем слышится робкая радость матери, которая поверить боится, что союз ее благословен и она, именно она, произвела на свет этот дивный эллипс, белеющий сквозь солому.

Так и слышишь:

- Вылитое яйцо... И на ощупь гладкое такое... Да это яйцо и есть!

Сомнения позади, звук набирает силу. Он крепнет, взмывает вверх, переходит в радостную песнь, в "куд-куд-кудах" такой силы, что многие отирают слезы. Обычно, завершения ради, племянник мой обегал комнату, хлопая полами пиджака, и прыгал на диван или на кресло, где застывал, расставив руки под прямым углом, кудахтая до посинения.

Много раз проделывал он это в "Трутнях", чтобы развлечь друзей, но никогда еще с таким пылом, с таким неподражаемым блеском. Скромный, как все Маллинеры, он поневоле ощущал, что превзошел самого себя. Художник узнает свой звездный час. Музой его была любовь и так его вдохновила, что обегал комнату не один раз, а все три.