- Мария, я должен кое-что сказать тебе.
- Да? - слабо донеслось от нее.
- Теперь, когда это случилось с тобой, - он сжал ее ладонь, - тебе понадобятся удобства, отдых, новая красивая кровать.
Она не вскрикнула счастливо, не повернулась к нему, не обняла. Она молчала, думала о чем-то и молчала.
Волей-неволей ему пришлось продолжать:
- Наша кровать - ни что иное, как каллиопа.
- Это наша кровать, - сказала она.
- Под нами спит верблюд.
- Нет, - тихо сказала она. - С нее в мир сойдут офицеры - их хватит на три армии, - две балерины, знаменитый адвокат, высоченный полисмен, семь глубоких басов, альтов и сопрано.
Он покосился на квитанцию - она все же лежала на комоде, потрогал под собой изношенную обивку. Пружины легко приняли все его члены, каждый усталый мускул, каждую ноющую кость.
Он вздохнул.
- Я никогда с тобой не спорю, малышка.
- Мама, - поправила она.
- Мама, - сказал он.
Потом они закрыли глаза, натянули одеяла до самых подбородков и долго лежали в темноте под огромным фонтаном, под взглядами конклава свирепых бронзовых львов, янтарных козерогов и смеющихся горгулий. Он прислушался. И услыхал ее. Сначала она звучала далеко-далеко, неуверенно, но он вслушивался, и она становилась все яснее и яснее.
Мария тихо завела руку за голову и ее пальцы начали свой танец на поблескивающих струнах арфы, на органе старой кровати. Это была... да, конечно же - "Санта Лючия!"
Губы его напевали, мелодия слилась с горячим дыханием.
"Са-ан-та-а Лю-чи-я! Санта Лючия!"
Это было прекрасно и небывало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});