— Сосну на пригорке за околицей помнишь — на ней каждую весну парни качели делали, девок катать? Вот на той сосне ее… Да куда ты бежишь?
Куда? Сам не знаю, но стоять и слушать я больше не мог.
…Обдирая ладони взобраться по высоченному стволу. Надежно привязать веревки, сбросив вниз четыре конца. Конечно, проще привязать к груз и перекинуть веревки через ветку — но как не покрасоваться на глазах у девчонок? Пока съезжаешь обратно, на земле к ним уже привязали здоровенную доску — одну и ту же из года в год, ничего ей не делается. Качели взлетают высоко-высоко, ветер в лицо. Ида держится за веревки напротив, смеется…
Я пришел в себя, когда заболели костяшки, сбитые в кровь о ни в чем не повинное дерево. Сполз в траву, уткнувшись лицом в колени.
Вот так вот. Неласкова оказалась… А я не смог ее защитить. Что стоят клятвы в любви и верности, если меня не оказалось рядом, когда было нужно?
Лучше бы я не пережил последнего побега.
Но… Но я же был с ней сегодня ночью! Она же была рядом — живая, теплая, счастливая. Трепещущее под моими руками тело, тихий стон, бездонные сияющие глаза…
Что это было? Что???
А может, вообще ничего не было, и на самом деле я мечусь в бреду со вспоротой до костей спиной? Или вовсе на том свете, и все, что вокруг, на самом деле — преисподняя? Реальность ускользала, как уходит из под ног тропа на болоте — и не на что опереться…
Я тяжело поднялся и медленно побрел к погосту. Долго ходил среди поросших травой холмиков — много их было, слишком много. Бесполезно, сейчас все равно не найти — надо знать, где… Я не понял, сколько времени прошло, пока сидел под сосной и бродил по погосту — немало, похоже, потому что когда я вернулся к старухе, солнце уже клонилось к закату.
Баба Рина молча выставила на стол невесть как раздобытую бутыль самогона.
— Что было потом?
— Троих девок убили — которые тоже отбиться пытались. С ними, правда, возиться не стали — ножом по горлу, и вся недолга. А кто не особо рыпался, так те живы остались. Натешились, по домам все выгребли и убрались. Говорят, войско наше их догнало потом.
А где-то через месяц упырь появился.
— Кто???
— Да упырь. Завелся тут у нас. Люди пропадать стали. Сперва грешили на разбойников каких — мало ли недобитков в лесу бродит. А потом осмелел видать, начал прямо на улицах тела оставлять — тогда и поняли, что дело нечисто — не будут разбойники у человека горло выгрызать. Так и пошло, если не каждую ночь, так через одну. Ну, кто успел, собрались да уехали. А кто не успел — те на погосте лежат.
Я вливал в себя мутное пойло точно воду, не чувствуя вкуса — и не хмелел. Совсем.
— Куда теперь подашься? — поинтересовалась бабка.
Я безразлично пожал плечами. Какая теперь разница — куда?
— А поживи пока у меня. Муж вернется, все вместе и уйдем.
— Поживу.
Да что же это такое — никак хмель не берет! Упиться бы вдрызг, упасть и не думать…
А бабка никак не отставала, видать, намолчалась в одиночестве:
— Упырь-то сперва чуть не каждую ночь убивал, потом пореже стало. А теперь по округе бродит, сюда не заглядывает — все равно никого нет. Я в прошлом месяце на ярмарку ходила — хоть на людей посмотреть, а то и вовсе забыла, как живой человек выглядит. Поговаривают, раз в неделю, а порой и пореже люди в округе пропадают. Привыкли.
— Привыкли… — тупо повторил я. — Рина, видать, окончательно из ума выжила. Придумать тоже — упырь какой-то. Небось, после того, как чужаки в деревне погуляли, кто жив остался, собрались и ушли с проклятого места.
Я медленно выбрался из-за стола. О, а ноги-то уже не слишком держат. Хотя голова ясная. Как глупо — лучше бы наоборот.
— Ты куда на ночь глядя? Не ровен час вернется упырь — сожрет.
— До ветру. Сожрет так сожрет. Будет потом похмельем маяться.
Я долго стоял, опираясь на шатающийся под моим весом штакетник. Сумерки потихоньку угасали, ветер нес прохладную свежесть. А в лесу, как на грех, разорались соловьи. Я стиснул зубы. Пойти, найти и бошки посворачивать тварям. Да, так и сделаю — не будут душу рвать.
Улица изредка порывалась взбрыкнуть, но с этим я справился быстро. А вот с тем, что ноги вместо леса понесли домой… Полдороги я уговаривал себя, что там нечего делать. Хватит, насмотрелся утром. Вторую половину пути просто твердил, как заклинание «ну только загляну и уйду».
Пыльно, пусто и темно. Зачем я сюда притащился? Да еще внутрь полез. В лунном свете дом казался не просто мертвым — призрачным. Я опустился на лавку, устало прикрыв глаза — похоже, самогон все-таки начинал действовать, только вместо обычной хмельной бравады наваливалась тягучее равнодушие. Свихнулся? Значит, свихнулся. Какая теперь разница. Будем вместе с бабой Риной ждать. Она — давно покойного мужа, я — мертвую жену. Славно.
Дверь в очередной раз скрипнула и вместо того, чтобы хлопнуть, мягко притворилась. Сквозь закрытые веки пробился теплый свет. Я открыл глаза, да так и замер, окончательно перестав соображать.
Все изменилось. Вместо выбитых ставен на окнах белели занавески. Горел огонь в светце. А у двери стояла…
— Ида? — я блаженно улыбнулся. — А мне сказали, что ты умерла. Странно, правда?
Она рассмеялась:
— Глупый. Как я могла умереть не дождавшись тебя?
Сон? Бред? Да какая, к демонам, разница! Я устал, до смерти устал искать реальность. Упасть в безумие, как в мягкую постель после долгой дороги — и уже неважно, каким будет завтра.
— Иди сюда.
Жадные, настойчивые губы. Прохладный бархат кожи. Разметавшиеся по подушке кудри. Моя Ида. Моя.
Уже засыпая, зарылся лицом в шелковистые волосы:
— Ида…
— М-м-м?
— Не уходи.
Проснулся я резко, как от толчка. Луна в пустом окне. Тихо. Никого.
Медленно оделся. Вот, значит, как сходят с ума. Отстраненно подумал, что бабка там, наверное, волнуется. Пойду к ней, вроде самогон еще оставался.
Небо у горизонта потихоньку светлело. Было невероятно, неестественно тихо — даже цикад не слышно. Даже проклятущие соловьи заткнулись. Безразличие сменилось настороженностью, каким-то смутным неприятным ощущением. Я прибавил шагу. Толкнул калитку.
Дверь была нараспашку. Посреди серебристого прямоугольника лунного света лежала бесформенная куча тряпья. Рядом, присев на колени, склонилась фигурка в светлом платье.
— Эрин? — Ида поднялась мне навстречу.
— Что ты тут делаешь?
— Не знаю…, - растерянно прошептала она. — Эрин, мне страшно.
Ида прижалась ко мне, спрятав лицо на груди. А я не мог отвести взгляда от бесформенной груды на полу, вокруг которой медленно расплывалось черное маслянистое пятно. Неужели про упыря — правда? Да нет, быть не может, грабитель какой залетный, наверное. Прости, баба Рина. Сейчас жену домой отведу — как ее только сюда занесло? И вернусь, похороню хоть, если уж больше ничего сделать не смог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});