А облегчение он испытывал потому, что знал о бурном романе своей жены с Лотто, имевшем место лет десять тому назад. В общем, Карлино и тогда уже не особенно ревновал Тозу к красавцу принцу, а уж теперь и подавно. Втайне он даже гордился связью своей жены с законным наследником престола и порой любил помечтать о том, как изменится его жизнь, когда тот наконец сделается королем. Однако никто не будет спорить, что значительно удобнее и безопаснее гордиться мертвым, нежели живым, а так как жить принцу, по мнению трактирщика, оставалось совсем недолго и рассчитывать на его протекцию в будущем не приходилось, то он даже испытал что-то вроде вспышки запоздалой радости отмщенного рогоносца, тут же, впрочем, и погасшей. На место ее пришло чувство облегчения: дескать, кто бы что ни говорил, на свете все же есть справедливость; хоть и давно нашкодил Лотто в его доме, но Всевышний этого так не оставил и решил пусть не сразу, но отплатить ему за оскорбление супружеского ложа бедного трактирщика. Кроме того, теперь стало очевидно, что принцу не суждено стать королем и, следовательно, никаких изменений в судьбе Карлино не предвидится, чему он, как ни странно, даже обрадовался.
О, разумеется, он честно предупредил Лотто, что поход его — сущее безумие. Он рассказал, что уже многие достойные люди ходили в Зачарованный Лес после появления там Железного Замка. Некоторым из них даже посчастливилось вернуться, и они с гордостью говорили, что побывали во внутренних покоях замка, однако век их после этого был недолог. Одни умирали через день-два после выхода из леса, и несколько храбрых юношей опочили прямо в «Задорном петушке» на руках безутешной Манетты. Другие прожили дольше, но, кажется, никому не удалось протянуть больше года после посещения заколдованного места. Карлино поведал принцу о крестьянах, охотниках, диких и домашних животных, десятками умиравших с тех пор в окрестностях Зачарованного Леса, однако Лотто остался непреклонен. Выслушав трактирщика, принц заявил, что даже если бы ему и захотелось отказаться от похода в Зачарованный Лес, он не смог бы этого сделать. Клятва вступить в бой с силами зла, обитающими в Железном Замке, была принесена публично, и нарушить ее, не покрыв свое имя позором, было невозможно. А наследник престола был не из тех, кто мог предпочесть смерти бесчестие.
— Н-да-аа… Если Бог хочет кого-то погубить, он лишает его разума, — пробормотал Карлино запомнившееся изречение ученого клирика, ночевавшего когда-то в трактире, и, подивившись, как это жаворонки не устают так долго петь, вернулся в прохладный сумрак зала. В конце концов, у него были дела поважнее, чем размышлять о принце Лотто. Например, он давно собирался изготовить капкан на крыс, удивительно быстро расплодившихся и чувствовавших себя полновластными хозяевами погреба, а то и всего трактира.
* * *
Принц медленно ехал по некогда оживленной, а ныне пустынной и сильно заросшей лесной дороге. За годы, прошедшие с тех пор, как здесь появился Железный Замок, она стала больше походить на старую просеку, чем на проезжий тракт, связывающий крупные торговые города. Тут и там ее захлестывали волны боярышника и шиповника, кое-где стали пробиваться молоденькие березы и осины, а местами она прямо-таки тонула в зарослях бледно-зеленых папоротников, доходивших лошадям до брюха.
Принц отлично помнил эти места, хотя уже много лет не бывал здесь. Помнил длинные купеческие обозы, пестрые и шумные кавалькады знати, выезжавшей поохотиться или же просто поразмяться, медлительные вереницы крестьянских телег, тянувшихся под разноголосый аккомпанемент овечьего блеяния и мычания коров на сезонные ярмарки. Иногда принц узнавал приметные деревья: при въезде в лес на глаза ему попалась разлапистая сосна со сломанной ураганом верхушкой, на повороте дороги — три старые березы, растущие из одного корня и похожие на гигантский трезубец. А вот и столетний дуб-великан — в его дупле свободно могли уместиться три взрослых человека. Тот самый памятный дуб, под которым частенько, возвращаясь с охоты, он встречался с Тозой, тогда еще хорошенькой молодой женой трактирщика.
Принц невесело усмехнулся, вспомнив, в какую неповоротливую тушу превратилась его пылкая возлюбленная. А ведь не так уж много времени прошло… Он не заметил, как в военных походах, рыцарских турнирах, дорожных стычках и веселых пирушках пролетело целое десятилетие. Не раз за это время он влюблялся и был любим, интриговал при дворе и не гнушался политикой, прослыв человеком, пекущимся о благе отчизны и немало в том преуспевшим. Он прославился как рыцарь и командир отряда королевской гвардии в пятьсот человек, снискал известность как музыкант и поэт, и народ благословлял имя Лотто, помня его добрый нрав, надеясь, что, несмотря на козни королевы-мачехи, он рано или поздно станет королем.
Он многое успел с тех пор, как последний раз побывал в этих краях, но сейчас, едучи на верную смерть и подводя итоги сделанному, принц должен был признать, что вел жизнь мотылька, бездумно порхающего с цветка на цветок и послушного легчайшему дуновению. Идеалы, совсем недавно казавшиеся достойными того, чтобы, не задумываясь, отдать за них жизнь, представились ему вдруг до обидного мелкими и незначительными, а подвиги — не стоящими упоминания даже в летописи их королевства. А уж королевство-то, Всеблагий Боже! Его и на карте-то не сразу найдешь.
Принц Лотто печально улыбнулся, ему было до отчаяния жаль себя. Прожив тридцать с лишним лет, он вдруг понял, что ему не с чем предстать перед суровым судом Вседержителя, нечем оправдать великую милость, которую тот оказал ему, позволив явиться в этот мир.
Он участвовал в жестоких сечах с соседями за клочок спорной земли, но обогатилось ли от этого королевство? У него есть десятка полтора внебрачных детей, но ни одного из них он не видел. Будущее их обеспечено, но только одному Господу известно, как сложится их судьба и не станут ли они всю свою жизнь проклинать случайного отца. А их матери… Вспоминают ли они хотя бы изредка о своем знатном возлюбленном, а если вспоминают, то добром ли? Кто в целом свете опечалится, узнав о его смерти? Боевые друзья и участники веселых застолий? Быть может, первые полгода они и будут поминать его при случае, а потом легко забудут, как и сам он забывал погибших товарищей…
Джано? Вряд ли. Скорее всего, он без труда найдет себе нового господина и так же лихо будет рубиться во славу королевы-мачехи, как делал это прежде ради наследного принца. Да, у мальчишки еще вся жизнь впереди и ему незачем следовать за своим рыцарем на верную смерть. Принц придержал коня.
— Джано! Останься тут. Если до третьего рассвета я не вернусь, отправляйся к королю с известием о моей смерти.
— Но, господин!..
— Ты слышал? Оставайся тут. А еще лучше — вернись и жди меня около дуплистого дуба. Ты храбрый юноша, но едва ли твой зоркий глаз и твердая рука понадобятся мне в борьбе со злыми силами Железного Замка. Передай мне копье, шлем и часть наших припасов.
— Но, господин!
— Исполняй. И если я не вернусь, не печалься обо мне. И не вздумай меня разыскивать: отпущение грехов я уже получил у моего друга-епископа, а где будут гнить мои останки, мне совершенно безразлично. Тем более что оплакивать их все равно некому. Не перечь и делай, как я велю! — повысил голос принц, заметив, что юноша собирается ему возразить.
* * *
На дороге все чаще стали попадаться одетые мхом скелеты мелких животных, из чего принц заключил, что цель его похода близка. Кости во множестве погибшего здесь зверья произвели на Лотто тягостное впечатление, и тем не менее его не покидала смутная надежда, что все еще обойдется. Иначе откуда этот несмолкающий птичий гомон или семейство зайцев, замеченное им на одной из придорожных полянок, поросших невысокой сочной травой? Помнится, трактирщик клялся-божился, что ни птицы, ни звери здесь больше не живут. Да и все слышанные принцем легенды говорили о том же. Значит, либо слухи о здешних ужасах были сильно преувеличены, либо что-то в лесу успело за это время измениться. А если так, то…