Читать интересную книгу Растворимый Кафка (сборник) - Заза Бурчуладзе

Остаемся втроем. Трое в лодке. Сидим и плывем по домам. Кукла ворчит, требует, чтоб кто-то из нас пересел вперед, не таксист же он, в конце концов. Фуфло базар! Ginger market.

Ну, теперь пилить и пилить. Я ведь где живу, в самой жопе, за Московским проспектом, в Африке. Надо ж было так район назвать. Сама я его черной дырой называю. Тут не работает ни один закон физики. Это трудно объяснить, но тонкий человек поймет меня. Intelligenti pauca. У меня дома все шиворот-навыворот. Не до такой степени, конечно, чтобы не огонь охватывал дом, а, напротив, дом охватывал огонь, или не человек выдавливал прыщ, а прыщ человека. Нет, здесь все немного по-другому… Просто мое обиталище отдалено от города не на километры, а на световые годы. Конец света, за ним – пустота, если воспользоваться соображением одного умного поэта: мечта – чертеж, отрицающий предметы. Блядь! Пардон, но в данном случае ничего другого в голову не идет. В общем, плывем в лодке, в самую жопу… точней, летим в нее. Мигом и окончательно протрезвевший Кукла впивается в руль, как пилот Формулы-1 (никакой Шумахер или Барикелло не могут сейчас с ним сравниться!), и гонит по аэропортовской трассе свой WV «Гольф» с таким остервенением, будто мы идем на взлет. Скорость, конечно, совсем не та, но стоит ли удивляться, что после хмурого Жгенти и потного Моррисси 160 km/h кажутся полетом? Мы не взлетим, это ясно. Но и цели такой не стояло. Наша цель – куда величественней и светлее.

Нас осталось трое, все молчат, и в моей голове от недосыпа вращается вязкий калейдоскоп бессмысленных картин, мозг размягчается, и на нем, как на клейменой скотине, оттискивается цифра «три», а перед взором проступает огненная тройка. И поэтому

От всех весельем я утаена,

В лучах его сиянья незаметна,

Как червячок средь шелковых пелен.

Чтобы убить время, начинаю непроизвольно считать в уме: трое в лодке… три мушкетера… сердца трех… Троица… триада… три ореха для Золушки… три танкиста и одна собака – с глубокими, прекрасными, огромными глазами… три капитана… три товарища… Третий Рим… тритон… а этот чего сюда затесался?.. треугольник… трехглавый дракон… Любопытно, однако, что сейчас поделывает больной дракон с Нуцубидзе? Наверно, уже подсунул батумцу свои соски… Бля, опять Жгенти!

– Everybody dance now! – неожиданно выкрикивает всю дорогу помалкивавший Леванико-Барикелло, да таким истошно-визгливым криком, будто у него коклюш в разгаре. Жжешь, Кукла! Вопль хоть и бредовый, а действует не хуже нашатырного спирта. Покойника на ноги поднимет.

Кукла – это уловленная и запертая в стакане молния, батарейка «Дюрасел», перпетуум-мобиле. Одним возгласом, одной дурацкой выходкой он может так вштырить, так зарядить энергией, что тут же ощутишь мощный всплеск радости между ног, в животе и в висках, да и не только.

– Если б не ты, мы были бы сейчас вроде безутешных родственников на похоронах, – уже полная сил и любви (ума не приложу, правда, на хрена они мне сейчас сдались), говорю ему, не зная, что добавить еще.

– А сейчас? – улыбается он мне из зеркала заднего обзора, как бурундук.

– А сейчас вроде как с похорон уже.

– С похорон дракона, что ли? – равнодушно спрашивает Заза, будто думает вслух, и кислым взглядом косит куда-то в сторону и вверх, рассматривает рекламные билборды вдоль трассы и отстраняется от произнесенного, будто не только ничего не говорил, но даже и не слышал. То ли он с нами, то ли его нет здесь вообще. Словом, абонент опять временно недоступен.

Мне становится его жалко и очень хочется обнять и прижать к себе. Наверняка у меня комплекс матери Терезы, хочу обласкать всякого инвалида и калеку. От Зазы, похоже, остался лишь опустошенный футляр… Кроме пыльной обочины жизни, ничего его не ждет. Известно же, что в душе человека всегда хранятся радиоактивные отходы, омертвевшие отбросы будней, и что именно эти отходы занимают все пространство его жизни, не оставляя в ней места для живого чувства, для живой мысли. А Заза вроде как набит этим мусором под завязку.

Я бы много чего еще успела обмусолить, но мы уже подъехали. Кукла так резко тормознул, что мы еще метров десять скользили с оглушительным скрежетом. Напоследок он еще раз выкрикнул свое «Everybody dance now!». Только я собралась выходить, как Заза остановил меня, ухватил сложенными пинцетом большим и указательными пальцами выпавшую ресницу, бросил ее на язык и, как я уже говорила выше, привел в движение челюсти, будто жевал плотную ядь.

– Ну как, – чуть помедлила я, – а?

– Ммм, охуительно, – отозвался он.

Это была первая моя ресница, которую съел Заза.

Дома я первым делом поцеловала в лоб спящую маму – я очень ее люблю, мама мой идол, – правда, мамочка? Быстро прошла к себе, скинула шмотье и нырнула под одеяло. После круглосуточного расколбаса ломило все тело. Я думала рухнуть в постель и уснуть мертвым сном, да не тут-то было. С полчаса поворочалась, пока не поняла, что только зря надрываюсь. В этот момент все под солнцем сделалось мне ненавистно, – все вокруг суета, и все погоня за ветром. В голове как будто бы лампочка вспыхнула: мне все похуй. I'm was dreamin' of the past. Ну, и встала, искупалась как смогла, поела холодной фасоли… Свинья ведь свиньей! И есть вроде не хотелось, и фасоль не бог весть какой свежести была, а все равно запихала в себя целую миску. Оделась, выскочила за дверь и рванула на маршрутке из своей жопы в город. Дорога, казалось, длилась дольше века. Но в целом все было не так уж и плохо. Главное, были сигареты. Сказано же, если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день. Пошатавшись по городу и выкурив всю пачку, позвонила ему на мобильный. Он совсем не удивился. Загодя был уверен, что так и будет, в смысле, сто процентов я ему наберу. Как поднял трубку, так сразу: «Скоро одиннадцать». Как будто мы так и договаривались, а я опоздала на деловое свидание. Сказать:

Не спрашивай, читатель; речь – убоже.

Писать о том не стоит и труда.

Я не была мертва, живою не была я тоже, —

было б неправдой, но и такого я не ожидала. Бля! Попыталась воткнуть, что значит это «скоро одиннадцать». Что-то в последнее время я многого не просекаю.

– Где ты? – спрашиваю. – И что делаешь?

– В «Дель Мари», ем хачапури.

– Это где?

– На углу Палиашвили и Кавсадзе.

– Один или с кем-нибудь?

– Я, Нене и Леван.

– Кукла?

– Нет-нет, это парень Нене.

Не знаю почему, но я спросила, приходить мне или нет, – потом только поняла, вышло-то хреново, в виду я имела другое, в смысле, не помешаю ли я их важному разговору. А о чем в принципе могут беседовать Заза, Нене и ее парень? Что там может быть важного, кроме хачапури?

– Через десять минут.

– Через десять от мэрии не успею, – принялась я объясняться. С кем? С Микки-Маусом – он сам себя так называет. Впрочем, если одна часть твоих знакомых зовет тебя бомжем, а другая часть – педофилом, то ты даже и не Микки-Маус, а просто его компрометация.

– Ну, как хочешь, – ответил он и отключился.

Знаю, что я последняя сука, в Дубае меня ждут муж и целка «Ауди-А6», а у врат чистилища – Вергилий, мой отец и вождь, Вергилий, мне для избавленья данный, но я мчусь сейчас к какому-то писаке, с которым познакомилась несколько часов тому назад. Хуйня полная! Если б Аллах задумал меня червем, червем он меня и породил бы, но нет, он задумал меня как шлюху. Хватаю первое же такси, падаю на заднее сиденье и набрасываюсь на водителя: «Угол Палиашвили и Кавсадзе, как можно быстрее!» Тот, будто только и ждал, срывает с места допотопные «Жигули», пялится на меня в зеркало заднего обзора, скалит зубы (на мгновенье блеснул один золотой) и подмигивает, будто видит меня насквозь. Ладно, разве

Природа и искусство не дарили

Тебе вовек прекраснее услад,

Чем незнакомая невыспавшаяся я?

Что это за поэтический понос накатил, бля? С какого? Знаешь, с какого… В первый раз после просмотра «Зелига», помню, у меня вырвалось: It's my life! Вуди Аллен, думала, стопроцентно снял его обо мне. Бля! Я же как хамелеон, всегда подражаю людям, с которыми общаюсь в конкретный момент. Сейчас вот – классический случай. Снюхалась с писакой (поэт он, новеллист – один хуй), стало быть, мой мозг перестраивается на его лад, память выуживает из загашника то, что требуется в таких случаях, – цитаты, цитаты, еще раз цитаты. Возможно ли вообразить нынешнего писаку без цитат? Впрочем, сейчас мне следует сконцентрироваться. Так что возвращаемся в такси… Черный, как сгоревшая спичка, и сухощавый водитель похож больше на чертова ублюдка, чем на бурундука с рекламы «Колгейта», но в мыслях все же всплывает Кукла… Потом все перемешивается: он, взлохмаченный, как удод… поникший в кресле Жгенти с батумским тинейджером… Буква «М» – темная над куполом «Макдоналдса», красная над метро «Руставели»… обливающийся потом Моррисси… перевесившийся через перила моста то ли поэт, то ли геометр… танцующий в девичьих кроссовках Месхи… удивленный Вуди Аллен… тройка… и собака – с глубокими, прекрасными, большими глазами… Everybody dance now… мертвый «Берлин»… Dead can't dance… набитый отходами повседневности Заза… пустой футляр… три орешка для Золушки… и снова улыбающийся Кукла… и лед…