не осталось.
Неспешной походкой опытного курортника я подошёл к продавцу. Он кланялся уходящим туристам с двумя арбузами в авоськах:
– Э! Лючшие арбузы на рынке у меня, все знают, завтра ещё придёте! – кричал он им вслед, одной рукой посылая воздушные поцелуи, другой запихивая деньги в карман фартука. – Щто тебе, мальчик? – Заметил он меня.
– Да ничего, – ответил я безразлично, – хожу, прицениваюсь. По чём арбузы?
За спиной торговца по узкому парапету, балансируя руками бежал Саня.
– А у тебя денги есть? – Нахмурился продавец.
– Конечно, – сказал я, стараясь не смотреть ему за спину. – У меня батя тут, сейчас подойдёт. Хотим пару арбузов купить на вечер… Покрупнее. Сколько кило?
– Дэвят копеек, мальчик. – торговец расплывается в сладкой, как его арбузы, улыбке. – Лючше цену не найдёшь.
Я вижу резкое движение за его спиной. Саня хватает с горы арбузов самый верхний, самый огромный. Он торопится, его тянет назад, и он чуть не падает с парапета. Ужас в моих глазах видит и торговец. Он оборачивается, видит похитителя, балансирующего на каменной ограде. Это тут она – низкий ряд камней с каменной плитой поверх, а с другой стороны – трёхметровая стена. Он открывает рот, чтобы громогласно обрушить на нас все кары небесные, общественное порицание и ближайший наряд милиции.
Что мне остаётся делать? Я со всей дури врезаюсь в него, валю на арбузы, которые лопаются под тяжестью его туши, умудряюсь выкрутиться из цепких рук, ввинтиться в толпу. Убегая, краем глаза вижу, как подбежавший с другой стороны Витёк хватает арбуз и растворяется в толпе, а Саня сползает туда, за стену, я вижу его руки, цепляющиеся за камень, и потом они исчезают: спрыгнул.
Мы встретились чёрт знает где: на пирсе недалеко от дачи какого-то греческого купца. Саня всё продумал. Запыхавшийся Витёк с арбузом, мокрый, хоть выжимай; прихрамывающий на правую ногу Саня и я, красный, как Чингачгук Большой Змей. Мы плюхнулись на край бетонного волнореза, ржём, как три совсем не белых коня: преступники, сделавшие, вроде, что-то дурное, но на таком кураже, что страшно: вдруг понравится.
В санаторий с похищенным сокровищем пошли обходными путями, через узкие улочки Феодосии.
– А это откуда? – строго спросила нянечка около нашей палаты.
– Купил, – обиженно ответил Витёк, бережно прижимая арбуз к груди. – У меня деньги есть.
Соседи по палате загалдели:
– О, арбузик!
Но Саня ответил грозно:
– Это для дела! Руки убрали!
И все угомонились. Он у нас самый сильный был, единоборствами увлекался.
Про третий этаж
Ну так это: идём мы идём, всё никак не дойдём. Наш санаторий – бывшая дача какого-то дореволюционного купца. Тут, в Феодосии, всё красивое – это дача кого-то дореволюционного. Сейчас – санаторий для советских детей с уклоном в пульмонологию. Кто время от времени чувствует себя рыбой, выброшенной на песчаный берег, приезжают сюда лечиться. Обычно не по своей воле. В первый день я вообще сбежал и на переговорном пункте бормотал маме в трубку:
– Мам, на фиг этот санаторий, забери меня обратно. Тут шестнадцать человек в комнате, и кормят паршиво.
Я был жутко привередливый в еде. Но мама что-то знала. Она попросила меня потерпеть ровно два дня, потом позвонить ещё раз. "Если захочешь, заберу" – сказала. Я хмыкнул недоверчиво. Через два дня забыл, через три позвонил. Мама спросила: "Забирать?". Я ответил: "Не надо". На том и порешили.
Про дачу. Она была двухэтажная и много раз перестроенная. Для меня тогда она выглядела, как невообразимый лабиринт из комнат, коридоров, закутков и отнорков. Для меня сейчас – это ходячий замок Миядзаки, случайно осевший на берегу Чёрного моря.
Наша шестнадцатиместная палата – на первом этаже, а на третьем – наши девочки. Я не оговорился. Когда места перестало хватать, наверху достроили деревянные веранды. На одной из них, с отдельной деревянной скрипучей лестницей, разместили палату на семь девочек из старшего отряда. Там жили Аня и Оля, и ещё 5 неизвестных нам девочек. Это туда вело нас слово "Поднимайтесь".
Тщетно стараясь не шуметь, мы поднялись по лестнице и вошли в девичье царство. У нас пахло мокрыми плавками, песком и дерматином сумок. У них – детским кремом, присыпкой, помадой, тёплым дыханием, конфетами, волшебной страной, в которую нам разрешили заглянуть ненадолго, одним глазком.
Кто-то из девчонок уже спал, тихо сопя маленькими носиками и видя сны, но уже через пару минут, как мы раздвинули койки Ани и Оли, и сели на пол вокруг арбуза, остальные расселись вокруг. Я резал кавун перочинным ножиком и раздавал истекающие соком дольки, или скибки, как называл их полтавчанин Саня. Сам он о чём-то тихо переговаривался с Олей. То она ему что-то прошепчет на ухо, то он ей, и она сморщит свой носик и прыснет в ответ, а Саня, улыбаясь, касается её коленки своей.
И я делаю то же самое. Аня, сидя по-турецки и мечет карты: гадает всем. Дома казённые, интересы пиковые, валеты буновые, дамы… Дамы тоже бубновые: сидят красные от смущения вокруг, вгрызаются крепкими белыми зубками в дольки, или скибки, в зависимости от того, кто откуда в Феодосию приехал.
Анина коленка касается моей. Как коснётся – разряд бьёт. Её ссадины на коленке моих ссадин на коленке касаются, и этого хватает, чтобы сидеть так целую вечность, просто касаясь коленями.
Витька стесняется. Он поглядывает на одну девчонку: маленькую, курносую и очень симпатичную, а пересесть к ней ближе не решается. А я, с высот своих глубоких отношений с Аней: мы уже коленками касались, и руками, и она руку на моё плечо клала, на секундочку!, смотрю на него чуть снисходительно, чуть подталкивающе: "Ну давай, девчонки, они только вначале страшные, потом привыкнешь!". Страшные – в смысле, что подойти страшно, а не то, что вы сейчас подумали.
И так у нас всё хорошо: касание – разряд – ожидание; магия шершавой кожи под пальцами, невыносимая красота облезшего под солнцем носика, запах её дыхания и брызги арбузного сока, стягивающие кожу. Я смотрю на пальцы, изящно переворачивающие карту, и слышу нарочито таинственный голос Аньки, раскрывающий тайны всехних судеб, и думаю о том, что большего счастья у меня в жизни не будет. И длилось бы оно до бесконечности, то есть до самого рассвета, но на скрипучую лестницу вступила чья-то тяжёлая нога.
Про то, как мы чуть не попались
"Шухер" – пискнул Витёк. Мы заметались. Девчонки нырнули под одеяла. Мы с Олькой и Анькой, осторожно приподняли раздвинутые койки и переставили на место. Я молча глазами спросил у