Читать интересную книгу Литературная смесь - Артур Дойл

— Ей-богу! — воскликнул простецкого вида человек с обветренным лицом, куривший длинную трубку (он сидел за моим концом стола). — Жаль парня. Право же, соратники, ведь и мы сами испытывали такие же затруднения. Черт возьми, да ни одна мать не тревожилась так о своем сыне-первенце, как я — о Рори Рэндоме, когда он только начал прокладывать себе дорогу[2].

— Верно, Тобиас, верно! — воскликнул другой гость, сидевший совсем рядом со мной. — Право слово, когда моего бедного Робина выбросило на необитаемый остров, я потерял на этом столько сил, что лучше бы мне дважды горячку перенести. Работа уже была почти завершена, когда вдруг является лорд Рочестер — светский лев, влиятельнейшая персона, одно слово которой в литературных кругах может создать или уничтожить успех.

— Ну, что же, Дефо, — говорит он, — готова твоя история?

— Воистину так, ваше лордство, — отвечаю.

— Очень надеюсь, что в ней хватает комических ситуаций, — заявляет его лордство. — А скажи-ка мне, героиня — она у тебя по-настоящему красивая девушка?

— Не совсем, — осмеливаюсь возразить. — Потому что героини у меня нет вообще.

— Ах, оставь игру терминов, — улыбается лорд Рочестер, — ты, всем известно, цепляешься за них, как последний стряпчий. Я тебя спрашиваю о главном женском персонаже, а уж героиня это, по-твоему, или нет, мне все равно.

— Милорд, — отвечаю я, — там нет ни одного женского персонажа.

— Тогда провались к дьяволу вместе со своей книгой! — восклицает он. — Лучше всего бы тебе ее сжечь прямо сейчас! — и в гневном настроении выходит от меня прочь. А я, понятно, начинаю оплакивать свой бедный роман, который, так сказать, был приговорен к смерти, еще толком не родившись. Однако сейчас на тысячу тех, кому известно о моем Робине и его слуге Пятнице, не найдется и одного, кто слышал бы о лорде Рочестере.

— Совершенно верно, Дефо, — сказал сангвинического вида джентльмен в красном жилете, который сидел за тем концом стола, где расположились современные литераторы. — Но все это вряд ли поможет нашему доброму приятелю Смиту начать свое повествование. А ведь мы — Дефо, Диккенс, я и остальные — собрались здесь именно для этого.

— До чего же это дико: помогает Смиту Диккенс! — негромко пробормотал хрупкий маленький человечек рядом с ним. Все засмеялись, особенно жизнерадостный джентльмен в красном жилете, воскликнувший в ответ:

— О, Чарли, Чарли Лэм[3], вы никогда не переменитесь! Вам, я уверен, не удержаться бы от каламбура, даже знай вы, что за это положена виселица.

— Тут вы не правы, сосед мой справа, — возразил тот. — Пеньковый повод — надежный довод!

Все опять засмеялись.

Тем временем мой ум начал понемногу пробуждаться от полусна — и я вдруг осознал, что мне оказана неслыханная честь. Величайшие мастера слова, представители всех веков английской литературы назначили рандеву под крышей моего дома специально, чтобы помочь мне! Далеко не каждого из собравшихся за столом я смог узнать; но когда вглядывался пристальней, то весьма часто улавливал сходство с портретами или словесным описанием. Например, между двумя джентльменами, которые, заговорив первыми, невольно выдали себя как Дефо и Смоллетта, сидел облаченный в темную мантию мрачный, полный старик с саркастическими, даже неприятными, резкими чертами лица — который не мог быть никем иным, кроме знаменитого автора «Гулливера». Во многих других, особенно из сидевших по дальнюю сторону стола, я не был так уверен, но все же рассмотрел между ними Филдинга и Ричардсона[4]. Кроме того, я мог бы поклясться, что узнаю впалые щеки и смертельно бледное лицо Лоренса Стерна, высокий лоб сэра Вальтера Скотта, мужественное лицо Джорджа Элиота[5] и приплюснутый нос Теккерея; в то время как между живыми я узнал Джеймса Пейна[6], Уолтера Безанта[7], леди, известную под псевдонимом Уида[8], Роберта Льюиса Стивенсона и многих других, пользующихся не столь громкой славой. Уверен: никогда доселе не собиралось под одним кровом столько избранных умов!

— Ну что ж, — с резким шотландским акцентом проговорил сэр Вальтер Скотт. — Все вы, леди и джентльмены, знаете старую пословицу насчет дитяти и семи нянек. Или, как по сходному поводу пел в старину менестрель:

Сойди с дороги, господин,Коль едет Джон со свитой,Но ежли едет Джон один —То быть тебе убитым!

Это было сказано о Черном Джоне Джонстоне: из тех Джонстонов, что входят в род Ридсдейлов, по троюродной линии родственный клану Армстронгов, которые…

— Да-да, разумеется, сэр Вальтер! — вмешался Теккерей. — Может быть, вы снимете с нас ответственность, наконец-то продиктовав этому новичку в нашем общем деле первые строки его же собственной повести?

— Негоже! — воскликнул сэр Вальтер. — Я согласен внести свою долю, но ведь здесь присутствует юный мастер Чарли, который столь же переполнен талантом, как радикал полон измены. Уверен: сей мальчик лучше всех нас способен создать для этой повести преславное начало!

Диккенс, явно намереваясь отказаться от предложенной чести, покачал бородой, но сказать ничего не успел — вдруг подал голос кто-то из толпы современных писателей, я толком не смог рассмотреть, кто именно:

— Предлагаю начать со «старого» конца стола и, сменяясь, двинуться к современности. Так каждый из нас сможет вложить в повесть хоть немного своего.

— Отличная идея! — хором воскликнули все присутствующие, и взгляды их скрестились на Дефо. Создатель «Робинзона», как раз потянувшийся к большой табакерке за трубочным табаком, обеспокоенно вздрогнул.

— Но, дражайшие соратники, — попытался было он возразить. — Средь нас есть и другие, много более достойнейшие…

Больше ничего сказать Дефо не удалось: он был прерван множеством протестующих возгласов со всех концов стола.

— Валяй, Дэнни, приступай к делу! — присоединился к ним Смоллетт. — Ты, я и декан встанем за штурвал на три коротеньких галса, как раз чтоб вывести кораблик из гавани, а уж затем он сможет направиться, куда угодно капитанам!

Не найдя возражений, Дефо откашлялся и, пуская между фразами клубы дыма из трубки, начал так:

— Мой отец, по имени Киприан Овербек, был зажиточным йоменом из Чешира. Женившись около 1617 года, он принял фамилию своей жены, которая была из рода Уэллсов; таким образом я, их старший сын, был назван Киприаном Овербеком Уэллсом. Ферма моего отца была очень плодородна, в его владении находились лучшие пастбища в тех краях, так что отец мой смог накопить немалые сбережения. Все их, в количестве тысячи крон, он употребил на поставку в Индию товаров — и повел торговые дела со столь удивительным успехом, что менее чем через три года эта сумма увеличилась вчетверо. Поощренный явной удачей, он купил право на долю собственности в торговом судне и, вновь нагрузив его товарами, на которые был наибольший спрос (то есть старыми мушкетами, абордажными саблями и топорами, прибавив, кроме того, подзорные трубы, иголки и прочую полезную мелочь), определил туда и меня — в качестве суперкарго, который должен охранять его интересы.

Ветер благоприятствовал нам до Зеленого Мыса, а оттуда, войдя в полосу северо-западных пассатов, мы успешно продвигались вперед вдоль африканских берегов. Далее тоже обошлось без приключений, за вычетом мимолетной встречи с берберийскими пиратами, которая поистине привела наших матросов в уныние, так как они тотчас уверились, что им не миновать рабства, но удача нас не оставила, и, наконец, мы оказались на расстоянии ста миль от мыса Доброй Надежды, где ветер вдруг задул с юга и с чрезвычайной силой, между тем как волны достигли такой высоты, что конец грот-реи временами погружался в воду, и я услышал слова капитана, что он никогда не видел ничего подобного, хотя и бороздит моря без года три дюжины лет, стало быть, по его мнению, мало надежды, что мы выдержим бурю. Уфф… Услышав сие, я принялся усердно заламывать руки и оплакивать свою горькую участь, а в это время мачта с треском переломилась и упала за борт, и я, думая, что корабль наскочил на риф, в ужасе лишился чувств, и упал в шпигат[9], и застрял там, и лежал как мертвый, что и послужило моему спасению, как это будет прояснено несколькими строками ниже. Что же касается матросов, то, отказавшись от всякой надежды спасти корабль и ожидая ежеминутно, что он пойдет ко дну, они покинули его на баркасе, но боюсь, что из-за этого они и подверглись той печальной участи, коей надеялись избежать, так как с тех пор я никогда ничего о них не слышал. Возвращаясь же к жизнеописанию своей собственной персоны, скажу: очнувшись от своего обморока, я увидел, что, благодаря милости Провидения, море успокоилось, но на судне остался я один. Сие открытие поразило меня таким ужасом, что я вновь надолго вернулся к заламыванию рук и оплакиванию своей злосчастной участи, и делал это до тех пор, пока не успокоился и не сравнил свою судьбу с судьбою моих несчастных товарищей, после чего незамедлительно повеселел и, спустившись в капитанскую каюту, устроил себе роскошный обед из тех лакомств, которые хранились в шкафчике капитана, а потому прежде были мне недоступны. Точка.