В ночь голосования звонит телефон в штабе, не переставая. Я дежурю на телефоне. Каждому подавай — или Лукашенко, или, на худой конец, Синицына — не меньше.
С трудом уговариваем участки: звоните в районные штабы, те — в областные, а те — нам. Не занимайте телефон, ребята.
Все отзвонились — кроме Минской области. Тут Альфонс Тишкевич все контролирует жестко: результаты только в областном избиркоме. Но Синицын, подсчитав полученные цифры, приказал:
— Открывайте шампанское! И без Минской области — победили!
Александр Лукашенко.
Сегодня Павел Знавец расписывает, что и те, первые выборы были фальсифицированы. Паша, тебя там не было. А Статкевич был.
Статкевич и позвонил первым — с поздравлениями. Вторым был Булахов, дежуривший в Центризбиркоме. Цифры совпали полностью.
Шесть утра. Станция метро «Октябрьская». Еду домой — отсыпаться. По станции бегает безумный мужик с вытаращенными глазами, хрипит надрывно:
— Люди, спасибо! Вы выбрали — ЧЕЛОВЕКА!!!
Я его знаю.
После выборов он будет ходить и пытаться попасть на прием к своему президенту примерно полгода. Член инициативной группы, с удостоверением и благодарственным письмом, под которым стояла личная подпись будущего президента. Искренний и безобидный сумасшедший. Виктор Шейман прикажет его не пускать.
2001 ГОД. «ЗА НЕГО ЧЕРТИ МОЛЯТСЯ»
К 2001 году Александр Лукашенко готовился долго. На два года дольше, чем следовало согласно Конституции. Ну, да Конституцию он предусмотрительно изменил в 1996 году — на всякий случай.
А потом — на всякий случай — исчезли те, кого оппозиция могла рассматривать в качестве реальных его соперников. Исчез красавец-оратор Виктор Гончар. Исчез милицейский генерал Юрий Захаренко. Умер от инсульта Геннадий Карпенко, надежный, спокойный, способный разговаривать с номенклатурой и вести за собой оппозицию. Остались те, кто остался, — как сейчас принято говорить в Украине, «маемо що маемо». И тем — спасибо.
К выборам Александр Лукашенко подходил еще с некоторой опаской. Он понимал, что за ним наблюдали. Поддавшись уговорам хитроумного министра иностранных дел профессора Ивана Антоновича, он запустил в Беларусь консультативно-наблюдательную группу ОБСЕ во главе с опытным немецким дипломатом, бывшим шефом германской разведки Хансом-Георгом Виком. Можно представить себе, как оба они потом чертыхались из-за того, что позволили втянуть себя в эту аферу — что Лукашенко, что Вик. Лукашенко — потому, что без Вика все было бы проще и можно было бы играть в шахматы доской по головам. Вик — потому что и власть, и оппозиция точно сговорились хлебнуть его кровушки досыта.
Старт
К старту Лукашенко подошел во всеоружии. Руководителем его инициативной группы был назначен милицейский писатель в генеральском сане — Николай Чергинец. Если сравнить с тем, что доверенным лицом Зенона Пазьняка в 1994 году был Василь Быков, то можно сказать, что каждый кандидат в президенты заслуживает того писателя, которого получает.
Реально все понимали: штабом руководит Виктор Шейман. И тут дело не в том, какой пост он в то время занимал (ну, генеральный прокурор, ну и что?). Он точно нависал над главой Администрации Михаилом Мясниковичем, угрозой нависал — не помощником, а тот уже все понимал и все делал сам — только не клюйте, мол, и не мешайте…
Председатель ЦИК Лидия Ермошина регистрировала инициативные группы. За нее опасаться не стоило: после того, как в 1996 году ею заменили — неконституционно тогда — Виктора Гончара, она хорошо понимала, чту именно может потерять. А потому трудилась не за совесть даже — за страх. Это надежнее.
В них Лукашенко не сомневался.
Он сомневался в других. В тех, на кого опирался. В номенклатуре. В народе.
Повод для сомнения был. Причем даже два.
Номеклатуре показали сразу несколько «морковок» — вышли из тени тихие, спокойные, казалось, в тот момент более устраивающие ее люди. С балтийского побережья вдруг явился посол Михаил Маринич — бывший министр, бывший столичный мэр. Из политического небытия пожелал всплыть Леонид Синицын, свой же глава штаба, а после — создатель с нуля Администрации.
Оппозиция колебалась между опытным профсоюзным боссом Владимиром Гончариком и бывшим гродненским «губернатором» Семеном Домашем. Но тут, спасибо, посол Вик руки выкрутил, призвав на помощь демократические процедуры: большинством голосов никого не представлявших оппозиционных соискателей мандата Семена Домаша заставили сойти с дистанции в пользу Гончарика.
Но не они пугали. Не номенклатура и борцы за ее голоса.
О своих амбициях на президентский пост заговорила Наталья Машерова.
Это — пугало.
Танк
Лукашенко боялся не саму Наталью — Петровну он боялся. Тени отца ее боялся.
Я видел, как действует на людей эта тень.
В 2000 году мы шли с ней и бывшим премьер-министром Михаилом Чигирем по одному округу. Тогдашний главный идеолог страны Владимир Заметалин разыскал ее в политическом небытии, чтобы раздавить Чигиря, не пустить его в парламент.
Раздавил. Петровна шла как танк. Легко шла, с улыбкой, любые заслоны сметая на пути своем. Собирался зал. Выступали кандидаты. Что-то там бухтел Чигирь, пытался изощряться Федута. Нас с экс-премьером терпели — ждали ее выхода. И когда она выходила и улыбалась — улыбкой отца — фотографии только сравните, чтобы убедиться, — становилось понятно: все бессмысленно. Бессмысленно взывать к программе. Бессмысленно говорить о политике. Она улыбалась и вспоминала: «Мой папа…»
Ее папа — тот, кто мог повалить любого батьку…
До сих пор никто не знает, как именно Петровну заставили сняться с дистанции. Одни говорили, что испугали: посадят за фальсификацию подписей, даже если будут все подписи чистыми, как слеза. Другие — что шантажировали детьми. Третьи — что испугали мать, а та уж дочери в ноги бухнулась: не губи семью!
Танк взорвали еще на подступах. Иначе, думаю, судьба страны могла бы решиться совсем по-другому.
Правда, неизвестно, была бы еще та страна сегодня…
За что боролись
Та кампания была бы совсем скучной — Вик помог. Не за то боролись, чтобы победить Лукашенко — за то, чтобы не появился «директор оппозиции», молодой и перспективный. Посол Вик верил в силу демократической процедуры. Большинство оппозиционных соискателей согнали в стойло и там уж они и голосовали между собой и за себя. Чем хуже американских выборов? Не доверять же и впрямь народу право выбрать лучшего?
Гончарик, впрочем, был не худшим. Только вот кампания его была худшая.
Профсоюзы в стране никогда не любили. Считали их приводным ремнем в машине государственного управления: мол, возникают тогда, когда нужно рты работягам заткнуть и забастовку не допустить. Гончарик как раз был не таким, в новых условиях он как раз и пользу забастовки понимал, и далеко не на все уступки шел. Но опирался-то — именно на тех, кого не любили. Эту армию разогнать он просто не мог.
А сами профсоюзники сидели и боялись. Икры на ногах сводила им судорога страха: Лукашенко выберут, так нам достанется по первое число! Вся надежда Вика на организованность рабочих масс, на активность профсоюзного аппарата рухнула. Эти люди не хотели и не умели ничего делать. И не делали. Просто — ничего. Или кое-как.
Помню, как на столбе рядом со зданием Федерации профсоюзов ранним утром увидел я листовку в поддержку Гончарика. Несколько даже листовок. Наклеены по-западному, в ряд, но — криво, косо. Стоит себе пожилой джентльмен с загаром сенатора от штата Кентукки, опираясь на стул. Но листовка наклеена криво — и ощущение, будто все пятеро этих однояйцевых сенаторов-близнецов съезжают вниз и судорожно пытаются удержаться за стулья.
И фон — пронзительно голубой. И желтое солнышко на нем. Будто издеваются над Владимиром Ивановичем, человеком спокойным и вполне компетентным. Солнышко, мол, наше…
Если боролись за то, чтобы Гончарик красиво ушел — так он действительно красиво ушел. Ему даже нарисовали, похоже, тот процент голосов, который он и получить должен был — что-то около 18 %. Большего оппозиции Ермошина не даст уже никогда.
А если бы боролись за победу, то выдвигать нужно было Машерову. И стоять за ней с огнеметами в руках, как советские заградотряды — чтобы с дистанции не сошла. Но — как же! Нам всем тогда не результат был важен, а чтоб побегать да согреться! «Свое» отстоять. Отстояли…
Этот принцип еще не раз сработает. В 2010 году он и вовсе станет основополагающим. Правда, платить за согрев придется дорого.
Испуг был
Лукашенко тогда действительно испугался. Той уверенности в себе и собственном могуществе, которое сопровождало его кампанию 1994 года, уже, наверное, никогда у него не будет. Оно понятно: в 1994 год что ему можно было предъявить? Брань в адрес соперников? Имитацию расстрела собственной машины под Лиозно? Так не судите — и не судимы будете.