Однако Осборн разбил лагерь под сенью тополей подальше от тропы, где могли проехать люди. Он распряг лошадей и отпустил их пастись. Не разжигая огня, Осборн поужинал и выкурив трубку, лег и завернулся в одеяло, прислушиваясь к окружающей его тишине. Звезды казались крупнее, чем за перевалом, словно постоянные ветры раздували эти небесные угли, отчего весь небосвод мерцал неясным голубоватым светом. Чэд Осборн долго не мог уснуть и все смотрел вверх на звезды, чувствуя, как одиночество давило его душу. Он уже не думал об индейцах, опасность нападения казалась выдумкой. На этой необъятной земле человек может, наконец, прийти в себя после ужасов и кошмаров войны…
На второй день он увидел индейцев. Они появились неожиданно и застали Осборна врасплох. Чудом он успел нырнуть в заросли можжевельника, пригнулся в седле, сердце бешено стучало в груди. Осборн видел, как вниз по склону двигались темные силуэты всадников. Он разглядел сбрую, перья, луки через плечо и винтовки на коленях, гривы коней развевались на ветру. Индейцы перемещались бесшумно. Когда они скрылись, Осборн с трудом поверил, что это были живые люди, а не призраки. Однако покалывание в сердце и мокрая от пота рубашка свидетельствовали о том, что он встретился с живыми индейцами. Осборн выпрямился в седле, от напряжения болели мышцы, он снял с предохранителя кольт и сунул его в кобуру.
Ему еще предстояло встретиться с индейцами из резервации — дружелюбными, как сказал охотник, не то что снэйки или легендарный Паулина. Теперь Осборн поверил словам охотника, понял их истинное значение.
Спустя восемь дней, как он покинул Салем, показались, наконец, жилища людей. Они начинались сразу за ущельем, по которому ехал Осборн, рассчитывая выбраться на дорогу к Каньон Сити. Вскоре он увидел ее — узкая полоска, петляя между холмами, уходила за горизонт. У дороги стоял покосившийся бревенчатый дом и амбар с прохудившейся крышей, надворные постройки были из грубо сколоченных досок. Рядом находился загон, внутри ходили несколько лошадей. Из трубы тонко вился дымок и стелился низко над землей.
У дома копошились двое, запрягая четверку в фургон. Они почувствовали его приближение — мужчина резко обернулся и схватил винтовку, стоявшую рядом у забора.
Чэд Осборн медленно подъезжал к ним. Люди не двигались и наблюдали за Осборном. Они были похожи друг на друга, и Чэд решил, что это отец и сын. Подъехав вплотную, он натянул поводья и сказал:
— Неважно у вас встречают людей…
Мужчина внимательно посмотрел на Осборна.
— Приходится быть осторожным. Меня зовут Говард Мопин, а это мой мальчик, Гаррет.
Осборн назвал свое имя.
— Что это за место? Станция?
— Вроде почтовой станции, — ответил Мопин. Это был мужчина лет пятидесяти, широкоскулый, черная борода и пышные усы красиво обрамляли его лицо. Он говорил с южным акцентом.
— На столе стоит еда. Подкрепитесь с нами.
— Не откажусь, — ответил Осборн и спрыгнул на землю, не забыв при этом взять винтовку.
— Гаррет, присмотри за лошадьми. Вы приехали из-за гор? — обратился к нему Мопин, когда сын ушел. И добавил:
— Немногие сейчас осмеливаются проехать этой дорогой, стало слишком опасно. Надеюсь, с вами ничего не случилось, мистер Осборн?
— Вы имеете в виду индейцев? Я встретил их, но они меня, слава богу, не заметили.
Мопин пригласил его в дом.
Дом напоминал настоящую крепость. Стены были сложены из толстых бревен и обмазаны глиной, окна закрывались деревянными щитами. Осборн попал в большую комнату, отсюда в спальни и другие помещения вели двери, сколоченные из очень толстых досок, в случае нападения они могли надежно защитить людей от пуль неприятеля. Войдя, Осборн увидел у окна женщину, это, должно быть, была жена Говарда Мопина. Она выглядела на несколько лет моложе мужа. Здесь же вертелись три голубоглазые девушки, видимо, его дочери. За столом сидели женщина и трое мужчин, все были одеты подорожному. Перед ними был выставлен обильный обед: мясо антилопы, картошка с соусом. Вкусно пахло свежеиспеченным хлебом и кофе.
Девочка принесла ему в тазу теплой воды, Осборн умылся, причесался, сел за стол, поставив рядом винтовку, и кивнул сидевшему напротив толстому бородачу, поставившему локти на стол и державшему толстыми пальцами-сосисками чашку с кофе. «Извозчик», конечно.
И тут он увидел на каждой щеке этого человека по глубокой свежей ране. Осборн поднял глаза, смутился, подумав, что слишком пристально рассматривает незнакомого человека и вновь склонился над тарелкой.
Мопин, наливая ему кофе из большого железного кофейника, сказал:
— Генри Уинлер может рассказать тебе об индейцах.
Сидевший напротив что-то пробурчал. Встретив взгляд Осборна, он начал отрывисто говорить, едва разлепляя губы, чтобы не двигать щеками.
— Вы рассматриваете мое лицо… Это пуля снэйков — две недели назад. Пробила щеки навылет и вышибла четыре зуба.
Осборн вытаращил глаза.
— И компания заставила вас выйти на линию?
Говард Мопин объяснил:
— Компания — это сам Генри. Между Далласом Каньон Сити он работает один.
— В тот день не было пассажиров, — продолжил Уинлер. — Только мы с Уэллсом Фаргоу. Мы ухитрились оторваться от индейцев и унести ноги, кровь из меня хлестала, как из недорезанного поросенка. Фаргоу перевозил десять тысяч наличными. Мы бросили фургон и удрали на пристяжных. Потом, правда, вернулись, эти дикари не взяли деньги, разбросали их повсюду, словно мусор какой-то. Увели лошадей и срезали кожу из внутренней обшивки фургона.
Он допил кофе, вытер губы рукавом.
— Ну и испугался же я тогда. Вот с тех пор начал лысеть.
Генри Уинлер тяжело поднялся, взял шляпу и плащ со скамьи.
— Поехали, — громко сказал он. — Еще далеко до Далласа.
Пассажиры вышли вслед за ним; сквозь открытую дверь Осборн слышал, как начали загружать дилижанс. Звучный хлопок кнута, скрип колес, дилижанс быстро съехал со двора и покатил по дороге.
Девушки выскочили посмотреть ему вслед, женщина оторвалась от работы и выглянула в окно. Осборн понял, что новые люди — нечастое явление в монотонной и скучной жизни этих богом забытых людей.
Он пообедал, не торопясь набил трубку и закурил, наслаждаясь теплом и отдыхом. Старшая дочь, красавица Элиза, помогала матери печь хлеб, средняя мыла посуду и стирала со стола, а самая младшая сидела в уголке над грифельной доской.
Вернулся Говард Мопин, налил себе кофе и сел рядом.
— Сколько я вам должен? — спросил Осборн.
Хозяин рассердился.
— Должен?! — вспыхнул он. — Надо же до этого додуматься!
— Но… Я думал…