Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ах, Нинон! Какое пиршество белых и розовых тонов! Однако я не обещаю, что, несмотря на все мои старания, в букете, который я тебе преподнесу, не останется шипов и не появится и нескольких капелек крови. Теперь у меня уже не такие безупречные руки, и в букете могут оказаться и колючие цветы. Но не беспокойся: если ты уколешься, я поцелую твои пальчики, выпью показавшуюся на них кровь. Будет не так пресно.
На другой день я помолодею на десять лет. Мне покажется, будто я приехал еще только накануне из царства нашей юности, с медом твоих поцелуев на губах. И тут я снова примусь за работу. Ах, Нинон! Я еще ничего не создал. Я плачу над целым ворохом исписанной бумаги; я прихожу в отчаяние, думая о том, что мне не удалось утолить томящей меня жажды правды, что великая природа ускользает из моих немощных рук. Мне так хочется обнять землю, завладеть ею в тесном объятии, все увидеть, все узнать, все высказать. Мне хотелось бы уместить все человечество на листе белой бумаги, все существа, все вещи; создать произведение, подобное огромному ковчегу.
И я не надеюсь, что свидание в Провансе, которое я тебе назначил по окончании этого труда, состоится скоро. Впереди еще слишком много работы. Меня привлекает роман, меня привлекает драма, меня привлекает правда во всех областях. Напоминай мне о себе, дорогая, лишь по ночам; приходи ко мне на луче лунного света, когда он пробивается сквозь занавески, приходи в час, когда, укрытый от людских взоров, я смогу поплакать с тобою. Сейчас я должен вооружиться мужеством. А позже… позже я сам пойду искать тебя в рощах, еще согретых нашей любовью. Мы будем совсем старенькие, но будем по-прежнему любить друг друга. Ты станешь моим вожатым, и мы совершим паломничество к реке, еще не вполне очнувшейся от сна; в густой кустарник, когда все вокруг нас будет дремать, опаленное жгучим солнцем; на луга, медленно погружающиеся в синеватые волны сумерек; по бесконечной дороге, когда мы не будем обращать внимания даже на звезды, помышляя лишь о счастье — укрыться где-нибудь в потемках. А деревья, стебельки травы и даже камушки будут еще издали узнавать нас по нашим поцелуям и встречать ласковым приветом.
Послушай, чтобы нам не искать друг друга, я теперь же скажу тебе, за какой изгородью меня ждать. Знаешь место, где река дает извилину, за мостом, пониже той заводи, где женщины полощут белье, против аллеи тополей? Помнишь, мы как-то майским утром целовали там друг другу руки? Так вот, слева там есть изгородь из боярышника — зеленая стенка, под которой мы ложились, чтобы не видеть ничего, кроме синих небес. За боярышником, возлюбленная моя, мы и встретимся с тобой много лет спустя, в полдень, когда солнце будет нежно греть землю и когда сердце подскажет тебе, что я где-то тут, поблизости.
Эмиль Золя
Париж, 1 октября 1874 года.
Перевод Е. Гунста
ЗЕМЛЯНИКА
IОднажды июньским утром я открыл окно, и в лицо мне пахнуло свежестью. Ночью прошла сильная гроза. Небо, нежно-голубое, словно все до краев омытое ливнем, сияло, как новенькое. Крыши домов, деревья, вершины которых виднелись из-за труб, еще блестели от дождя, и все вокруг смеялось в золотых лучах солнца. Из соседних садов тянуло приятным запахом влажной земли.
— Ну-ка, Нинетта, — весело воскликнул я, — надевай шляпку, дружок, мы едем за город.
Нинон захлопала в ладоши. Через десять минут она была готова, что весьма похвально для двадцатилетней кокетки.
В девять часов мы уже были в Верьерском лесу.
IIЭтот лес умеет хранить тайны. Сколько влюбленных укрывали здесь свою любовь! По будням в его зеленой чаще никого нет, можно идти рядышком, обнявшись, и целоваться, и никто не увидит вас, разве только птицы, что щебечут в кустах. Широкие открытые просеки тянутся через бесконечную чащу, землю устилает мягкий травяной ковер, солнечные лучи, пронизывая листву, расцвечивают его золотыми бликами. Есть в этом лесу и укромные дороги в овражках, и тенистые тропинки, такие узкие, что пройти по ним можно, только тесно прижавшись друг к другу. И заросли, где можно заблудиться, если слишком увлечешься поцелуями.
Нинон высвободила свою руку из-под моей и, будто веселый щенок, носилась взад и вперед, наслаждаясь тем, что под ногами у нее мягкая трава. Потом она возвращалась и, ласкаясь, томно склоняла головку мне на плечо. А лес все тянулся, бескрайнее море зеленых волн. Его звенящая тишина, трепетные тени, падающие от деревьев, все кружило нам голову, дурманило жарким дыханием весны. В таинственном царстве леса мы снова чувствовали себя детьми.
— Земляника! Земляника! — воскликнула Нинон. Словно козочка, вырвавшаяся на свободу, она перепрыгнула через канавку и стала шарить в траве.
IIIУвы, это была не земляника! Всего только земляничные кустики, целые заросли земляничных кустиков.
Нинон до смерти боялась всякой лесной твари, но сейчас она храбро разбирала траву руками, приподнимала каждый листик, тщетно надеясь найти хоть ягодку.
— Нас опередили… — сказала она наконец с досадой. — Но давай все-таки поищем хорошенько, ведь что-нибудь да осталось!
И мы принялись за поиски с примерным усердием. Согнувшись, вытянув шею, не отрывая глаз от земли, мы медленно бродили по лесу, осторожно ступая, боясь вымолвить хоть слово, чтобы не спугнуть землянику. Мы совсем забыли о лесе, о его безмолвии, о тени, о широких просеках, об узких тропинках. Земляника, одна только земляника была у нас на уме. Мы наклонялись над каждым кустиком, и наши дрожащие пальцы встречались в траве.
Так, согнувшись, сворачивая то вправо, то влево, мы прошли больше мили. Всюду вокруг нас были густые земляничные заросли с сочными темно-зелеными листьями. И ни одной ягодки! Нинон обиженно надула губки, и на глазах у нее выступили слезы.
IVМы вышли на пригорок, залитый солнцем. Здесь сильно припекало. Еще подходя сюда, Нинон сказала, что, если и здесь ягод нет, она больше искать не станет. Вдруг она громко вскрикнула. Я подбежал, встревоженный, думая, что с ней что-нибудь случилось. Она сидела на земле и, не помня себя от радости, показывала пальцем на земляничку, величиной не больше горошины, с одним только розовым бочком.
— Ну-ка, сорви ее, — прошептала она нежно.
Я сел рядом с ней на пригорке.
— Нет, ты нашла, ты и сорви.
— Нет-нет, доставь мне удовольствие, сорви ты.
Но я упорно отказывался, и Нинон решилась наконец сама отщипнуть ягодку. Тут снова начался бесконечный спор о том, кто из нас съест эту крохотную земляничку, на поиски которой мы потратили больше часа. Нинон хотела во что бы то ни стало засунуть ее мне в рот. Я стойко сопротивлялся; кончилось тем, что каждый из нас пошел на уступки, было решено, что мы разделим ягодку пополам.
Она взяла ее губами и, улыбнувшись, сказала:
— Ну, бери свою долю.
Я взял свою долю. Не знаю, честно ли мы поделили ягодку. Не знаю даже, какой она была на вкус; знаю только, что поцелуй Нинон показался мне слаще меда.
VПригорок был весь в землянике, в настоящей землянике. Мы весело принялись обирать осыпанные ягодами кустики. Расстелив на земле носовой платок, мы торжественно поклялись складывать туда всю свою добычу, ничего не утаивая. Правда, несколько раз мне показалось, что Нинон подносит руку ко рту.
Собрав «урожай», мы решили устроиться в тени и спокойно полакомиться. Неподалеку я нашел уютный уголок, настоящее зеленое гнездышко. Носовой платок с ягодами мы бережно положили возле себя.
О, боги, как хорошо было здесь на мху, какая блаженная нега охватила нас в этой зеленой прохладе! Нинон смотрела на меня влажными глазами. Она разрумянилась, солнце тронуло ее шейку легким загаром. Поймав мой влюбленный взгляд, она, вся в истоме, потянулась ко мне.
В вершинах деревьев жарко пылало солнце, а вокруг нас, в шелковистой траве, мягко сияли его золотые блики. Птицы и те умолкли и не подсматривали за нами. А когда мы вспомнили о землянике, то, к великому своему изумлению, обнаружили, что лежим как раз на платке.
Перевод Н. Филиппович
ВЕРЗИЛА МИШУ
IОднажды на перемене во время прогулки по двору Верзила Мишу отвел меня в сторонку. У него был грозный вид, и я даже струхнул, потому что Верзила Мишу был здоровенным парнем с огромными кулачищами. Ни за что на свете не хотел бы я, чтобы он был моим врагом.
— Послушай, — заговорил он густым мужицким басом, — хочешь быть с нами заодно?
Быть в чем-то заодно с Верзилой Мишу! Очень лестно! Не раздумывая, я ответил: «Да!» И тут он мне сообщил, что замышляется заговор. Мне открыли важную тайну, и это привело меня в такой восторг, какого впоследствии я никогда не испытывал. Наконец-то начинается жизнь, полная отчаянных приключений, я обязан хранить доверенную мне тайну, я буду сражаться. И при мысли, что я участник заговора, у меня захватило дух не только от восторга, но и от страха, в котором я не признавался даже себе, — ведь это грозило неприятностями.
- Полное собрание сочинений в трех томах. Том 2 - Мольер Жан-Батист - Драматургия
- Анекдоты в чистом доме [=Чистый дом] - Сара Рул - Драматургия
- Лаура и Жаки - Габриэль Ару - Драматургия
- Обнаженная со скрипкой - Ноэл Кауард - Драматургия
- Мою жену зoвут Морис - Раффи Шарт - Драматургия