Читать интересную книгу АНТИонкология: рак, я объявляю тебе войну! - Андрей Алефиров

– Ну? – тороплю я.

– Дак ведь он мертвечинку все больше любит, без падали жить не может. – Меня так разом и скривило. Старуха же продолжала: – Ты сейчас по-своему питаешься, и он внутри тебя маленький и слабый. Колокольцами своими не звенит. Ежели услыхать его захочешь, кусок мясца гнилого проглоти…

Меня стошнило. Не выдержал я бабкиных издевательств.

А старуха знай смеется:

– Экий ты, милок, нежный! На-ка лопушок, утрись. Приспеет время, скука смертная так тебя припрет, всякого хлебнешь!

Вскочил я, палкой своей на чернавку замахнулся. Глядь-поглядь, а она уже в нескольких локтях от меня стоит и склабиться продолжает:

– Да ты палкой-то не маши, глупый. Не тебе со мной тягаться. Нужно бы проучить тебя, чтоб неповадно было старость обижать. Да уж ладно, не возьму греха на душу. Скажу слово нужное. Смотри дружка своего, попутчика-то, не перекармливай – станет большим, на волю попросится…

На том и пропала, карга черная. А ведь права оказалась.

Шел я еще долго, сколько, сейчас уж и не вспомню. И все о разговоре со старухой думал. Брешет, думал я, как сивый мерин.

Однако опять скука с ножом к горлу подступает, хоть волком вой. Уж и мысль о тухлятине не такой поганой показалась. Вроде и готов я уже на все. Да только где ее взять, тухлятину-то?

И не поверишь, убил я одну птичку певчую, что кружилась над моей головой и поутру славной песней будила. Подождал пару дней да и стал поедать ее по малому куску.

Сначала так противно было, что казалось иной раз, дно желудка своего увижу. Потом попривыклось. А звон колокольцев золотых да гуселек сладких, взыгравших внутри, хорошей наградой за страдания мне стал.

Хорошо играет попутчик, знай себе заливается. Только кормить его не забывай.

И так съел я всех птиц своих звонкоголосых, что кружились над моей головой от самой родной стороны. Никто не пел мне больше песен поутру, но и ностальгию по Отчизне не будил.

Так что наплевать мне на птиц было – замена уж больно хороша!

Только однажды ночью стало мне очень худо. Я упал и катался по земле от сильной боли, когда из моей глотки показался зверь. Разрывая мне рот, полез он наружу и вылез-таки целиком.

С тех пор никогда не вставало солнце.

В одной лапе зверь держал гусли, а в другой – колокольцы золотые. И разломал он гусли о колено, а колокольцы бросил в рот, разжевал своими огромными зубами и выплюнул наземь.

– Неужели это тот, кто жил у меня внутри? – в отчаянии вскричал я. – Почему же ты вышел наружу, причинив мне так много боли? Разве я тебя не лелеял и не кормил?!

– Ха-ха-ха! – расхохотался он мне в лицо. – Я стал слишком большим. Разве ты не видишь? Теперь мне нужно гораздо больше еды.

– Но у меня больше ничего нет. Я отдал тебе всех своих птиц.

Снова засмеялся зверь зло:

– Хоть ты и не птица, а тоже падалью стать сможешь!

И набросился на меня. Он царапал меня и грыз, а я отбивался, как мог.

Долго длилась та битва. Наконец мы обессилели оба и упали рядом на землю. У меня только и сил-то хватило прикрыть себе горло от его злобных клыков.

Тогда он, такой же слабый, как и я, но не менее свирепый, чем раньше, минута за минутой, за часом час содрал с меня всю одежду и уполз во мрак, оставив меня умирать от холода, голода и страха под пролившимся дождем.

Вот и сейчас он лежит где-то рядом, в ковыле, и стережет свою добычу.

Человек замолчал.

Молчал и всадник. Как будто сей жуткий рассказ не произвел на него ни малейшего впечатления.

– Помоги мне, добрый воин, – заплакал бедолага.

– Не называй меня добрым, жалкий человек. Будет момент, когда ты пожалеешь об этих словах… Впрочем, если не станешь мудрее.

Загадкой прозвучали слова всадника. Но бедняге было не до загадок. Он умоляюще смотрел на воина.

– Ладно, – сказал тот, – я помогу тебе, но при одном условии. Ты должен встать сам. А я подставлю тебе свое стремя.

– Посмотри на меня, воин, я слаб и немощен. Раны мои кровоточат. Неужели тебе трудно подать мне руку?

Ничего не сказал воин, только тронул поводья, собираясь уезжать.

– Постой! – в отчаянии воскликнул человек. – Я встану…

Хрипя от натуги, поминутно падая обратно в свою лужу, человек в конце концов встал. Сначала на дрожащее колено. Потом, протянув слабую руку, повис на стальном стремени всадника.

И тут же рядом, в кустах, раздалось приглушенное рычание. В темноте тускло загорелись два круглых яростных глаза. Зверь не собирался отпускать свою добычу.

– Вставай, человек, – торопил всадник, – кажется, твой приятель не дремлет. Вставай скорее, и я одолжу тебе свой меч, чтобы ты смог защищаться.

– О боже! – вскричал несчастный, обращаясь к воину. – Ты такой большой и сильный, ты одним ударом можешь убить эту тварь! Вместо этого ты предлагаешь мне свое тяжеленное оружие. Да и не подниму сейчас и тростинки! – И он зарыдал.

– Что ж, человек, если ты так слаб, то я могу посадить тебя сзади себя на лошадь. Тогда тебе придется ехать туда, куда еду я. Но будь я проклят, если это тебе понравится.

Так что вставай, возьми оружие и защищайся. Сколько можно ныть о том, что ты слаб!

Раз бьется твое сердце, значит, ты еще жив.

Сколько можно пускать слюни и лить слезы, увеличивая и без того огромную лужу, в которой ты и так уже сидишь по уши?

Что осталось от твоей некогда такой большой гордости?

Неужели ты не хочешь еще хотя бы раз увидеть, как встает солнце?!

Слова всадника свистели в воздухе, как плеть, хлеща изуродованную страданиями душу низверженного.

Человек, тяжело опираясь на стремя, до крови закусив губу, наконец встал на своих трясущихся ногах. Красные разводы поплыли у него перед глазами, дурнота наполнила голову, и рвотные спазмы разодрали желудок. Из сведенного судорогой горла вырвался отчаянный всхлип.

Всадник выдернул из заплечных ножен свой меч и вложил рукоять в протянутую грязную руку. Пальцы судорожно сжались на оружии, как будто это была сама жизнь.

Всадник легко тронул поводья. Скакун переступил ногами и пошел неторопливым шагом, увлекая следом почти висящего на стремени голого грязного человека с обнаженным мечом.

Приглушенное порыкивание в кустах перешло в бешеный рев, и зверь, доселе опасливо наблюдавший за происходящим, стрелой вылетел из своего укрытия. Добыча ускользала!

Он вцепился в ногу человека. Брызнула кровь. В тот же миг острое лезвие меча, хищно свистнув, полоснуло по грубой шкуре зверя, оставляя глубокий след.

Раненый зверь с отчаянным ревом отскочил в сторону, собираясь для нового нападения.

Опять прыжок. Боль. Взмах меча…

Весьма странная процессия движется по лунной дороге. Угрюмый всадник невозмутимо правит лошадью, как будто не замечая происходящего. У левого бока коня хрипит и повизгивает окровавленный клубок из сцепившихся противников – зверя и человека.

Рычание, стон, клацанье клыков, звон меча.

На каждом из сражающихся нет живого места. Большие пятна крови, человеческой и звериной, отмечают пройденный путь.

Слабеет человек и все больше виснет на стремени. Меч поднимается в воздух все реже. Слабеет и зверь.

В отчаянном броске он вцепляется в человеческое тело. Глаза его стекленеют, но он замирает в мертвой хватке, не отпуская свою упрямую неподдающуюся добычу.

А всадник все едет и едет, волоча за собой обессилевших бойцов.

Так проходит час… Или может, год? Время давно остановило свой ход.

Только когда далеко впереди, на востоке, заалело солнце, всадник остановил лошадь. Человек и зверь в изнеможении свалились в дорожную пыль, готовясь испустить свой последний вздох.

– Ну вот, человек, – сказал всадник, – настал главный момент всей твоей жизни. Видишь эту зыбкую полоску, границу, что разделяет солнечный свет и ночную тень? Это твой Рубикон. Я привел тебя к нему. Но пересечь его сможешь только ты сам. Знай! На той стороне ты спасен. Я же больше ничем не могу тебе помочь.

Не понятно, лишился ли человек сил или тон всадника был непререкаем. Тем не менее с земли не раздалось ни слова в ответ.

А солнце уже играло свой победный марш на золотых трубах сияющего света. И не было твари на земле, в ликующем сердце которой не отзывались бы эти звуки радости и счастья. И не было птицы в небе, не отдавшей своего чистого голоса утренней песне жизни.

Задрожали в едином ритме все линии мира, входя в резонанс, звеня на высокой непрерывной ноте. И каждый, кто знал, что все начинается с ветра, дрожал и звенел вместе с ними.

Человек полз навстречу солнцу. Сжимая в правой руке окровавленный меч, взрывая землю ногтями левой, он полз, взирая на светило широко открытыми глазами, ослепнув от яркого света и обретя совсем новое зрение. Он видел цвета своей победы, чьи переливы будут дарованы ему навсегда.

Он полз, оставляя за своей спиной беснующегося, но уже обреченного зверя, которому ничего не оставалось, как тихо сдохнуть в сумеречных кустах.

Он полз, провожаемый взглядом хмурого всадника, унося в руке дарованный меч, как залог неминуемой грядущей встречи…