Читать интересную книгу Мы не пыль на ветру - Макс Шульц

В рецензиях на роман «Мы не пыль на ветру» часто упоминается имя Томаса Манна; действительно, творческая манера Шульца имеет самое непосредственное отношение к строю манновской «интеллектуальной прозы» с ее идейной насыщенностью, стремлением философски осмыслить эмпирический поток жизни. В школе Томаса Манна учился автор этой книги раскрывать диалектику частного и общего, чувственного и рационального, использовать лейтмотивы и ассоциативные связи, позволяющие свободно обращаться с материалом, нарушая хронологическую последовательность событий. Через Томаса Манна прежде всего идет связь этой книги с традицией немецкого «романа воспитания», предполагающего широкое исследование личности в ее связях с обществом.

Следует назвать тут и Арнольда Цвейга и его романы, в которых так мастерски переплетена личная судьба героя, оказавшегося на чуждой ему войне, с глубоким осознанием несправедливости самой войны и породившей ее общественной системы. Как и в книгах Арнольда Цвейга, герои романа Макса Вальтера Шульца много рассуждают и спорят, что, казалось бы, трудно представить себе в тех условиях, в которых они находятся. Однако эти диспуты на боевых позициях в ожидании атаки противника или среди развалин первых послевоенных дней не противоречат художественной правде; они комментируют хаос военных событий, позволяя читателю понять их закономерность и взаимную связь. Нигде не философствуют так мало, как на войне; нигде так много не спорят о смысле жизни, как в книгах о войне.

Вместе с тем в романе Макса Вальтера Шульца, как и у Арнольда Цвейга, мы не найдем ни описаний кровопролитных сражений, ни апокалипсических картин разложения и смерти, для чего, казалось бы, действительность двух мировых войн дает полное основание. Здесь нет бегства от трудного и сложного жизненного материала. Наоборот, эта подчеркнутая сдержанность (характерная в той или иной мере для всей литературы ГДР) внутренне полемична. Среди книг о второй мировой войне, вышедших на Западе, и прежде всего в Федеративной Республике Германии, есть немало таких, которые словно полностью сотканы из картин ужасов и страданий и не оставляют читателю ни проблеска надежды, ни мысли о возможности сопротивления. Читать подобные книги страшно, и авторам их не многое надо было выдумывать: во второй мировой войне можно найти достаточно примеров многоликой и безжалостной смерти, и с этой точки зрения ее действительность превосходит самые страшные фантазии. Правдивость таких книг весьма условна, как и весьма условна их антивоенная направленность. Потрясая читателя скоплениями ужасов, они чаще всего только уводят от осознания причин войны, внушают мысль о невозможности с ней бороться, оправдывают жестокость человека, вынужденного обороняться от жестокого мира. Цель каждой реалистической книги о войне другая — не потрясти, а попять. Ужасам войны писатель-реалист противопоставляет не истерический крик, а смелое осознание причин и следствий, или, говоря словами Арнольда Цвейга, «осторожное и беспощадное проникновение мысли в запутанную ткань жизни».

Роман «Мы не пыль на ветру» по сравнению с некоторыми другими книгами о второй мировой войне может на первый взгляд даже показаться «идиллическим». Автор не выносит на страницы своей книги ни сцен кровавого террора, ни изощренных издевательств в концлагерях, ни картин массового уничтожения, которых не вмещает нормальный человеческий разум. Эта страшная правда истории во всей своей громадности как бы отодвинута им за пределы непосредственного действия, сделана тем фоном, на котором он разворачивает свое исследование «бравой немецкой души» и путей возвращения ее обладателю «прямой походки человека».

Мы не найдем в книге подробного рассказа о долгих годах, проведенных коммунистом Эрнстом Ротлуфом в гитлеровском концлагере, не много говорится и о том, что сын и дочь Ротлуфа пошли за фашистами и предали отца. Там просто сказано, что это «тот самый Ротлуф — в прошлом атлет, лучший спортсмен рейффенбергского «Красного спорта», в прошлом сорвиголова, черный как смоль, а теперь худой как скелет и серый как камень». «Серое как камень» лицо Ротлуфа встретится и книге многократно, каждый раз вызывая в памяти мысль о фашистских преступлениях и несгибаемом мужестве коммунистов; один из героев недаром назовет лицо Ротлуфа «символом немецкой трагедии».

Красавица Лея Фюслер была отправлена в концлагерь по обвинению в «пессимистических высказываниях», саботаже и неарийском происхождении. Этого было больше чем достаточно, чтобы она погибла. И все же но воле автора судьба обошлась с ней милостивей, чем с многими ее товарками по лагерю, — она осталась жива и медленно приходит в себя. Сколько пришлось ей вынести, мы можем только догадываться. Красота ее поблекла, она стала полукалекой, но против фашизма свидетельствуют не только ее физические мучения, но и то, что она сломлена морально, дух ее не вынес испытаний. Эта «Гретхен гестаповских застенков» отныне смотрит на мир «глазами, полными слез и страданий, и только такими глазами».

Не много узнаем мы и о том, что выпало на долю Руди Хагедорна за пять лет фронтовой жизни и госпиталей. Эпизоды, которые он вспоминает на страницах книги, скорее анекдотичны, чем страшны. Но, как сказано в романе, смерть и его подстерегала «тысячу тысяч раз» и он вынес «много такого, от чего мурашки бегут по спине». Уже на первой странице говорится о том, как в Брянских лесах истекал кровью его старший друг, и Руди, объятый «колючим ужасом перед бессмысленностью смерти», спрашивал в отчаянии: «Почему? Почему это все?» Такой же вопрос задавали себе в то годы миллионы немцев, и тем настойчивее, чем сильнее становились удары Советской Армии. Эта сцена пройдет затем через всю книгу как один из ее лейтмотивов, и для Руди Хагедорна все более чуждой будет становиться горькая мудрость солдата, не знающего, за что он воюет: «цветут и отцветают розы, не спрашивая «почему», и солдаты подыхают, не спрашивая «почему».

Мы хорошо знаем теперь, что поколение немецкой молодежи, воспитанное в гитлеровской школе и гитлеровской казарме, не было единым, и оно тем больше распадалось, чем нагляднее жизнь раскрывала лживость внушенных ей идеалов. Об этом рассказано во многих книгах немецких писателей. Очень сильно это размежевание показано в романе Дитера Нолля «Приключения Вернера Хольта» на примере разрыва Хольта со своим однокашником Вольцевом, отпрыском старинного офицерского рода. В конце этой книги Вернер Хольт не только не приходит на помощь своему бывшему другу, но и открывает огонь из автомата по нему, называя его убийцей.

У Руди Хагедорна тоже есть свой друг-враг; это Армии Залигер, товарищ его юности и покровитель, которого он в детстве спас от смерти, а потом, уже взрослым человеком, поклялся убить за предательство в любви и дружбе. Однако размежевание их изображено в ином регистре, нежели столкновение Хольта с циником и воплощением «солдатского духа» Вольцевом. Рядом с Вольцевом Армии Залигер мог бы на первый взгляд показаться не таким уж страшным. Он творит зло, казалось бы, только под давлением «злых» обстоятельств. Он не оставил Лею Фюслер, когда узнал, что общение с ней грозит многими неприятностями; наоборот, он продолжал добиваться ее любви. Правда, он оставил ее позднее, когда перед ним открылась счастливая офицерская карьера и женитьба на Лее могла эту карьеру погубить. Он не был членом национал-социалистской партии и дал беспрепятственно уйти коммунисту Фольмеру, когда тот пришел к нему с советом сдать батарею без боя и тем самым избежать бессмысленного кровопролития. Правда, он донес на него позднее, когда ему самому грозила опасность быть обвиненным в пособничестве дезертиру Руди Хагедорну.

Руди Хагедорн страстно любил Лею, но не защитил ее и служил режиму, обрекшему ее на страдания; Армии Залигер оставил Лею, чтобы стать офицером; Руди Хагедорн пошел добровольцем, воевал в гитлеровской армии пять лет и дезертировал «без пяти минут двенадцать», даже не успев осознать, что он делает; Армии Залигер сдал свою батарею без боя, следуя намеку (но не приказу) своего начальника. Существенна ли разница между ними? Не имеем ли мы дело с двумя немцами «гитлеровского образца» — если не близнецами, то родными братьями? Ведь рядом с эсэсовцами, «черными хищниками», убийцами по природе своей, Армии Залигер может сойти всего лишь за «попутчика», мелкого соучастника чужих преступлений. Таким он и кажется капитану американской армии Корнхаупту, допрашивающему Залигера. Корнхаупт «устал» от того, что он увидел в побежденной Германии, где, как ему кажется, нет возможности отделить правду от лжи, добродетель от преступления. Корнхаупт пытается взвешивать вину на неких вневременных весах абстрактной справедливости, и ему все немцы, одетые в военную форму, представляются одинаково виновными (или невиновными); ответ на вопрос, предал Залигер Фольмера или нет, начинает казаться ему мелкой политической игрой, не имеющей отношения к истине и справедливости.