Читать интересную книгу Прозвища казаков донских и кубанских станиц. Казачья жизнь - Геннадий Коваленко

Дело было в стародавние времена, когда станица называлась еще Гугнинской. Станица была расположена на правом берегу Дона. И с восточной, и западной сторон она была окружена непроходимыми чиганаками (болотами). Бродов ни в станице, ни в ее окрестностях не было. Для переправы на левую сторону Дона – пешие переправлялись на баркасах, а конные – вплавь. В те времена казаки станицы часто делали набеги в калмыцкие степи. После каждой переправы в набег, баркас из предосторожности отводился обратно на правую сторону. На случай же погони калмыков, что случалось часто, когда на вызов баркасов не было времени, на левом берегу были сложены бороны для перевозки на них в таких случаях добычи и седел.

В один из таких набегов гугнинцы (ныне баклановцы) ограбили калмыцкий молельный дом (хурул) и взяли там золотую статуэтку Будды (изображение калмыцкого бога – в казачьем наименовании «Бурхана») и положили ее в бурдюк, который нашли там же. Калмыки организовали погоню. Перед казаками, прискакавшими к Дону, встал вопрос: Как же быть с «Бурханом»? Вот тут-то казак Семен и дал совет укрепить бурдюк с «Бурханом» на бороне и таким образом переправить его через Дон. Так и было сделано. Но история кражи гугнинцами калмыцкого бога «Бурхана» и переправа его через Дон в бурдюке на бороне стала быстро известна по соседним станицам. С тех пор гугнинцев (баклановцев) и стали величать «Бурханами».

Б. Кундрюцков.

В интернете часто приводится другое прозвище казаков станицы Баклановской: «На баране бурдюк перевозили». Однако нигде толкование этого «дражнения» не даётся. И надо думать, что это обычная опечатка, когда вместо слово «борона», было написано «барана».

Бессергеневская станица. «Гужееды»

А вот приезд в станицу Бессергеневскую архиепископа Новочеркасского оказался смазан банальным воровством. От того и прозвище бессергеневцы получили. Собрались почти все бессергеневцы в станичной церкви, не каждый год сам архиепископ службу проводит. Пока тот вёл службу в храме, нескольким вороватым казакам глянулись гужи на архиепископских лошадях, доставивших владыку. Славная была упряжь, наборным серебром украшенная. Вот её то казаки и украли, не побоявшись божьего гнева.

Когда вышел владыка из церкви, то обомлел: лошади стояли распряжёнными. Даже дара речи лишился. Стоит на паперти глаз выпучив, как рыба воздух ртом глотает. Отошёл маленько – разошёлся. А потом видит, что толку от этого чуть, обозвал бессергеневцев «Гужееды вы окаянные!». Махнул с досады рукой и велел атаману новую упряжь найти, да коней запрягать. А высказанное в сердцах обидное слово закрепилось за бессергеневцами. А тут, как на грех, казаки из соседних станиц понаехали на владыку посмотреть и прозвали станичников гужеедами. Так и прилипло это прозвище.

Бело-Калитвенская станица. «Теплошапки» или «Папахи»

Казаки Бело-Калитвенской станицы и зимой и летом в папахах гуляют. Солнце жарит во всю, духота – мочи нет, а они – в папахах. Пот так с них и льет, усы, слипшиеся, мочалкой висят и по ним пот на землю течет, а не снимают они шапок. Как говорится, пар костей не ломит. Жалко их даже. И чего они мучаются?

А получили белокалитвенцы своё прозвище так. Ехали как—то казаки через их станицу. Смотрят, станичники стоят у крайнего куреня. Все как один средь лета в шапках. Удивительно стало заезжим гостям.

«Ей, станишники, вы чего в теплых шапках ходите?»

«Убирайся-ка ты, человек, по добру, по здорову…»

«Чего-то серчаете вы очень?»

«Не лезь не в свое дело… Ты откедова знаешь, какая через час погода может быть? Как трахнет мороз, тридесят градусов, нам и переодеваться не надо, а тебе шло домой бежать… Во-о понял?»

«Понял…».

Посмеялись гости проезжие, а прозвище к ним так и прилипло на мертво. И стали их казаки соседних станиц дразнить: «теплошапками» или «папахами».

Было ещё одно совсем неприличное прозвище белокалитвенцев – «верблюдка». Объяснение его считалось невозможным. А потому и мы не будем его здесь приводить.

Богоявленская станица. «Половинка»

От чего казаки станицы Богоявленской такое прозвище получили не известно. Однако есть воспоминание казака Фомина об этом прозвище, мы его и приведём.

Вот за эту «половинку» мне чуть было сильно не влетело от моего сотенного вахмистра Т. О. Богаевского. (Кстати, Н. Е. Ермаков не упомянул, что Богоявленскую станицу дразнят «половинкой»). Вахмистр был как раз Богоявленской станицы. Был он строгим, но и справедливым. Однажды после утренней уборки зовет меня вахмистр и говорит: «Вот тебе кусок латки, иголка и нитка – почини мне этот матрас». Это был матрас, на котором казаки приседают после прыжка через кобылу. Я примерил латку на дыру, она оказалась мала. Я и говорю вахмистру: «Господин вахмистр, эта половинка мала…». Вахмистр вспылил: «Што, што ты сказал?» – по видимому, он подумал, что я его дразню «половинкой»… Не знаю, чем бы это кончилось, но выручил меня мой взводный урядник: «Господин вахмистр, он еще молод и не знает, что значить слово «половинка»… Он говорит, что эта латка слишком маленькая, чтобы залатать дыру…». Вахмистр строго посмотрел на меня и сменил гнев на милость: «Если этот кусок мал, возьми другой…».

Фомин.

Верхне-Кундрюченская станица. «Воробьи». «Воробьи хлеб склевали»

Говорят, что казаки ст. Верхне-Кундрюченской получили своё прозвище из – за своей жадности. Полагалось станичникам иметь в станице хлебный магазин, куда каждый казак-домохозяин должен был ссыпать часть своего урожая, для общественных и войсковых нужд. А тут неурожай. Призадумались казаки, и так, мол хлеба мало, а тут ещё в хлебный магазин ссыпай. Собрались на сбор. покумекали и решили, в этом году хлеб в него не ссыпать, авось окружное начальство и не прознает, а на следующий год, мол, мы засыплем. Да недаром ведь говорят, что авось с небосем водились, да оба в яму свалились. Понадеялись, что авоська парень добрый: или выручит, или выучит.

А он взял да выучил. Как на грех, вскоре окружной атаман с проверкой приехал. Встретили его казаки честь по чести. Льготные казаки при полном параде на майдане выстроились – приветствуют. Да видать, кто то атаману доложил о непорядке с хлебным магазином. Требует он его открыть для ревизования. Делать нечего, отомкнул станичный атаман замок, распахнул двери, а там хлеба кот наплакал. Спрашивает окружной, а хлеб, мол, где господа казаки? А станичный, возьми да брякни, что это, мол, жиды (воробьи) в магазин залетели, да и хлеб склевали.

Долго бушевал окружной, судом да карами грозился. Дошла молва о том конфузе кундрюченцев до соседей и те прозвали их «воробьями».

Станицу Верхне-Курмоярскую дразнят «Бугаи»

Дело было в конце апреля, начале мая. В станицу должен был наведаться Окружной атаман. По расписанию он должен был прибыть в 12 часов дня. Для его встречи на церковной площади собралась вся честная станица – станичный атаман с почетными стариками посередине, позади них расположились казаки, а по сторонам казачки и детишки. Чтоб не ударить лицом в грязь, станичный атаман несколько раз прорепетировал, как надо отвечать на приветствие Окружного. Атаману то, хоть и первую чарку, да и первую палку, если что не так.

Солнце уже приближалось к обеду и палило немилосердно. Но атаман приободрял казаков: терпи мол казак – атаманом будешь. Жили деды в славе, и мы перед Окружным атаманом себя не ославим. Слышно было назойливее жужжанье мух и оводов. От площади до края станицы, по улице, по которой должен был ехать Окружной, были расставлены махальные со строгим наказом, как только увидят пыль на главной дороге, немедленно дать знать станичному начальству. Стоят махальные, маются, стараются в холодке укрыться.

А в это время недалеко от станицы и около главной дороги один бедный казак разборанивал вспаханную землю. Не досуг ему атаманов встречать. На службу сынов собирай, туда – посылай, пришёл – помогай, призвали – опять сынов снаряжай. В борону были запряжены бугай да маленькая худая коровенка. Хочешь, не хочешь, а боронить надо. Как говорится: Бог не выдаст, татарин не съест. И бугай худоба, будут боронить оба.

Солнце в зенит, в голове от жары звенит. Чем выше оно поднималось, тем сильнее степь накалялась. А тут мухи да бзык и худобе той, хоть в крик. Облепили скотинку со всех сторон и грызут её немилосердно. Бугаю с коровенкой то, со всем невмочь. Хоть беги сломя голову куда глаза глядят. Брыкаются, мордами мотают, беспрерывно хвостами секут, тщетно стараясь согнать «кровопийцев», устроившихся на передних лопатках, спине и под животом. А поле то не за бороновано. Казак сам в крик, ругается, хлещет плетью нудящуюся худобу. Вот солнце уже почти в зените. Бугай и коровенка, не выдержав укусов мух и бзыка. Совсем взбеленились от жары и понесли во всю ивановскую задрав хвосты в станицу, на баз, в сарай. Плюнул казак, бросил на земь плеть и грустно смотрел на убегавших с бороной бугая с коровенкой. Вскоре коровенка, выпряглась и оторвалась, а бугай с бороной, выбравшись на главную дорогу, мчался в станицу, окутав себя густым облаком пыли.