Читать интересную книгу Утреннее шоссе - Илья Штемлер

Смерть Михаила всколыхнула город. Многие хорошо знали Михаила - он жил широко, деньги у него водились, и немалые. Конечно, на автогонках такие не заработаешь, хотя ставки букмекеры держали высокие, и гонщикам тоже кое-что перепадало согласно уговору. Но главное - Михаил был классным жестянщиком. Он работал красиво и быстро, оборудовав под мастерскую какую-то загородную развалюху. Частники пригоняли сюда битые автомобили даже из других городов. Однако Михаила крепко донимали финорганы. Впрочем, это вряд ли могло послужить поводом к самоубийству. А то, что Михаил шагнул в окно своей квартиры без посторонней помощи, никто под сомнение не ставил. Такой крепыш - кто бы его вынудил…

Как-то Клямин пригнал к Михаилу в «ателье» собственный автомобиль - его отметил тягачом солдат-первогодок, крыло помял. Тогда-то Михаил и поделился с Кляминым своими заботами. А вообще горбоносый был в делах человеком скрытным, хоть и слыл рубахой-парнем… Необъяснимая гибель автогонщика внесла в душу Антона Клямина беспокойство и тревогу. Почему - он и сам не знал. Бывает же так, начинают вдруг душу бередить дурные предчувствия. И никуда от этого не уйти…

Клямин лег на живот и поплыл, осторожно раздвигая мягкую, податливую воду. Он любил плавать. И море он любил. Недаром служил срочную в Мурманске. На суше всегда находишься в тесном общении с людьми. На работе - с пассажирами, в парке - с приятелями. Голова идет кругом. В море же он ощущает одиночество, физически чувствует, как тело наполняется легкостью и здоровьем. Правда, на городском пляже особенного одиночества не приобретешь. Но в это время года уже можно на что-то рассчитывать. И в некотором смысле Клямин был рад телефонному звонку Серафима.

Уходящая вниз толща воды то сжималась в глухую зеленую массу, то светлела, разжижалась. Тогда из глубины наплывали медузы. Холодные, скользкие, ленивые. Медузам давно уже следовало уйти на юг, в теплые воды, а они все держались. Вероятно, еще долго простоят жаркие денечки.

Клямин нащупал дно. Проплыл еще несколько метров, встал в рост и вышел из моря, точно из бассейна…

Он с ходу повалился наземь и прижался щекой к горячему песку. Кольнула мысль, что Михаил лежал так же, припечатав щеку к асфальту двора. И руки его были вывернуты… Клямин подложил под живот кисть правой руки, а левую выбросил в сторону. И растащил ноги в странном, неживом изгибе…

В розовой пелене прикрытых век Клямин видел смазанные лица людей, собравшихся вокруг горбоносого гонщика. И в стороне от толпы того, в клетчатом кепи… Где же Клямин видел это кепи? Вот тебе и раз! Под дырявым пляжным навесом. На гвозде… А кто он, третий игрок в домино? Какое смешное прозвище - Параграф! Не тот ли это мужчина, который врезался в память Клямина? Конечно, он! Поэтому его лицо и показалось Клямину знакомым. Как же! Встречались у Серафима…

Розовая пелена в глазах густела, набухала, покалывала веки. И этот дурманящий запах нагретого песка. Сон останавливал сознание. Но заснуть Клямин не успел - кто-то тронул плечо. Властно, уверенно. Клямин приоткрыл правый, беспокойный, глаз и увидел у самого лица тощие ноги. Темные комковатые вены оплетали их наподобие растений-вьюнов…

- Лежишь как неживой. Солнце пригрело? - раздался голос Серафима.

Клямин оперся на руки и сел. Серафим опустился на корточки. Маленький ростом, он издали казался подростком, а вблизи выглядел старше своих пятидесяти четырех. Эта дряблая нездоровая кожа, седая волосатая грудь… Это сдавленное с висков морщинистое лицо…

- Выиграл? - поинтересовался Клямин.

- А то… Три раза кряду. Роману не повезло.

- На что играли-то?

- На что нам играть-то… На шалабаны… Ромка просил на завтра перенести расплату, голова, говорит, болит. Испортил мне курорт, подлец.

- На шалабаны, значит. Докатились… Послушай, Серафим: а кто третьим играл?

- Параграф? Адвокат. Умница. А что?

- Так. Знакомое лицо, а не припомню, - соврал Клямин.

- Адвокат, - повторил Серафим. - По особо важным поручениям. Голова.

- Головастее тебя?

- Ум - хорошо, два - лучше, - сказал Серафим. - Дело есть, Клямин. - Он поднялся, приглашая Клямина следовать за ним.

Дорога хлестала плетью по рыжим холмам, рассекая заросли кустарника, выбивалась на лысый гребень, чтобы через мгновение рвануться вниз, к пересохшему речному руслу.

Ветер упруго вдавливался в салон из-под приспущенного стекла, нес запах горелого сена, гари и клевера… В село, что расположилось в восьмидесяти километрах от города, Клямин получил заказ еще утром. Туда и обратно - сто шестьдесят, почти половина плана…

Только вот скучно без радиоприемника. В таксомоторах радиоприемник не предусмотрен инструкцией, почему - никто объяснить не мог. Но водители приспосабливались, возили свои. И у Клямина был маленький немецкий коротковолновый. Брал что угодно, даже Мексику. А Клямин был в Мексике - заходил туда не раз на судах торгового флота. Но сейчас приемник молчал. Клямин пощелкал пальцем по пластмассовому корпусу - никакого эффекта, молчок. Вспомнив о недавней игре в лото, Клямин усмехнулся: завтра Серафим потребует от толстого Романа погашения проигрыша, Серафим долгов не прощает. Сколько же щелчков-шалабанов выдержит сизый румпель управляющего плодово-овощной базой? Не более тридцати, это точно. На флоте, помнится, иной раз от нечего делать наказывали проигравшего шлепками колоды карт по носу.

Но дружески, без пристрастия, так, скуки ради… А эти нет, эти друг друга ненавидят. Неспроста они играли под щелчки - не детская забава. Унизить друг друга хотят. Деньги? Что им деньги! Ну, проиграют за один раз тысячу-другую - эка невидаль. Серафима с компанией мало чем можно удивить. Разве что щелкнуть друг друга по носу. При всех. От души. Под хохот приятелей. В этом, пожалуй, еще и была острота. Сколько лет Клямин знаком с Серафимом? Года три, не меньше. А свел их горбоносый Михаил. Он сказал Клямину: «Есть люди, которым нужен хороший водитель и человек, на которого можно положиться. Будешь доволен». И Клямин был доволен.

В приоткрытое окно ветер загнал шмеля. Тот заметался по салону, ударяясь о стекла. Временами, притомившись, стихал. До первого толчка. И вновь возмущенно снимался с места. Клямин попытался прижать непрошеного гостя ладонью к лобовому стеклу, но шмель увертывался, еще больше разоряясь. Пришлось остановить автомобиль и распахнуть дверь. Поупрямившись, шмель вылетел, протягивая за собой возмущенное свое гудение…

Степь пахнула вечерним стоялым дурманом. Клямин выключил двигатель, сошел на обочину, присел на корточки. В жухлой траве беседовали два кузнечика. Иногда стихали, чтобы собраться с мыслями. Клямин тронул ближайший сухой стебелек одуванчика, и тот мигом полысел, обнажая младенческое темя.

Закоренелый горожанин, Антон Клямин испытывал к природе чувство умиления и сентиментальной печали, какую испытывают добрые по натуре люди к далеким провинциальным родственникам. Родственников у Клямина не было. Была тетка в Москве, сестра покойной матери. Но Клямин ее видел мельком двадцать с лишним лет назад, когда прибыл в Москву на парад. Моряки лихо шагали по Красной площади, Антон Клямин был правофланговым.

Вечером, получив увольнительную, он поехал к тетке. Та жила в Спиридоньевском переулке, в пестрой коммунальной квартире, где занимала угловую комнату. Тетка встретила племянника без особого удовольствия: у нее болел зуб. Клямин посидел для приличия четверть часа и с облегчением распрощался. С родственниками было покончено навсегда. Но тем не менее его закаленное сердце нет-нет да вдруг начинало испытывать тоску по единокровному человеку…

Село выползло из-за холма. Небольшое, с опрятными белыми избами. В самом центре, на пригорке, церковь подняла две свои луковки. На одной, что повыше, желтел крест. Деревянный мост зависал над неглубоким оврагом, дно которого застилали консервные банки, драные картонные ящики и прочая ненужность. Мощенная крупной галькой главная улица делила село на две части. Вблизи избы уже не казались аккуратными. Некоторые из них были заколочены. Над заборами густела усталая пыльная зелень, кое-где уже пробитая первой осенней проплешью. Людей не было видно. Где тут улица Профсоюзная? Ни одной таблички… Клямин решил постучать в какое-нибудь окно, потом передумал и поехал к церкви.

Три старухи сидели на лавочке у церковного забора, одинаково сложив руки на коленях. Клямин опустил стекло и поздоровался. Старухи молчали.

- Спите, что ли, бабки? - не выдержал Клямин. - Или померли?

- Тебя дождемся и помрем. Вместе чтоб, - ответила та, что сидела слева.

Подруги согласно закивали.

- Село-то какое? Верхняя Терновка, верно? А улица Профсоюзная где?

- Кака така Профсоюзная? Я вот на Антелериской живу. Езжай на Антелериску. Надоел.

- Мне Профсоюзная нужна, - улыбнулся Клямин.