Читать интересную книгу Муж и муз - Влада Воронова

Чтобы не терять зря времени, я вернулась за свой компьютер, главу новой книги домучивать. А лучше стереть её совсем и написать всё заново.

Едва я щёлкнула опцию «Очистить корзину», как в комнате опять появился недавний мужик. Я смерила галлюцинаторное переживание, в просторечии именуемое глюком, хмурым взглядом и сосредоточенно уставилась в пустой белый экран.

Складываться в приемлемый для чтения вид слова упорно не хотели.

— Вам надо поменять жанр, — назидательно сказал глюк.

— Зачем? — не поняла я.

— Для дамы больше подходят любовно-романтические сюжеты, нежели боевик, пусть и фэнтезийно-философского толка.

С полминуты я пыталась вникнуть в смысл сказанного. И вникла.

— Это что мне, бабский роман писать?! — воспылала я праведным гневом и схватила настольное украшение в виде симпатичной бронзовой лягушечки. Если верить историкам, то Лютер, когда его глюки становились слишком надоедливыми, кидал в них чернильницы и другие маленькие, но тяжёлые предметы. Помогало. А я чем хуже?

Глюк метнулся в противоположный конец комнаты и спрятался за креслом.

Ничего, я его и за креслом достану!

Хотя нет, жабочку мне жалко. Ещё поцарапается. Статуэтку муж специально привёз из Пекина, я так хотела бронзовую китайскую лягушку… Муж напросился в командировку и привёз оттуда целую сумку симпатичных безделушек. Настоящих кабинетных сувениров, а не ту псевдоукрашательную дрянь, которую у нас пытаются выдать за китайские вазочки и статуэтки. Половину сувениров я пораздарила, а наиболее приглянувшиеся оставила. Хотя вон тот черепашонок с книжной полки мне уже надоел, я всё равно собиралась отдать его кому-нибудь. Так что можно безбоязненно использовать для борьбы с глюками.

Статуэтка, несмотря на маленькие размеры, оказалась тяжелее лягушки. Именно то, что нужно.

— Я не настаиваю на любовном сюжете, — затараторил глюк. Осторожно выглянул из-за кресла и опять спрятался. — Просто моя специализация… Однако если вы столь непременно желаете, то действие может разворачиваться и в фантастическом антураже…

— Заткнись, — велела я. — Ещё одно слово, и здесь будет бригада из психушки. А после первого же укола нейролептиком тебе, о мой прекрасный глюк, не жить. Поэтому, если хочешь продолжить своё галлюцинаторное существование, сиди молча. И по возможности так, чтобы я тебя не видела.

— Нейролептик не поможет, — фыркнул визитёр. — Я не галлюцинация, я — муз. Муза мужского пола.

— И чего тебе тут надо, мифологический персонаж? — заинтересовалась я.

— Я помогаю творцу творить, — объяснил муз.

Самым невероятным в ситуации было то, что я ничему не удивлялась. Я знала, чувствовала, что незнакомый и непонятный мужик — это действительно муз, что ничего плохого он мне не сделает.

Ну вот приходят к писателям музы, как по зиме приходит снегопад, и ничего с этим природным явлением не поделаешь. А то, что он одет по-современному, так хитоны уже давно не в моде. Музы тоже люди и имеют право на элегантность.

— Ладно, чёрт с тобой, — сказала я. — Раз пришёл — сиди. Но чтобы молча!

Муз осторожно выбрался из-за кресла, скользнул на сидушку, всем своим видом демонстрируя готовность соблюдать тишину и порядок. Я вернулась за компьютер.

И вспомнила о долге гостеприимства.

— Пойдём, я тебе борща налью.

Глаза у муза стали… Даже эпитет так сходу не подберёшь. Удивление, растерянность, непонимание и опять удивление.

Я испугалась. Муз ведь не человек, а существо совсем иной природы. Вдруг наша пища для него — яд, и потому приглашение на ужин выглядит лютым оскорблением?

— Тебе человеческая пища вредна? — осторожно спросила я. — Извини, не знала. А что тогда едят музы? Если гость пришёл, его ведь надо кормить. Понимаешь, до сих пор меня музы никогда не посещали, как-то своими силами справлялась. Ну так чем тебя кормить?

— Не знаю… — робко сказал муз. — Мне творцы ещё никогда ужинать не предлагали.

Я взяла со стола коробку с печеньем и дала музу одну штучку.

— На, попробуй. Только осторожно!

Муз откусил маленький кусочек, проглотил.

— Ну как? — тревожно спросила я.

Муз проглотил остатки.

— Ванильное! — обрадовался он как ребёнок. — Обожаю этот запах!

Я дала ему вторую печеньку.

Судя по довольной физиономии, человеческая пища музу нисколько не вредит, а совсем наоборот — жизненно необходима. Муз потянулся за новой печенькой.

— Хватит аппетит портить, — шлёпнула я его по руке. — Сначала борщ, потом — сладкое.

Ел муз так, словно его не кормили со времён Эзопа. Вполне возможно, так оно и было.

Наливать вторую тарелку я не стала. И печенье не дала.

— После голодовки сразу досыта наедаться вредно. Заболеешь. Попозже ещё немного поешь.

— Как вам угодно, творчиня, — послушно сказал муз.

— Кто?! — изумилась я и подумала, не нужно ли обидеться.

— Творец — мужчина, — объяснил муз. — Женщина, соответственно, творчиня.

— Творчиня так творчиня, — согласилась я, но претензии высказала: — Хотя слово дурацкое. На ругательство похоже.

— Нормальное слово, — оскорбился муз. — Придумайте лучше, если не нравится. В нормальных языках у слова «творец» нет никаких родовых окончаний. Этот ваш русский…

— Лучший язык в мире! — оборвала я. — Идеальный для литературы. Но лишь при условии, что пишешь книгу для людей, а не чтиво для баранов.

— Скорее обезьян, — болезненно дёрнулся муз. — В период размножения.

Я на мгновение оторопела, потом сообразила:

— Ты же на бабских романах специализируешься! А там сейчас без постельной сцены никуда. Вперемешку с соплями и сахаром. И ты хочешь, чтобы я, в угоду твоему извращённому вкусу, ваяла этот тошнотный бульон для сексуально озабоченных макак? Ты выбрал не того творца, детка. Я любовные романы не читаю, не пишу и вообще на дух не переношу. В своей жизни я видела только два экземпляра сего дивного чтива, причём оба осилила только на одну четверть.

— Лжёте, — спокойно сказал муз. — У вас в книжном шкафу есть семь любовных романов, которые вы не только читали, но и перечитывали неоднократно.

От такой бесстыдной клеветы я даже онемела. А муз начала перечислять:

— «Анна Каренина», «Джейн Эйр»…

— Это не любовные романы! — возмущённо перебила я. — Это литература!

— А с чего вы взяли, что любовный роман не может быть литературой? — спросил муз. — На основании того чтива с меткой «Любовный роман» на обложке, на которое вам не повезло наткнуться?

— Возможно, ты и прав. Только доказывать правоту будешь в сотрудничестве с другим автором. У меня слишком много собственных замыслов, чтобы тратить драгоценное время на воплощение твоих.

Я вернулась к компьютеру. Муз не отставал.

— Ну что ты ко мне-то прилип? — вздохнула я. — Или на планете Земля больше не осталось никого из пишущих?

— Да нет, пишущих хватает. Просто ваша очередь подошла.

— В смысле?

— Должны совпасть два условия, — пояснил муз. — Кризис творения у творца и наличие свободного муза. Как только муз… или муза освобождается от одного творца, так сразу же переходит к следующему. Как правило, к тому, кто окажется ближе всех по расстоянию. Причём дальность измеряется не километрами, а… Впрочем, особенности пространственного восприятия муз для творцов никакого значения не имеют. Короче, когда мой прежний творец перестал нуждаться в моей немедленной помощи, я перешёл к вам.

— Понятно, — сказала я. — Но почему ты не выбрал сочинителя любовных романов, раз уж у тебя такая специализация? К фантаске зачем-то пришёл. Это равносильно тому, как если бы мой муж с дипломом юриста заявился ко мне в провизорскую, а я бы припёрлась к нему в контору и начала рассуждать о юриспруденции.

Муз вдруг поблёк, осунулся и шмыгнул в кресло.

— Музы неизменны от рождения и до самой смерти, — тихо сказал он. — Зато творец может стать любым, каким захочет. Музы не выбирают творцов. Всё решает расстояние и сила желания творца творить даже сквозь кризис. Муз был нужен, муз пришёл…

— Зря пришёл, — буркнула я. — Тебя не звали. Повторяю ещё раз — если я до сих пор прекрасно обходилась собственными силами, то и дальше без лакеев справлюсь.

— Я не лакей! — тут же взвился муз. — Я — опора творчества.

— А я не калека, чтобы с протезом творить!

Муз едва не задохнулся от возмущения.

— Ты… Стерва злобная!!! Другие творцы годами музу ждут, а тебе сразу же, по первому требованию, пожалуйста, муз явился, и вместо благодарности…

— Я тебя не звала! Вали к тем, кто звал!

— Не могу, — обречённо сказал муз. — Пока не будет создано произведение, я должен быть при тебе неотлучно.

Мне стало нехорошо. Это получается, что муз станет торчать в квартире до тех пор, пока не будет написана книга, от которой ещё и первой главы нет? И на работу за мной попрётся… Хорошо, если не в ванную… А муж что скажет?!