…В девятьсот сорок второй квартал, к своим восьмым воротам, на стройку, Даник попасть больше и не пытался. Знал по опыту, что это уже бесполезно. И опять посетила его мысль о настойке. А потом можно будет заглянуть к Франсуазе… Или вновь погонять тараканов… Или поплевать с зеленой башни…
Даник проталкивался сквозь бубнящую множеством голосов уличную толпу, и, вроде бы, и сам не знал, куда идет – а оказалось, что ноги привели его к дому Амоса. Зацепились, застряли в памяти эти заросшие травой следы зверя-левиафана, а главное – изображение на старой плите. Почему и зачем там это изображение?.. И ведь лежали в той низине и другие плиты… Что-то когда-то там приключилось – и уж кому как не Амосу об этом знать. А если не знает Амос, то, наверняка, знают его приятели – Михей или Наум…
Раньше Амос жил в самом центре, в одном из старых кварталов, а потом, как и другие старожилы, переселился в новый двадцатиэтажный дом – выше тогда еще не строили. А прежние ветхие здания оставили нетронутыми в память о давних временах… хотя кого интересовала эта память? Канули безвозвратно те времена, и первопоселенцы растворились среди множества других горожан, родившихся позже. Рос, растекался во все стороны Эсджей, словно сметана по блюду.
Дверь квартиры Амоса на восьмом этаже была распахнута настежь, а сам старец, восседая в высоком кресле посреди лоджии, смотрел вдаль. Пышная белая борода Амоса крупными завитками ниспадала на белые с золотом одежды. Даник поздоровался и, повинуясь едва заметному жесту старожила, устроился в кресле попроще, у перил, испытывая некоторую неловкость из-за своего испачканного при падении со змейки одеяния. Ему доводилось уже бывать у Амоса, и именно по совету старца Даник дождался вакансии в одной из бригад, занимавшихся перестройкой городских стен.
С лоджии открывался вид на центральную часть Эсджея – заброшенные здания, протянувшиеся вдоль золотой мостовой. Мостовая тускло светилась под тусклым небом, и не было видно на ней ни единого горожанина – кому придет в голову слоняться по нежилым кварталам?
– Что привело тебя ко мне? – спросил Амос. Голос его был тих, как шелест листвы. – Нелады с работой?
Даник неопределенно повел плечом. А потом, то и дело вздыхая и без нужды поправляя свое одеяние, поведал старцу обо всем, случившемся сегодня с ним, непутевым Даником, отставным строителем городских стен. Амос молча слушал, хмурил густые брови, глядя не на Даника, а на простирающиеся внизу заброшенные кварталы.
– И хочу я узнать, что же это за место такое, – закончил Даник свое повествование. – Если, конечно, тебе что-нибудь известно…
– Известно ли мне? – Амос усмехнулся, но усмешку эту нельзя было назвать веселой. – Тебе действительно интересно?
– Н-ну… любопытно, – ответил Даник, понимая уже, что пришел не зря.
– Странно, – старожил вновь грустно усмехнулся в бороду. – Здесь уже давным-давно никто ничем не интересуется. Кроме, разумеется, дел, связанных с насущными потребностями. То место, где ты очутился сегодня, как Денница, низвергнутый с небес… Это кладбище.
– Кладбище? – переспросил Даник. – А что такое кладбище?
– Место, куда тела людей помещали после смерти. А потом праведники воскресли… Были воскрешены.
Ответ Амоса оказался столь же непонятен, как и предыдущий. Объяснение неизвестного через неизвестное – вот как это называлось.
Видимо, недоумение было столь явственно написано на лице Даника, что Амос продолжил, не дожидаясь нового вопроса:
– На прежней земле жил когда-то человек, которому однажды открылось будущее. Он записал свое видение, и названо было оно Откровение Иоанна Богослова – так зовут этого человека. Вот, послушай, если хочешь. Мы, первые жители, знали его чуть ли не наизусть. Сейчас Иоанн живет в соседнем доме, но никто не слушает его… Никто ничего не слушает. ..
– Расскажи, Амос!
Старожил, прищурившись, вновь оборотил лицо к вымощенной золотом улице, и голос его, внезапно усилившись, зазвучал торжественно, и звуки, сливаясь в слова, возносились в серое небо.
Даник слушал, приоткрыв рот, и целые фразы впечатывались в его сознание как сваи, забиваемые в землю в начале строительных работ.
«И увидел я мертвых, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими…»
«И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное. И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло…»
Раскатывался, гремел над городом голос Амоса, и Даник, забыв обо всем, как зачарованный внимал этим словам.
»…И показал мне великий город, святой Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию…»
«Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов…»
Даник ловил каждое слово Амоса и запоминал накрепко, навсегда.
»…Двенадцать ворот – двенадцать жемчужин… Улица города – чистое золото, как прозрачное стекло…»
»…И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни…»
«Древо жизни!» – Даник мысленно ахнул.
«…И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему. И узрят лицо Его, и имя Его будет на челах их…»
И наступила тишина.
Амос сидел, закрыв глаза и опустив голову, и никаких знаков не было на челе его. Как и на челе Даника.
Даник встал и, навалившись грудью на ограждение лоджии, всмотрелся в улицу, вымощенную тусклым золотом. Вдоль улицы тек узкий мутный ручей, и нависало над ручьем, укрепившись корнями на обоих берегах, скрюченное засохшее дерево с обломанными ветвями. И не видно было на улице ничего похожего на престол.
– Ангелы… – пробормотал Даник и повернулся к неподвижному Амосу. – На воротах нет никаких Ангелов, я же там работал… Куда они подевались?
Амос поднял голову:
– Ангелы удалились вместе с Ним. Покинули святой Иерусалим, который и имя свое потерял. Мог ли Господь оставаться здесь вместе с нами… такими?..
– И что же делать, Амос? Что же нам делать?
– Не знаю, – тихо ответил старожил. – Я хотел бы умереть, но не могу, ибо ныне смерти нет… Он ошибся в нас…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});