— Оль? Ты?
В ответ — полувсхрип-полустон. Он чиркнул погасшей было зажигалкой и сделал шаг вперед.
Ольга шла неестественной, шаркающей походкой. Голова склонилась на грудь под странным углом. В неверном, трепещущем свете зажигалки Димка заметил струйку слюны, спускающуюся на бетон.
— Оль? — Он бросился к девушке. — Что с тобой?
И едва успел увернуться, когда ее рука, вооруженная естественным оружием — длинными, наманикюренными ногтями, свистнула у него перед лицом.
— Эй, ты чего?
В ответ девушка захрипела и бросилась на него.
От шока он даже не успел отреагировать. Ольга врезалась в него и повалила на пол, пытаясь забраться сверху. Руки шарили по телу, пытаясь найти незащищенные места, но всюду натыкались на крепкую кожу куртки-«косухи». Изо рта доносился рык, в котором — и Димка готов был поклясться в этом — отчетливо слышались нотки, которые, скорее, ожидаешь услышать от дикого животного. Дикого и очень голодного.
— Да ты чего? — Испуганный парень пытался одной рукой оттолкнуть подругу, а второй… Да. Второй он полез за ножом. Обычным, «нелетальным» складником, который таскал в кармане джинсов. А как еще поступить в такой ситуации? Когда все, с кем ты выбрался в экстремально-адреналиновый пьяный заброс — мертвы, а твоя девушка пытается разодрать тебе глотку?
Ольга — или то, что было Ольгой — нащупала, наконец, незащищенное место на полурасстегнутой куртке и Димка отчетливо услышал, как затрещала ткань «тельняшки».
— Нет! — Выдохнул он, но ставшие неожиданно твердыми ногти уже скребли по его груди, оставляя за собой глубокие борозды порезов.
— Сука-а-а-а-а-а! — Димка заорал и взмахнул свободной рукой. Лезвие ножа вошло глубоко в глазницу девушке. Она вдруг обмякла, дернулась пару раз и утихла. Он, едва сдерживая рвотные порывы, выбрался из-под обмякшего тела, встал и его вывернуло.
Выпрямившись, Димка несколько секунд стоял без движения. Потом вытер слезы рукавом куртки, подошел к кострищу и поднял свой «бэк». Подобрал пару бутылок водки — ту, что пил пару минут назад и еще одну, запечатанную, сунул их в рюкзак. Машинально нагнулся, не особенно понимая, что делает, поднял гитару, нашел кофр, стряхнул с него пыль и вжикнул застежкой-«молнией». Упаковал чудом сохранившийся инструмент, сунул его в чехол и медленно, спотыкаясь, побрел к выходу.
* * *
К тому, что впоследствии стало Периметром, он вышел через три дня. К спешно растягивающим ленты заграждения военным он идти почему-то не решился. Потому, что видел, как они, ничтоже сумлящеся, скосили из автоматов троих, непонятно откуда взявшихся и не ясно, как выживших, бедолаг, радостно ринувшихся к бойцам? Скорее всего. А может потому что вдруг почувствовал: он не сможет выйти. Да ну, бред какой-то! Дождался темноты, отполз по небольшому овражку в сторону и через кусты пополз вперед. И с каждым движением ползти становилось труднее. Он все же смог аккуратно переползти под пока еще не натянутую «колючку», и, оглядевшись, ринулся в лес.
Выбрался!
И тут же рухнул на землю, извиваясь в припадке. Попытался встать, сделать шаг — стало еще хуже. Он отполз назад — и начало отпускать. Как тогда, у неведомой нынешней Зоне Отчуждения можно неслабо заработать. В опасность тогда никто не верил — а зря. Тот же Усач сгинул в аномалии буквально через пару дней после их прихода в лагерь, разбитый в заброшенной деревне, а еще двое просто не вернулись. Что с ними случилось — никто особо и не интересовался. Только заправлявший здесь толстый тип в совершенно неподходящей для здешних мест белой рубашке с подкатанными рукавами и кожаной жилетке, повел плечами, став еще больше похожим на колобок, и пробурчал:
— Это Зона. Знали куда шли. Так нечего в благородство играть, за ними переться. Будет Ее воля — вернутся. Нет — значит нет.
Все четыре месяца Клоп исполнял обязанности охранника лагеря. После того, как погиб Усач, он стал будто отверженным. Никто не хотел идти с тем, кто, якобы, приносил неудачу. Хотя Усач сам был виноват. А Клоп даже выбраться сумел. Ну, ничего. Он еще немного здесь посидит, поднакопит на припасы в дорогу — да и пойдет сам. Туда, откуда уже некоторые успели вернуться богачами. Правда, таких было мало — все больше в лагерь не возвращались — но Клоп верил в свою удачу.
Задумавшись, он задремал и встрепенулся только когда высокий худой парень с длинными, светлыми волосами, собранными в хвост, подошел к нему практически вплотную. Клоп засуетился, пытаясь быстро перехватить висящую на спине берданку. Парень стоял, смотрел на него и улыбался.
— Да не дергайся ты. — С той же улыбкой проговорил он. — Я просто, мимо проходил. Сказать тебе хотел, что не надо спать на посту. И ружье лучше в руках держи. А то мало ли…
— Ты кто такой вообще? — Клоп все же разобрался в ремнях ружья и уставил ствол на пришельца. Странный он какой-то. На одном плече — старый «АК» с деревянным прикладом — за который, к слову, здесь могли и… того, в общем. Хороший ствол, тут все больше с обрезами да «ксюхами» непонятного происхождения бродят. А на втором… Мать честная! Да это никак гитара?
— У вас тут как, можно кости кинуть? — С той же улыбкой спросил парень.
— Чего?
— Остановиться, спрашиваю, можно? Давно людей не видел. — Как-то странно усмехнулся парень.
— Если деньги есть — то можно. Почему нет-то? Так кто такой? Звать тебя как хоть?
— Меня? — Парень ухмыльнулся. — Аскетом зови. Так я пройду?
— Иди. Только волыну руками не мацай. Не любят тут этого.
— Спасибо. Не спи. И ружье в руках держи. — Зачем-то снова повторил парень.
«Да пошел ты! Учить меня еще будешь!» — мелькнуло в голове у Клопа. Он снова посмотрел на странного парня. Тот стоял, будто к чему-то прислушиваясь. Потом покачал головой, развернулся и пошел обратно, в ту сторону, откуда пришел.
— Эй, ты куда? — Ошарашенно спросил Клоп.
— Не хочется мне у вас ночевать. Все равно ведь заснешь. — Грустно сказал парень, не оборачиваясь.
Через пару минут его силуэт растаял в темноте. Клоп лишь покачал головой.
— Псих какой-то.
* * *
— На пальцах никотинИ холод на листвеПо улицам одинНо прямиком к тебеТуда, где светит светТуда, где ем и сплюС мыслью о тебеДом, в котором я живу. —
Аскет закончил играть, склонил голову набок и прислушался. Перезвон струн растворился в темноте ночной Зоны, будто увяз в мешке с ватой. На смену ему пришли другие звуки, которые доносились из лагеря, облюбованного барыгами под питомник новичков, привлеченных сюда жаждой наживы. Рык, вскрики, предсмертные вопли, заполошная стрельба. Которая, впрочем, очень быстро стихла, оставив после себя лишь отзвуки кровавого пира мутантов, добравшихся до самого лакомого блюда — человечины.
— Заснул. — Констатировал Аскет. — Ну что ж вы за люди-то такие, а?
Он огорчённо покачал головой и снова взялся за гитару.