Читать интересную книгу Поздравляю, желаю счастья! - Канни Мёллер

Я вспомнила, как однажды, когда мне было шесть лет, я решила перекрасить гостиную. В кладовке, где хранились велосипеды, нашлась банка отличной огненно-красной краски. Вот это сюрприз, то-то все обрадуются! В гостиной семьи Борг начнется новая яркая жизнь.

Вскоре гостиная была краснее красного. Не только стены, но и пол, и даже диван приобрели дивный алый оттенок.

Как только папа переступил порог дома, его лицо тоже стало красным, а мамино побелело. Единственный раз в жизни мне показалось, что папа побьет меня. Но этого не случилось: он только закрыл лицо руками. Когда папа поднялся с пола, красным у него было не только лицо, но и зад. Ничего удивительного — в шесть лет трудно не расплескать краску.

Но на этот раз мы задумали удивить маму — сияющей ванной. Лучше, чем в рекламе чистящего средства. И если она, по причине плохого настроения, не оценит наш подвиг, мы с Лу все равно будем наслаждаться тем, что в ванной больше не пахнет размножающимися насекомыми и бактериями.

Я отправилась на кухню в полной уверенности, что ты наводишь порядок в шкафчике, поэтому и удивилась, обнаружив, что дверь в ванную закрыта и, мало того, заперта.

Я поставила ведро на пол и пошла на кухню, чтобы сделать себе бутерброд. Всем порой бывает нужно спокойно посидеть в туалете, а если у тебя, например, внезапно начались месячные, особенно противно, когда кто-то ломится в дверь.

— Хочешь бутерброд? — крикнула я но дороге на кухню. Ответа не последовало, но я все же сделала бутерброд с паштетом и для тебя. Хоть ты и не ешь паштет.

Я стучала и стучала в дверь ванной и, в конце концов, поняла, что случилось что-то страшное.

Потом у меня словно провал в памяти. Помню только, как отперла дверь ванной запасным ключом, который висел в прихожей.

Ключ висел там с тех самых пор, когда мы были еще совсем маленькими. Мама сделала запасной, потому что мы часто запирались в ванной и не могли потом открыть дверь. Странно, что я вспомнила про этот крючок в прихожей — но вспомнила ведь. Сначала ключ никак не хотел пролезать в замочную скважину, пришлось взять на кухне шило и протолкнуть им первый ключ — тот, звякнув, упал на кафельный пол.

А ты не издавала ни звука.

А я все говорила и говорила, да? Наверное, умоляла тебя открыть, но ты решила ни за что не отпирать дверь.

Потом — пустота. Ничего не помню. Как будто меня ударили по голове, и я отключилась.

Хорошо, что вскоре пришла мама, иначе бы ты, наверное, не выжила, Лу. Она отпихнула меня в сторону. Повсюду валялись осколки стекла. Я, кажется, стояла и трясла тебя. Как будто хотела, чтобы ты поднялась, встала на ноги.

В детстве, прежде чем заснуть, мы сочиняли сказки. Ты сочиняла лучше. Помнишь Мишек-Бормотушек? Ты говорила, что они понимают друг друга без слов — просто бормочут, словно напевая себе под нос. Ты бормотала Витым добрым голосом Папы-Мишки и высоким маминым голоском. У них были дети-близняшки — девочка и мальчик.

Вечером, когда тебя увезли в больницу, я лежала в твоей постели, пытаясь уловить в темноте их голоса. Я пыталась изобразить низкое шмелиное гудение Папы-Мишки, чтобы успокоиться, почувствовать, что ты в безопасности. И мне удалось ловко изобразить его голос, пробормотать, что твои раны затянутся, и все снова будет хорошо.

И раны затянулись, и тебя отпустили домой. Но зачем ты стала снова резать себе руки? Не очень глубоко, а так, чтобы оставались уродливые шрамы.

А потом ты перестала разговаривать с нами, и это уже было невыносимо.

Мама плакала в телефонную трубку.

Иногда домой возвращался папа и оставался на несколько дней. Но лучше от этого не становилось, наоборот — только хуже. Не успевал он снять куртку, как мама обрушивалась на него с обвинениями.

Но именно папа сказал, что так больше продолжаться не может. И хорошо, что сказал. Он увез тебя на машине в больницу — для обследования. Обследовали тебя долго. Расследовали и распутывали: так сложно переплетено оказалось все у тебя внутри.

Мы с мамой остались вдвоем. Встречаться с папой мне не хотелось. Я решила, что во всем виноват он. Ведь началось все с того, что он нас бросил.

Когда мы с мамой остались одни, я почувствовала, что в квартире плохо пахнет. Я распахнула окна и вынесла мусор, но это не помогло: остался затхлый запах, и заметнее всего он был в гостиной, около дивана.

Мама утверждала, что мне просто кажется — она ничего не чувствовала.

Народ и капитал

Был вечер пятницы. В кои-то веки я выбралась в город. В школе висели афиши, где было написано о какой-то вечеринке под открытым небом. Кое-кто в классе говорил, что это важный праздник: народ хочет вернуть себе улицы, захваченные капиталом, — уверяли они. Городской транспорт и важные дяди должны вернуть центр города людям. На афишах красной и черной тушью было написано: «Площади и улицы — место встречи людей!»

Я пошла туда, чтобы развеяться. Мне не хватало воздуха.

Уже в метро был слышен доносившийся с улицы гам. Поднявшись наверх, я увидела автомобиль с громкоговорителем, стоявший посреди площади. Гремела музыка, вокруг танцевали люди. Я словно оказалась в какой-то далёкой стране, а вовсе не в привычной Швеции.

Я стояла у невысокой парковой ограды, стараясь поймать праздничное настроение. Услышав визгливый. пронзительный смех, долетающий из парка, я направилась туда. Густая листва деревьев заслоняла обзор, и мне казалось, что я за кем-то подглядываю.

На скамейке сидела девушка, которую со всех сторон окружили голуби. Они были повсюду. Может быть, потому, что она пригоршнями разбрасывала вокруг себя хлебные крошки. Ведь голуби их любят? Похоже, именно хлебные крошки она и бросала. А у самых ее ног прыгал какой-то парень. Он тоже пытался ловить крошки, потому она и смеялась, до того громко, что привлекла мое внимание. Парень был больше похож на собаку, чем на человека, и, похоже, и его разинутую пасть попадало довольно много крошек.

Наконец он утомился и опустился перед девушкой на колени, а та по-прежнему сидела на скамейке. На ней была короткая красная юбка, и мне показалось, что он стал лизать её бедра. Сначала она смеялась и фыркала, как сумасшедшая, потом стала кричать, чтобы он немедленно прекратил. Он не слушал, и тогда девушка разозлилась и стала лупить его своим рюкзачком. Парень упал на землю и покатился, прикрывая голову руками, но она продолжала колотить его.

А потом она ушла, гордо задрав нос. Она прошла мимо, вплотную ко мне. Так близко, что я почувствовала слабый запах индийских специй. Мне хотелось запомнить, куда она идет: такая замечательная девушка! Не знаю, что произвело на меня большее впечатление: юбка, запах или то, как она отшила нахала.

Вскоре она растворилась в толпе и звуках музыки.

Парень укрылся под скамейкой. Я осторожно уселась на самый край. Не знаю, может быть, мне просто было интересно, не начнет ли он и мне лизать колени. Попробовал бы он! Хотела бы я посмотреть на язык, который может пробраться под мои зеленые армейские штаны.

Но он не стал и пытаться. Спустя пару минут он стал выбираться из-под скамейки, выпутывая руки и ноги из перекладин. Я не стала возражать, когда он уселся рядом. Просто отодвинулась на несколько миллиметров, чтобы дать понять: я не из тех девиц, кто только и ждет, когда к ним подсядет какой-нибудь парень.

Он ничего не говорил.

Потом пошел дождь. Несильный, изморось. Он откинулся назад, вскинув лицо кверху. Я последовала его примеру.

— М-м-м, — промычал он.

— М мм, — ответила я.

— Дождь, — произнес он.

— М-м-м, — ответила я.

Наверное, мы сидели так довольно долго: когда я собралась идти домой, музыка и танцы уже закончились. А брюки мои намокли, как плавки от купальника.

— Пока, — сказала я. Он вскочил, вид у него был заспанный.

— Уже?

Я кивнула. Во-первых, мне вовсе не хотелось заработать воспаление мочевого пузыря. Во-вторых, не стоило доводить маму до полного бешенства.

— Это наше место, — торжественно произнес он, глядя мне в глаза. У него были серо-зеленые глаза, а у меня… пока не скажу, какие.

— Ну, до следующего дождя? — спросила я.

— Здесь, — ответил он, указывая на скамейку — самую обыкновенную деревянную зеленую скамейку.

Папа в ванне

Вернувшись домой я, конечно, не стала включать свет. Раз уж явилась в пять утра, не стоит будить маму, которая, наверное, не так давно уснула. Я спокойно прошествовала в ванную и стянула с себя мокрую одежду. И только повернувшись к ванне, чтобы включить горячую воду, я вскрикнула от неожиданности.

Ванна была занята.

В ней, укрывшись полосатым махровым полотенцем, лежал папа. Вместо подушки он положил под голову, скомканный мамин халат. На краешке ванны пристроилась бутылка виски.