Читать интересную книгу Текущие заметки - Ангел Богданович

Чтобы ни говорила дума, мы, избиратели, должны думать о себе сами и готовиться к борьбе за нашу жизнь, которой со всех сторон грозят. В «Правительственном Вестнике» публикуются ко всеобщему сведению угрозы со стороны вождей черных сотен, рассеянных по всему лицу земли русской. В думе министры свидетельствуют, что все делается ими и их подчиненными согласно законам. Никаких собрании нигде не разрешается, и в тоже время минский губернатор Курлов циркулярно, и даже несекретно,[2] предписывает своим подчиненным помогать действиям «союза русского народа», который вооружает револьверами и другим оружием местных золоторотцев. Отцы духовные благословляют свою паству на воину с «внутренним врагом», а генералы Каульбарсы рекомендуют солдатам «рвать этого врага зубами», если в руках не окажется чего-либо более подходящего. Ведь, если хоть часть этих многообещающих начинаний будет осуществлена, то от нас, избирателей, останется разве одно печальное воспоминание, пока дума будет услаждать себя и нас «переходами к очередным делам».

Не будем обманываться больше, не будем тешить себя надеждами… хотя бы даже на кадетское министерство, или выражаясь стилем думы – «Министерство из думского большинства». В самом деле, не будем трусить и взглянем прямо в лицо надвигающейся грозе.

Допустим невероятное, но возможное: осуществится в жизни боевой клич кадетов, министры-бюрократы низвержены и совет министерский составлен из кадетов. Министры – внутренних дел, финансов, землеустроиства, народного просвещения назначены из кадетов. Пусть даже во главе совета поставлен «министр без портфеля», сам П. Н. Милюков. Дума встречает их аплодисментами, страна – радостными воплями, печать – хвалебным гимном на мотив: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!» И что же дальше? А г. Барач в это время врывается в мою типографию и, на основании приказа градоначальника, храброго усмирителя тамбовских мужиков, фон-дер-Лауница, разбивает мой шрифт, рвет журнальные листы, а авторов, редактора и издательницу препровождает в участок, обещая нас всех там разделать под орех, «избить до смерти, и никто ничего не узнает». А генерал Бадер устроит еще погром в Белостоке, при самом «примерном поведении войск», предоставив газетчикам лгать, сколько им угодно. А генерал Каульбарс, или свежеувенчанный лаврами в ресторане Эрнеста генерал Рененкампф, устроит кровавую баню, пред которой померкнут его сибирские подвиги. И генералов Бадеров, и храбрых победителей девиц, поручиков Миллеров, и доблестных приставов Барачей, у нас хоть отбавляй. И все они остаются, вкупе и влюбе, при кадетском министерстве с «самим» П. Н. Милюковым во главе, как остались при думе и министерстве г. Горемыкина с «джентельменом» Столыпиным и с «законоведом» Щегловитовым. Да не только остались, но процвели и украсились новыми лаврами, а г.г. офицеры особо прославленных, за счет наших обывательских шкур полков высокими удостоены наградами. Я решительно не вижу, что с назначением кадетского министерства изменится в этой области, где сыск, нагайка, штык и пулемет являются единственным argumentum ad hominem? Неужели мне, избирателю, погибающему от дикого произвола того или иного Барача, Лауница, Бадера или Рененкампфа, будет служить утешением тот превосходно написанный циркуляр, который по случаю учиненного надо иною насилия издаст П. Н. Милюков? Или та патетическая речь, которую скажет наш «Мирабо», г. Родичев, в роде утешения, посланного им жертвам в Риге, что «их предсмертные судорги служат последними судоргами смертной казни»? А если еще к тому же фон-дер-Лауниц конфискует газеты, в коих этот циркуляр мог бы появиться и пролить бальзам утешения в мою кадетскую душу, – то будет мне «последнее горше первого». Ибо при Горемыкине я все же, хотя и неосновательно, мог еще тешить себя надеждами на П. Н. Милюкова, как до думы уповал на думу, а при бумажных циркулярах П. Н. Милюкова – «кому повем печаль мою», на кого возложу надежду против реальной нагайки Барача?

Ведь каковы бы ни были господа кадеты – я их всех безусловно ценю и уважаю, – они не могут с голыми руками, одной бумагой, хотя бы и превосходно написанной, смирить все полчища Минов, Риманов, Миллеров, всю орду Барачей, Пышкиных, фон-дер Лауницов, Рейнботов, всю тайную охрану и явную черную сотню, подкрепленную отрядами войск всех трех родов оружия. Мы здесь стоим лицом к лицу пред опорою гибнущего режима, опорою, которая отлично понимает, что, отстаивая старый режим краж, произвола и насилия, она борется за собственное существование. Исполняя не токмо за страх, но и за совесть приказ Лауница – разгромить типографию газеты «Курьер», пристав Барач ясно представляет себе, что он громит своего заклятого врага, который не даст ему пощады, когда сила, грубая физическая сила будет на стороне этого врага. И г. Барач прав в своем представлении: как «гений и злодейство», так и политическая свобода и пристав Барач – «несовместимы». Можно ли верить или сколько нужно наивной веры в силу бумаги, чтобы надеяться, что циркуляр П. Н. Милюкова заставит сегодняшнего преступника стать завтра охранителем моей личности, стражем закона, блюстителем прав и порядка? Если бы пристав Барач или генерал Бадер с поручиком Миллером, подполковником Буковским и полковником Тяжельниковым были исключениями в своей среде, ну тогда куда ни шло! Справиться с ними ничего бы не стоило. Да тогда бы и кадетского министерства не потребовалось бы. Ведь как-никак, а у нас «хоть и куцая, но все же конституция». Есть парламент, в нем 500 депутатов, и во главе их г. Муромцев, который учит их хорошим манерам. «Mein Liebchen, was willst du nochmehr?» А если тем не менее наша родина залита кровью и Барачи с Бадерами палачествуют вовсю, как будто ничего и не случилось, то это и значит, что бумажная конституция – все равно что бумажное министерство, из каких бы добродетельных мужей оно ни состояло. Сила предшествует праву, и пока сила не положит предела власти Барачей, Бадеров и Лауницов, которых великое множество на Руси и в администрации, и в корпусе русских офицеров, и в высшей и низшей бюрократии, – никакое кадетское министерство не спасет страны.

Даже скажу больше – и это не парадокс, а скверная правда: если бы действительно теперь стало во главе исполнительной власти кадетское министерство, положение страны только ухудшилось бы. Не потому, что кадеты изменят – это дикий вздор, который могут говорить дети да бывшие «большевики». Кадеты ничему из того, что они обещали, не изменят, потому что им все это обещанное столь же необходимо, как и нам. А потому, что, став у власти, они окажутся столь же бессильными водворить право, законность, свободу и порядок, как и наша дума, хотя, по мнению г. Муромцева, она и выше упреков. Будучи бессильно изменить что-нибудь, пока реальная сила находится в руках Лауницов, Барачей, Бадеров и Минов, кадетское министерство не только скомпрометирует себя в глазах народа, – что в сущности беда не столь большой руки, – но может обесценить самую идею народного представительства в глазах страны. И это было бы самое ужасное, ибо было бы глубоко неверно, – так как необходима вся сила полного народовластья, чтобы осуществить страстное стремление страны к свободе и порядку.

Тут мы и возвращаемся к источнику всех наших надежд, радостей и огорчений: к народу. Он, и только он может спасти страну. В нем сила, в нем и спасение. И дума, и кадеты, и трудовики, и мы, стоящие вне думы, избиратели ее, постольку сильны, мощны, разумны, поскольку мы с ним.

Но что же такое народ?

Народ – это вся совокупность населения нашего, это вся масса в сто тридцать миллионов людей – русских, поляков, евреев, армян, татар и прочих наших бесчисленных народностей. Вся эта гигантская масса всколыхнулась, охваченная общим страданием и общим стремлением. Страдание это – рабство, истомившее нас вконец, стремление это – к свободе, необходимой нам всем одинаково, как свет, как воздух, как пища, вода и огонь. Века мы изнывали под игом самовластья. Оно дошло до высшей степени своих преступлений, ввергнув нас под конец в бездну нищеты, позора, несказанных страданий и обид. Оно еще держится силою сорганизованных насильников и палачей, которым выгодно все то, от чего мы, народ, страдаем и гибнем. Противопоставить этой организованной силе насилия такую же сорганизованную силу свободного народа – такова задача борющихся за свободу партий, такова задача народа.

Ряд побед уже одержан, ряд позиций уже отбит у врага; он выбит из позиций законности, и всякое его действие есть голое 130 насилие, носящее свое оправдание на конце штыка. Это важнейшее пока завоевание, и наша дума сыграла и играет огромную роль в вытеснении врага в область беззакония. Правительство думою в ряде ее резолюций, хотя бы и с «переходом к очередным делам», объявлено как бы вне закона. Ибо что же иное все думские резолюции последних дней по поводу объяснений министерства, как не объявление всех действий правительства незаконными, т. е. вне закона? Дума, как истинная представительница народа, стоит на почве закона и день за днем объявляет все действия правительства вне закона. Только опираясь на штыки и пулеметы, правительство еще держится. Другой почвы у него нет. Устами своих представителей оно заявляет, что само считает свои действия незаконными, как это открыто высказали пристава, врываясь в типографии. И так как ни один из них не был привлечен к ответственности, напротив – с высоты думской кафедры министр Столыпин признал их незаконные действия «закономерными», то они, эти наивные выразители министерской программы, являются в наших глазах истинными выразителями того режима, с которым борется народ.