День я провела с Чарли Дэйкином в лаборатории и для разнообразия сделала небольшую работу. Я ленилась посвински, а бедный Чарли решил, что это его вина. Девяносто процентов времени я читаю его, как с листа, и боюсь, что он об этом подозревает. Я могу точно сказать, когда он перестает думать о деле и начинает думать обо мне. Вдруг до него доходит, что я его читаю, и потом он весь день переживает. Интересно почему? Неужели он думает, что меня это шокирует? Или удивляет? Или оскорбляет? Бедный Чарли!
Подозреваю, что я довольно привлекательна. Я вижу это в каждом мужчине, который проходит мимо. Интересно - почему? То есть, почему, я, а не Марджери из Главного управления? Она симпатичная девушка, но на нее никто не оборачивается. Есть, наверное, здесь какая-то тонкость, которую я упускаю, да и вряд ли когда-нибудь пойму.
Я не собираюсь давись на Лэмбертсона - надеюсь, завтра он сам расколется. Он начинает меня не на шутку пугать. Здесь у него большой авторитет, но расходы оплачивают другие люди, и, поэтому, если он чего-то боится, я начинаю бояться тоже.
Четверг, 18 лая. Сегодня мы с Лэмбертсоном ходили в лабораторию проводить испытания на реакцию. Эта программа почти закончена - так же, как остальные, над которыми я работаю, но это не слишком много. У эксперимента было две цели: измерить время моей стимул-реакции и сравнить его с нормальной схемой; и точно определить, в какой момент я улавливаю мыслительный импульс от человека, на которого направлена. Дело здесь не в увеличении скорости. Я реагирую уже так быстро, что это больше никого не удивляет, и здесь мне развивать ничего не нужно. Но в какой именно точке процесса я ловлю импульс? В самом начале? Когда мысль только формулируется или когда она уже окончательно завершена? Лэмбертсон думает, что в самом начале и что над этим направлением мне стоит работать.
Разумеется, мы ничего не добились, даже с хитроумным устройством случайного выбора, которое Дэйкин изобрел для программы. Ни мне, ни Лэмбертсону не было известно, какой импульс пошлет эта коробка. Он просто нажимал кнопку. и импульс шел. Он ловил его и реагировал. Я ловила от него и реагировала, а потом мы сверяли время реакции. Сегодня эта штука задала нам жару, будто пришлось тащить на себе десятитонный грузовик. Конечно, я реагировала быстрее Лэмбертсона - на две секунды, но время наших реакций стандартизировано, поэтому, когда мы скорректировали мое опережение, оказалось, что я ловлю импульс приблизительно через 0,07 секунды после него.
Грубо, конечно, и недостаточно быстро, но мы не можем работать на стабильной основе. Лэмбертсон говорит, что это наибольшее приближение, возможное без пробы коры мозга. Но здесь я стою на своем. Может быть, внутри моя голова из чистого золота, но я никому не позволю буравить мне череп, чтобы ее пощупать. Нет уж!
Впрочем, это несправедливо, потому что звучит так, будто Лэмбертсон пытается меня принудить. Вовсе нет. Я вычитала его на этот счет, и знаю, что он этого не позволит. Давай сначала изучим все, что возможно изучить без этого, - говорит он. - Позже, если ты сама захочешь, - может быть. Но сейчас ты еще не в состоянии решать самостоятельно.
Наверное, он прав, но почему же не в состоянии? Почему он обращается со мной, как с ребенком? Разве я ребенок? Всего того - всего абсолютно - что усвоил мой мозг за двадцать три года, разве недостаточно, чтобы принимать собственные решения? Лэмбертсон говорит - да, конечно, ты все усваиваешь, но не знаешь, что с этим делать. Но со временем у меня должен быть прогресс в этом отношении.
Иногда я боюсь, потому что ничего не понимаю, а ответ может оказаться совершенно ужасным. Я не знаю, куда все это катится. Хуже того - я не знаю, до чего это докатится сейчас. Как велика разница между сознанием моим и Лэмбертсона? Я-"пси-хай", а он - нет. Ладно. Но только ли в этом дело? Люди вроде Эронса считают, что не только. Они считают, что дело в разнице между человеческими способностями и какимито иными.
И я боюсь этого, потому что это неправда. Я такой же человек, как все. Но получается, что я должна это доказывать. Не знаю, смогу ли я. Вот поэтому доктор Кастер и должен мне помочь. Все зависит от него. На следующей неделе я должна быть в Бостоне для последних обследований и испытаний.
Если доктор Кастер что-нибудь сделает, как все изменится! Может быть, тогда я смогу выбраться из этой жуткой неразберихи и забыть все, как страшный сон. А пока я только "психай", я никогда не смогу этого сделать.
Пятница, 19 мая. Сегодня Лэмбертсон раскололся и рассказал, что ему предлагал Эронс. Все оказалось хуже, чем я ожидала. Он настаивал на одной вещи, которой я уже давно боюсь.
- Он хочет, чтобы ты работала на исправление человека, сказал Лэмбертсон. - Его заклинило на гипотезе латентности. Он считает, что в каждом человеке есть скрытый псй-потенциал и, чтобы вытащить его наружу, необходим только мощный стимул от того, кто обладает им в полной мере.
- Да, - сказала я. - Вы тоже так думаете?
- Кто знает? - Лэмбертсон со злостью стукнул карандашом по столу. - Нет, я так не думаю, но какое это имеет значение. Ни малейшего. Ведь это не значит, что я прав. Никто не знает ответа - ни я, ни Эронс, вообще никто. И Эронс хочет использовать тебя, чтобы найти его.
Я медленно кивнула:
- Понятно. Значит, меня хотят использовать, как совершенный электростимулятор, - сказала я. - Догадываюсь, что вы ответите Эронсу.
Он молчал, и я не могла его прочесть. Затем он посмотрел на меня:
- Эми, я не уверен, что мы можем ответить ему именно так.
Я уставилась на него:
- Вы хотите сказать, что он может меня заставить?
- Он говорит, что ты находишься на содержании у государства, а раз оно обеспечивает и заботиться о тебе, то, значит, имеет право пользоваться твоими способностями. Ты нуждаешься в опеке и защите. Ты сама знаешь, что в миле За этими стенами тебе не выжить.
Я остолбенела:
- Но доктор Кастер...
- Доктор Кастер пытается помочь. Но пока не многое удается. Если получится - тогда другой разговор. Но я не могу больше отпираться, Эми. У Эронса сильнейшие аргументы. Ты "пси-хай". Такой совершенной, открытой, пластичной психической организации еще ни у кого не было. Ты первая. Раньше у некоторых обнаруживались способности, но они не умели ими управлять. А ты умеешь, на высочайшем уровне. Ты - есть, и ты - единственная.
- Но со мной произошло несчастье, - возразила я. - Смешались гены.
- Тебе отлично известно, что это не так, - сказал Лэмбертсон. - Мы знаем твои хромосомы лучше, чем твое лицо. Они такие же, как у всех. И нет никаких оснований думать, что у твоих детей пси-потенциал будет больше, чем у Чарли Дэйкина. Когда ты умрешь, на этом все кончится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});