Йоко пробормотала что-то во сне, проснулась и уставилась на него.
– Какого черта? – пробормотала она и, скрестив ноги, уселась на кровати в своем вечном черном кимоно.
Он рухнул на кровать, подполз к жене и, словно щенок, ткнулся лбом ей в бедро.
– Мамочка, ты знаешь, с кем тебе посчастливилось жить?
– Конечно, – отозвалась она. – С придурком, который хохочет в четыре утра.
– И это тоже. Но кое-кто вчера вечером кое-что открыл мне…
– Кое-кто, с кем ты полчаса болтал по телефону? – перебила Йоко, и в глазах ее мелькнула ревность.
– Точно, – кивнул Джон.
Лед в ее голосе начал развеивать его внезапную эйфорию.
– И кто же этот «кое-кто»? – настойчиво спросила Йоко. Джон помолчал. Потом усмехнулся и ответил:
– Тебе не понравится.
– Ну?
– Пол.
– Тикусемо*, – поморщилась Йоко, заползла под одеяло и отвернулась. [* Сукин сын (яп.). (Здесь и далее - примеч. авт.)]
Разглядывая ее спину, Джон еще немного посидел рядом, потом встал и пошел к себе.
Утром явилась Энни Лейбовиц и за два часа довела их до изнеможения фотосессией, во время которой они перепробовали все возможные позы, жесты и улыбки.
Потом они все вместе отсматривали поляроидные дубли. Одна фотография Джону неожиданно понравилась. Она схватывала всю суть их с Йоко нынешних отношений. Он, обнаженный и беззащитный, тянулся к своей жене, матери, сестре и другу в надежде на тепло и любовь. А лежащая рядом одетая женщина со снисходительной улыбкой позволяла ему эту надежду.
– Энни, пообещайте мне, что на обложке будет именно этот снимок, – попросил он.
– Я постараюсь, – кивнула она.
– …Разве не ты говорил, что «Битлз» – не более чем коммерческий проект? – нарушила Йоко затянувшуюся паузу.
Раздался мелодичный звон, и двери лифта начали раздвигаться. Йоко тут же нажала на цифру «семь». Кабина, крякнув, опять поползла вверх.
– Да, говорил. «Битлз» зарабатывали деньги. Но в нашем, точнее, в твоем проекте «Сладкая семейка Леннонов» я и вовсе превращаюсь в порнозвезду. Слушай, мать, ты ведь разрешила мне после твоего альбома делать свой? Твой почти готов, и я закончу его. А вместо своего я поработаю с «Битлз». Я что, не имею на это права?! Почему?!
Внезапно Йоко качнулась к Джону, обняла и прижалась лицом к его груди.
– Ты прав, Джонни, муж мой. Как всегда, прав. «Интересно, что она задумала?» – пронеслось в голове
Джона. И все же он был рад такому повороту.
– Просто я боюсь, что кошмар повторится, – продолжала Йоко. – Что со мной опять никто не будет здороваться и будут за глаза называть «косоглазой сукой»…
– Да ты что, Йоко-сан. – Джон приподнял ее голову за подбородок. – Пол сам предложил, чтобы мы приехали вместе.
– Ты не врешь?
– Да чтоб я сдох!
– Выходит из вас двоих – лицемерный сукин сын он, а не ты?
– Оба, – отозвался Джон.
Они засмеялись. Настроение у Джона стремительно поднималось.
– Кстати, давно мы не делали этого в лифте, – сказала Йоко, опускаясь на колени.
– Однако сегодня мой день, – ухмыльнулся Джон и снова нажал на кнопку первого этажа.
Наконец-то выйдя на улицу, они приостановились, окруженные желающими получить автограф на обложку «Двойной фантазии».
Среди прочих Джон заметил молодого человека лет двадцати пяти, сутулого, в очках с толстой «бабушкиной» оправой.
– Мистер Леннон, – попросил парень, подсовывая альбом, – пожалуйста, напишите здесь: «Я отпускаю тебя, Марк. Будь собой. Джон Леннон».
– Это слишком сложно для меня, – сказал Джон и хотел уже просто расписаться, но тут Йоко потянула его за рукав. -
Погоди-ка, – вдруг сказал он, углядев у парня под мышкой книгу в красном переплете. – Сэлинджер? Парень кивнул.
– Надо же, – качнул головой Джон. – Точь-в-точь как у меня. Это неспроста. Давай-ка я тебе кое-что другое напишу.
Он взял конверт поудобнее и старательно вывел: «Марку с дружескими пожеланиями найти в себе себя».
– Джон, мы не спешим? – плохо скрывая раздражение, спросила Йоко.
– Да-да, дорогая, мы спешим. Так спешим, что не успеваем сделать что-нибудь стоящее, – бормоча это, он продолжил автограф четверостишием:
Мир – дрянь, но он твой и мой.
Будь собой.
Хочешь – лежи, а сможешь – держи
Бегущих к пропасти во ржи.
Джон Леннон, 1980
– Это из новой песни, – сказал он, возвращая конверт парню. – Когда-нибудь твоя пластинка будет стоить целое состояние. Ты – первый в мире, с кем я делюсь этим текстом.
Молодой человек напряженно кивнул.
– Ты доволен? – спросил Леннон.
Марк словно прислушался к чему-то, потом моргнул, улыбнулся и медленно произнес:
– Да. Спасибо, Джон.
– Ты первый, – повторил Джон, значительно подняв палец, и, прощаясь, потрепал Марка по плечу.
Направляясь к автомобилю, он вдруг увидел пожилого человека с поразительно знакомым лицом. Но откуда он мог знать его, так и не вспомнил. Тот странно смотрел на Джона – как будто бы насквозь, как будто на что-то позади него.
– Вы что-то хотели мне сказать?
Старик качнул головой.
Джон оглянулся, пытаясь понять, что же там, за ним, такого необычного, но ничего особенного не обнаружил. Тут Йоко стала буквально запихивать его в машину.
Откинув голову на спинку заднего сиденья, Джон подумал: «Откуда я все-таки могу его знать?» И вдруг ему показалось, что чем-то неуловимым этот старик напомнил ему Стюарта. Наверное, если бы тот дожил лет до восьмидесяти, то выглядел бы примерно так.
– Если вечером этот нищий будет сидеть в том же месте, – обернулся он к Йоко, – обязательно напомни мне, что я хотел с ним поговорить.
Она, привычная к заскокам гениального мужа, молча кивнула.
Всю дорогу от «Дакоты» до «Шератон-центра» черные ангелы в голове Марка молчали, и он осмелел. «Я все сделал правильно, – решил он, – вот они и отстали». Улыбка не сходила с его лица.
В номере он уселся за стол, положил перед собой лист бумаги и вывел на нем заголовок великого романа, который должен был прославить его на весь мир:
КАК Я НЕ УБИЛ ДЖОНА ЛЕННОНА
Но стоило ему написать последнюю букву, как солнце за окном в один миг зашло за тучу, в комнате потемнело и из ее углов, мягко снявшись с мест, потянулись к Марку черные тени.
– Ты что же это натворил, Маркуша, а? – взвыла одна, медленно кружась над его головой.
– Он не наро-очно, – вторила ей другая скрипучим фальцетом, – правда ведь, Маркибой?
– Он все исправит! Все исправит! – уверенно закудахтала третья.
Их хоровод двигался все быстрее.
– Да-да, завтра он покажет этому псевдо-Леннону…
– Этому лицемеру…
– Этому самозванцу!…
– Пошли вон! – хрипло выкрикнул Марк и закашлялся, а потом заговорил севшим голосом, понимая, что говорит сам с собой: – Он не лицемер, он настоящий. Вы всё мне врали, я только теперь это понял!
Он зажмурил глаза и прижал к ушам ладони, но черные балахоны все вели свой хоровод перед его внутренним взором, а голоса бубнили и завывали, не утихая. Они давили на его мозг как опухоль, выжигая его изнутри…
Марк схватил в руки томик Сэлинджера, упал на колени и принялся срывающимся голосом читать первую попавшуюся страницу:
– «…Лучше уж пусть меня бьют – хотя мне это вовсе… Боюсь бить человека по лицу…» – Его взгляд перепрыгивал со строчки на строчку. – «…Если б хоть нам обоим завязать глаза… Я себя не обманываю…»
Марку почему-то казалось, что слова любимой книги могут заставить «ангелов» замолчать. Ведь они сидят в его голове, и книга их отвлечет. Нужно только взять себя в руки.
Он собрал всю волю в кулак и, не понимая смысла фраз, прочитал без запинки целый абзац:
– «…И чем больше я думал о перчатках и о трусости, тем сильнее у меня портилось настроение, и я решил по дороге зайти куда-нибудь выпить. У Эрни я выпил всего три рюмки, да и то третью не допил. Одно могу сказать – пить я умею!»