– Все слышали? – крикнул Мирон на всю квартиру. – Фаня разводится!
Коридор стал быстро заполняться моими братьями. Арсений, на правах старшего, был, как всегда, сосредоточен и хмур. Всеволод, как обычно, растрепан и задумчив.
Четыре высоченных брюнета смотрели на меня с укором. Я единственная в семье была рыжей, с россыпью ярких веснушек на лице и крохотным ростом. Копия моей любимой бабули.
– Что встали? Да, развожусь! – уперев руки в бока и драчливо выставив вперед ногу в тапочке, сообщила я.
– Нет! – дружно гаркнули братцы.
– Фаня, мы только успели выдохнуть! Папа перестал, наконец, пить успокоительные... Возвращайся к мужу, – попросил Сева, нервно взлохмачивая волосы.
– Точно! Мы сейчас быстренько съездим к твоему Шведову, набьем ему морду и вернем тебя обратно, – невероятно обрадовался поддержке брата Мирон.
– Вы уже пытались набить ему морду, когда он только начал за мной ухаживать, – напомнила я, – и что вышло? Оба себе ночью путь не фонариками, а синяками подсвечивали!
– А мы вчетвером поедем. Фаня, ну какой развод? Яр тебя любит, ценит, терпит, даже не бьет, хотя надо бы… – убеждающе заговорил Сева, но на последней фразе споткнулся и замолчал, наткнувшись на мой горящий взгляд.
– А где папа? – подозрительно спросила я, надеясь на поддержку родителя.
– Они с мамой поехали ей пальто покупать, – быстро ответил Мирон. – Не меняй тему!
– Да разойдитесь вы! – психанула я.
– Нет, Фаня! Ты сейчас нам быстренько расскажешь, чем провинился твой Ярик, мы тебя так же быстро убедим, что он лапочка, и ты снова вернешься в лоно семьи, – обнимая меня с одной стороны, произнес Марк.
– Да, сестренка, ты погорячилась, и мы тебе сейчас это докажем, – подошел с другого бока Мирон.
– Да вам какая разница? Вы все равно уже давно живете отдельно! – возмутилась я.
– Мы переживаем за папу и его душевное здоровье, – нагло ответил Мирон.
Две одинаково наглые физиономии быстро подняли меня на руки и… потащили к двери.
– Поставьте, где взяли! – замотав ногами в воздухе, закричала я, пока братцы несли меня к выходу.
Сева ловко нас обогнал, распахнул входную дверь и вдруг громко закашлялся. А близнецы осторожно поставили меня на ноги и даже сдули невидимые пылинки с моих плеч.
На пороге стояла наша бабушка Неонилла Альбертовна, с молчаливым укором рассматривая всех братьев по очереди.
Близнецы смутились, а Сева тут же забрал у бабушки сумку и помог ей войти.
– Что у вас здесь происходит? – хорошо поставленным голосом оперной певицы уточнила бабуля.
– Фаня вернулась, – буркнул Мирон.
Бабушка поджала губы, поправила идеальную прическу без единого седого волоска, подумала и выдала:
– А мне ее муж никогда не нравился.
Я молча показала братьям язык, развернулась и потопала на кухню, чтобы попить воды. Взяла со стола графин, потянулась за стаканом и зацепилась рукой, в которой держала графин, о кухонную тумбу. Стеклянная посудина с грохотом упала на пол. Вода окатила мои ноги и радостно разлилась по полу.
– Ой! – пискнула я.
– Началось... – раздался из прихожей стройный хор из четырех голосов.
Близнецы первыми вошли на кухню. Марк недовольно тащил швабру, следом уныло плелся Мирон с ведром и тряпкой.
– Фаня, блин! Всю кухню залила, – возмутился он.
– Фаня не блин, – огрызнулась я, отбирая у Марка швабру и отставляя ее к стене за ненадобностью.
– Фаня оладушек, – сострил Марк.
– Прекратите острить, – потребовала бабуля, прежде чем я открыла рот.
Братья замолчали, и я не выдержала:
– Ба, вот скажи мне, только честно. Я приемная, да?
– Нет. Просто твои старшие братья – охламоны. Ремня им мало отец в детстве давал.
– Нормально давал, нам за глаза хватало! – не согласился с ней Сева, выглянув из-за бабушкиного плеча, пока я пыхтела, вытирая лужу огромных размеров.
– Да это Фаню жалели! «Она же девочка!» – передразнил Мирон папу, но под строгим взглядом бабушки тут же замолчал.
– Завидовать нужно молча, – назидательно произнесла я.
Тут включился Арсений:
– Ладно, хватит! Стеша, что у вас случилось?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Развод. Неминуемый. Причины указывать не буду, потому что не хочу, – сдув с лица налипшую прядь волос, сообщила я нехотя. Любое упоминание о Шведове больно ранило.
– Надо Ярославу звонить, – авторитетно заявил Марк.
– Не смей! Сами разберемся!
– Фаня, скажи нам правду, – строго потребовал Мирон, – ты, как всегда, сначала объявила развод, а подумаешь потом, да?
Я решила гордо промолчать. Потому что ведь кто-то должен быть умнее и прекратить этот дурацкий разговор! Братцы так до утра могут соревноваться в остроумии друг с другом.
Закончив, наконец, собирать треклятую лужу, кинула тряпку в ведро и выпрямилась.
– Давай я отнесу, – предложил Мирон, подумал и добавил: – Вдруг ты по дороге разольешь.
– Неси, – радостно согласилась я. – Ты – настоящий «джентльмен». Нет бы соврать, что переживаешь за сестру, мол, девочкам тяжелое носить нельзя.
Мирон оставил мою реплику без ответа. Молча подхватил ведро и двинул в ванную. Сняв мокрые насквозь тапки, мордочки которых словно поникли от воды, я потопала вслед за братом. И пока он выливал воду из ведра, закинула тапки в стиральную машину.
– Фань, ты серьезно решила? Ну, с разводом? – вдруг спросил брат.
– Не знаю, – я тяжело вздохнула, – но в ближайшее время домой не пойду.
– Да что он сделал-то? – не выдержал Мирон. – Ударил? Изменил? Скажи нам! Если он тебя обидел – мы сами вам развод выпишем.
Мысль о разводе заставила сердце больно сжаться, а к горлу снова подкатил ком. И я решительно ответила:
– Мы сами разберемся.
– Стефания, приведи себя в порядок, – потребовала бабушка, появившись в дверях ванной. – Что это такое? Разве девушка так должна выглядеть? Я чему тебя учила?
– Что девочка всегда должна выглядеть опрятно, и даже когда она идет выносить мусор, обязана надевать вечернее платье! – опустив голову, пробубнила я.
– Стеша! – охнула бабушка, но как-то без огонька.
Все мои двадцать два года бабуля пыталась сделать из меня леди. Но малолетняя Стефания уходила в школу в идеально вычищенном и выглаженном наряде с двумя шикарными бантами на голове, а приходила с разодранными коленками и с одним бантом. Да и тот болтался на волосах, съехав на глаза.
А все потому, что мне больше нравилось проводить время с братьями, лазая по крышам гаражей, чем играть с девчонками в куклы. Мне казалось ужасно скучным кормить Барби из игрушечной посуды и плести друг другу кривые косички.
Четыре старших брата, у которых, мягко говоря, был далеко не сахарный характер, оставили след и в моем воспитании. Я так и не научилась готовить, но прекрасно разбиралась в оружии.
Вместо танцев записалась в секцию каратэ, но появилась там только два раза, потому что на втором же занятии сломала руку. На тренировке по дзюдо я вывихнула плечо, а единственная попытка заняться балетом закончилась травмой лодыжки.
Каждая попытка приготовить еду превращалась в веселый аттракцион под девизом: «Не порежься и держись подальше от раскаленных предметов». Запасы пластыря и йода в нашем доме никогда не заканчивались.
Бабушка говорила, что меня сглазили, а братья в детстве зорко следили за мной из-за моей повышенной травматичности.
– Мирон, выйди, я приму душ.
Я знала, что бабушка не отстанет, пока не приведу себя в порядок. Закрывшись изнутри, включила душ, сняла одежду, встала под прохладные струи и, наконец, дала волю слезам.
Далеко не с первого взгляда я влюбилась в Яра. И даже не со второго. Но он смог доказать, что достоин любви и доверия, хотя ухаживать не умел совершенно. Романтики в нем было примерно столько же, сколько в обычном сухарике. Зато была непрошибаемая уверенность в себе, щедро сдобренная нахальством. А еще невероятно синие глаза и взгляд – дикий, голодный, самоуверенный, с прищуром. Я млела, когда он смотрел на меня так, словно я главное сокровище в его жизни. Растекалась сахарной лужицей, превращаясь в его руках в пластилин.