Читать интересную книгу Пятёрка. Повесть - Наталья Крынкина

Ощущение, что они друг другу мстят. Николай требует перевести его в первую «тройку», а папа заставляет его пахать как проклятого.

– Матвей, дай-ка воды… – подкатил к борту отец, тяжело дыша и потирая ладонью грудь.

– Может, отдохнешь? – не вставая, сын протянул ему бутылочку минералки со слабым газом.

Тот отмахнулся, глотая воду.

– Явился?! Не прошло и полгода, Чика!

– Виктор Анатольевич, язвите! – отозвался тот, застегивая шлем на ходу.

– Коль, у тебя ни стыда, ни совести! – парировал тренер, прислоняясь к борту поясницей и продолжая держать руку у груди, – Ты опаздываешь на третью подряд тренировку. Давай все мои лучшие парни будут дурной пример вон, зелени, – кивнул на молодых, восемнадцатилетних, – подавать. Тебе самому, что ли, хочется лишние силы тратить?

– Да, я смотрю, это у вас нервов через край, если на такую ерунду внимание обращаете, – медленно опустил и поднял ресницы, глядя ему в глаза.

– Послушай, друг! – он чуть повысил голос, – Я все понимаю, но совесть тоже надо иметь! Ты с главным тренером разговариваешь. Мое терпение кончилось. С этого дня ты будешь в дубле выступать. Все.

Чикаев брезгливо фыркнул:

– Тренироваться тоже с ними? Можно идти обратно в раздевалку? – и стал теперь уже расстегивать ремешок под подбородком.

На этот раз не выдержал Матвей. Поднявшись с лавочки, он обратил на себя их внимание.

– Коль, будь добр, не хами, да? – и коснулся плечом отцовского плеча.

Тот снял шлем с кудрявой головы и пригладил волосы, которые до сих пор выбивались из-под него – так модно в нынешнем хоккее.

– Вы, Виктор Анатольевич, приняли стопроцентное решение? Или у меня есть еще шансы остаться под вашим руководством? Не нужно идти к начальству? – и многозначительно двинул черной изогнутой бровкой.

– Чика… Заколебал… – у Захарова-младшего с трудом хватило сил удержаться от нецензурной лексики, – Если хочешь остаться в команде, вопросы надо решать тут, внутри нее. Менеджер тебе не поможет, – и повернулся к отцу.

Его было не узнать. Он побледнел, вцепившись рукой в край борта так, что пальцы побелели. Другую руку он крепко прижимал к левой стороне груди.

– Пап! – Матвей живо перескочил через борт, оказавшись на льду, подхватил его подмышки. – Что?! Сердце?!

– Ой! Ой! Прихватило! – еле выговорил тот.

– Помоги! – парень бросил отчаянный взгляд на Чикаева, и тот, испуганно хекнув, поспешил на помощь, – Врача! Вызовите «скорую»!

На стадионе поднялась легкая паника. Матвей с Николаем на этот раз действовали, не сговариваясь, согласованно и организованно. Усадив Виктора Анатольевича на скамейку, один раздобыл воды, второй быстро обшарил карманы отца в поисках таблеток. Руки дрожали. Матвей боялся отвести взгляд от его лица. Наконец, вытряхнул на ладошку маленькую красную капсулку и вложил ее в посиневшие губы отца. Потом, придерживая его голову, дал запить. Коля расстегнул на тренере замок спортивной куртки, чтобы дать ему возможность дышать глубже.

– «Скорая» едет! – раздался за спиной Матвея голос, и легла на плечо в знак поддержки рука товарища по звену.

– Пап, потерпи немножечко! «Скорая» уже едет! – громко сглотнул и подбадривающе вложил руку в ладонь отца. Тот крепко сжал ее. Нестерпимо больно. Матвей чуть не вскрикнул, только издал легкий стон. Как ему, должно быть, плохо!

– Оля… – прочитал по его губам Матвей и почувствовал, что папа ослабил захват, глубоко задышал.

– Все будет хорошо, пап! Терпи!

…В больничном коридоре тихо. Изредка шаркают тапками врачи. Холодный матовый свет. За коридорным квадратом окна – пасмурное осеннее небо, и на его фоне – ветка канадского клена с остатками листьев бурого цвета.

Матвей был не один. Рядом с ним врач команды и генеральный менеджер, тут же прилетевший в госпиталь, как только ему сообщили о ЧП. Подбадривают. Просят не молчать, если что-то будет нужно. Он хоть и знает, что папе уже лучше, но все равно душа не находит покоя. Как сказать о случившемся сестре?.. Ему не сидится на месте. У самого уже от волнения сердечко покалывает. Подошел к окну и прислонился лбом к стеклу. Холодное. Голова гудит, кругом идет и мысль только: папа, папа…

Вот они, красавцы! Две фигуры в белых халатах, кое-как наброшенных на плечи. Спешат из противоположного конца коридора вечный юноша, узколицый Игорь Кудинов и невысокий по хоккейным меркам, но похожий на маленький танк Вадик Сметанин – самый лучший партнер на свете.

– Ну, как?.. Ему лучше?.. Он в реанимации?.. Ольге сказал?.. Что-нибудь нужно?.. – посыпались вопросы. Матвей лишь успевал кивать или отрицательно мотать головой. Не выдержал. По щекам слезы поползли.

– Держись, – выдохнул Игорь, приобняв его за плечи, и сам потер под носом, – Чика не звонил?

– Звонил, – громко вздохнул парень, утираясь рукавом, как в детстве.

– Егор обещал подъехать, – Вадим потрепал его коротко стриженую макушку, – А Ольге я сам скажу, ладно?

– Если Чика не опередит, – шмыгнул носом Кудинов, – Давай-ка быстро, пулей…

– Держись, – он похлопал напарника по плечу, и это уже неоднократно звучавшее слово в этот раз было не просто словом, а чем-то вроде глотка свежего воздуха. Словно теперь все от него самого зависит, как он себя поведет. Матвей проводил его взглядом.

– Присядь, – Игорь подтолкнул его к стулу, – На водички… – достал откуда-то минералку, – Не торопись…

– Не могу успокоиться, Кýда, – прерывисто вздохнул.

– Угу, – угукнул тот, что-то вспоминая. Он не понаслышке знал, что это такое. Потом опустился рядом и попытался подбодрить: – Говорят, положение устаканилось?

– Более или менее, – кивнул, – Что ж теперь будет?.. – вопрос в пустоту, на него он не ждал ответа.

Кудинов пожал плечами, потом чуть улыбнулся:

– Он боец, он выберется…

Год первый. Мы вместе

Егор Ларионов

Сегодня 23 августа 1999 года. Ровно месяц прошел с того момента, как я стал Наташкиным мужем. Она не простила бы мне, если б я забыл. Поэтому чуть свет выбираюсь из-под одеяла и бегу на рынок за ее любимыми ромашками. Сонно тащатся по маршрутам автобусы, даже ветер не слишком охотно заигрывает с листвой. Мы живем в самом зеленом райончике города, все так его и называют. Здесь много парков, аллей, садиков.

Иду по цветочным рядам. Всего-всего полно, только ромашек не вижу. Глаза разбегаются. Все жаждут заполучить первого покупателя, зазывают. А я только в затылке чешу. Неужели придется бежать куда-то еще? Нет! Вот они. Нашел-таки у какой-то бабульки. Прикинул и решил взять всю охапку.

– Это кто такая счастливая? – улыбнулось сморщенное личико с добрыми выцветшими глазами.

– Жена, – пропыхтел я, подхватывая цветы подмышку. Иначе нести их было неудобно, я рисковал растянуться на асфальте.

Обратный путь занял пятнадцать минут. Ленивый толстый кот нашей соседки с первого этажа нежился на подоконнике в солнечном свете. Потянулся. Зевнул… Теряя мелкие цветочки, я поднялся по ступенькам на свой третий этаж и кое-как попал ключом в дверь.

Наши окна выходили на запад. Но солнце в спальне обязательно присутствовало и утром, отражаясь от стекол дома напротив. Я шагнул в комнату через порог и не смог не улыбнуться. Наташка, как и тот кот, вытянулась поперек кровати, а, услышав шаги, потянулась и, повернувшись ко мне, зевнула, прикрывая рот ладошкой.

– Можно я угадаю, где ты был?

– Угадай, – я продолжал стоять за шкафом, высунув только нос.

– Пахнет мокрой травой, – она перевернулась на спину и, раскидав по подушке волосы, прикусила свой указательный пальчик. Что-что, а флиртовать она умеет, в этом я убедился еще в первый день знакомства.

– Тебя не проведешь, – улыбнулся я и зашелестел своим подарком, – Это тебе, – и, вручив ей цветы, чмокнул в нос.

– Фотографируй меня скорее! – сияла она, – Это мое самое лучшее утро на свете!

Подарить любимой самое лучшее утро! Я уже жил не зря. Она невероятно фотогенична. То изогнет домиком бровки. То невинно хлопнет пушистыми ресничками, и озорно засверкают золотисто-карие глаза. То растреплет волнистые волосы или сунет нос в желтые солнышки, обрамленные сотнями лепестков. То выставит кокетливо гладкое плечико с голубой бретелькой-бантиком… Уже не до фотографий.

– Ай, Егор! – она стала прятать от меня ромашки, – Ты же их помнешь! Ну!.. Смотри, что ты наделал! Постель в зеленых пятнах!

– Я все постираю, – мурлыкнул ей в ушко, заставляя выпустить цветы из рук, – Я же у тебя Золушка, – и потерся небритой щекой о ее шею. Наташка передернулась и, выдворяя меня с этой нежной территории, прижала голову к плечу.

– Ларионов, я люблю, когда ты небритый, но только если твоей щетине хотя бы два дня. Ты почему-то об этом забываешь, – она уже смирилась, что мокрые цветы раскиданы по постели и теперь переключилась на мою персону. Видимо, я чересчур рьяно бросился показывать, как сильно и нежно люблю ее. Как обычно, забылся.