Неказистый на вид матрос усмехнулся и проговорил:
- Чудно было...
- Чудно! - передразнил Жаворонков. - А по-моему, очень даже правильно... Да ты расскажи...
- Да что рассказывать?.. Поставили этто меня в загородку. Ихнее писание целовать велели. Опосля гличанин, которого я, значит, в пьяном виде, ударил, стал на меня доказывать. Все слушали. Судья ихний, в вольной одеже, посреди сидел... повыше этак, и тоже слушал. Как гличанин кончил, мне велели на него доказывать. Опять слушали, как наш офицер на ихнем языке мой доказ говорил... Ну и взяли штраф... за бой, значит.
Этого Артюшку притянули к суду за оскорбление полисмена в Гонконге. Он был на берегу и в пьяном виде буянил. Когда полисмен что-то сказал ему, матрос ударил его. Англичане, бывшие свидетелями этого пассажа, только ахнули от удивления.
- Ловко попал! - заметил один рыжий джентльмен. - Прямо под глаз!
Полисмен побагровел от злости и свистнул. Пришло еще трое полисменов и матроса отвели в Police station*.
______________
* Полицейский участок (англ.).
Об этом тотчас же дали знать на корвет и просили прислать переводчика к мировому судье, у которого на следующий же день назначено было разбирательство дела.
Переводчиком был один из корветских офицеров.
Начал свою жалобу полисмен. Обстоятельно объяснил он, как встретил пьяного русского матроса, который грозил кулаком на проходящих, и как вообще непристойно вел себя...
- Но вообразите мое удивление, господин судья, - прибавил полисмен, когда на мое замечание русский матрос ударил меня.
Довольно долго говорил полисмен и изрядно-таки позорил русского матроса за проступок, недостойный "честного гражданина", и в конце концов требовал вознаграждения за обиду.
Обратились к нашему матросу. Он поднялся с места и стоял в довольно-таки непривлекательном виде: грязный и оборванный после вчерашнего пьянства. Стоял и молчал.
- Рассказывай, Никитин, как было дело! - обратился к нему наш офицер.
- Да что говорить, ваше благородие?
- Говори что-нибудь!
- Шел этто я, ваше благородие, по Гонконту из кабака... Признаться, хмелен был... Подвернулся мне под руку вот этот самый гличанин (и матрос указал грязным корявым пальцем на сидевшего напротив чистоплотного полисмена)... я и полез драться...
Весь этот короткий спич матрос произнес самым добродушным тоном.
Офицер объяснил судье, что матрос сознает свою вину, и дело кончилось тем, что за него заплатили штраф.
Об этом судьбище и рассказывал Артюшка.
- Вот оно как судят! - проговорил Жаворонков. - Так и у нас будут... по всей форме и строгости... Права даны! Теперича ежели боцман в ухо, и я его в ухо!
- Попробуй-ка!
- А думаешь, не попробую!.. - хвастал Жаворонков. - Нонче закон-положенье... Статуты!
- И здоров тоже ты врать, как я погляжу, братец, - заметил, отходя, какой-то старый матрос.
IV
Боцмана, писаря, баталер, фельдшер и унтер-офицеры собрались в палубе и тоже рассуждали об отмене телесных наказаний.
Особенно горячился боцман Никитич, невоздержанный и на руку и на язык.
- Справься теперь с ними... Что ты ему сделаешь? Выходит, ничего ты ему сделать не можешь... Линек бросить, сказано!
- Сказано? - переспросил другой боцман, Алексеев.
- То-то и есть!
- А как насчет, значит, науки?.. Ежели смазать? - задал вопрос один унтер-офицер.
- Тоже не велено... Вчера старший офицер призвал и говорит: "Всем унтерам накажи, чтобы в рожи больше не лезли... А то, говорит, смотри!.."
- Однако и порядки пошли! - протянул Алексеев.
- Удивительное дело! - вставил баталер.
- Про то я и говорю! - горячился Никитич. - Справься теперь с ними. Не станешь изо всякого пустяка с лепортом... А ведь с нас же потребуют... Зачем зверствовать?.. Дал в зубы раз-другой и довольно... И матросу стерпится... И понимает он, что ты боцман...
- Известно, надо, чтобы понимал... Без эстого к чему и боцмана! подтвердил другой боцман.
- Опять-таки позвольте, господа, сказать, - вмешался писарь.
- Насчет чего?
- Насчет того, что нынче другая на все мода... Чтобы все по благородству чувств... Посудите сами: ведь и матрос свою физиономию имеет... Зачем же бесчестить ее?.. Виноват, ударьте его по спине, положим... Все же спина, а не физиономия...
- Нешто почувствует он по спине?.. Он, окромя носа, никакого чувствия не имеет...
- Ударьте так, чтобы почувствовал...
- Что уж тут говорить!.. Никакого толку не будет!
- Уж и зазнались, дьяволы! - говорил боцман Алексеев. - Утром сегодня на вахте... Кирька брамсельный ушел вниз и сгинул, шельма... А уж вахтенный горло дерет: зовет подлеца. Прибежал. "Где, говорю, был?" - "В палубе, говорит, был!" - да и смотрит себе, быдто и офицер какой. Я его линьком хотел огреть, а он, как бы ты думал? "Не замайте, говорит... Нонче не те права!"
- Я б ему показал правов! Искровянил бы ему хайло... - гневно заметил Никитич.
Долго еще беседовали унтера. Однако в конце концов решили на совещании, что хоть бумага там и вышла, а все же следует "учить" по-прежнему... Только, разумеется, с опаской и с рассудком.
ПРИМЕЧАНИЯ
ОТМЕНА ТЕЛЕСНЫХ НАКАЗАНИЙ
Впервые напечатано в сборнике "Из кругосветного плавания. Очерки морского быта", СПб., 1867.
Согласно указу от 17 апреля 1863 года телесные наказания на военных судах могли применяться как дисциплинарное взыскание только по суду. В статье, помещенной в "Морском сборнике" (1863, № 5), Станюкович писал: "С радостью могу печатно сказать, что во время всей моей службы на корвете "Калевала" (с октября 1860 г. по август 1861 г.) телесное наказание ни разу не было употреблено и, несмотря на то, наша команда знала свое дело отлично; она была старательна, а главное - отлично понимала слова, в противность убеждению некоторых (к стыду) господ на эскадре, кои, в насмешку называя г.Давыдова "филантропом", утверждали, что подобное обращение еще не своевременно, что матросу совсем без линька и жизнь не в жизнь". О командире "Калевалы" капитан-лейтенанте В.Ф.Давыдове Станюкович писал домой с острова Явы 18 марта 1861 года: "Наш капитан принадлежит к кружку немногих современных порядочных капитанов, которые, изгнав линек из употребления, действуют на матрос убеждением... Он много заботится о них, роздал им азбуки, так что каждый день от 2 до 4-х часов после обеда по всей палубе раздаются ретиво произносимые матросами: буки аз ба, веди он во и т.д." ("Литературный архив", VI, Л., 1961, с. 437).
Стр. 19. Кантонист - так в крепостной России называли солдатских и матросских детей, с самого рождения прикрепленных к военному ведомству и воспитывавшихся в особой школе; по ее окончании их обычно на 20 лет зачисляли на военную службу.
Л.Барбашова