Читать интересную книгу Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Алексей Нагорный

Коля переглянулся с Анисимом. Тот отрицательно покачал головой, и Коля понял, что цена не окончательная, будет торг.

Предводитель прельских, немногословный, похожий на медведя Силантий буркнул:

– Двадцать.

– За прельскнх мы нынче, – подытожил Коля.

– А совесть у тя есть? – обиделся Тит. – Ты где родился-крестился, ирод, ежели за лишнюю десятку родные Палестины продаешь?

– Сам не будь жидом, – солидно возразил Анисим. – Дай нам тридцать сребреников – мы прельских сей же секунд, как Иуда Христа, продадим… – Анисим захохотал.

– Тьфу! – в сердцах плюнул Тит. – Накажет вас бог.

– Встали, – Коля занял место в стенке прельских. Анисим – рядом с ним.

– Прельские грельским всегда юшку пускали! – начал кто-то.

– У прельских бабы квелые, жопой прелые! – с достоинством ответили грельские.

– Ах ты, срамник, – Коля играючи ткнул говорука, и тот повалился, хватая ртом воздух.

– Бей! – завопил Анисим и начал молотить направо и налево.

Все смешалось, над толпой повисла густая брань. Кто-то поминал бога, кто-то призывал чертей, а кое-кто уже лежал, корчась от боли, сплевывая кровавую слюну.

Навстречу Коле метнулся мужичок – тот, что последним пил из четверти, в руке – подкова.

«Ах ты… – почти с нежностью подумал Коля. – Обычаи нарушать… Ну, не обессудь!»

Шагнул и, перенося вес всего тела с левой ноги на правую, ударил.

Мужичок ойкнул и захрипел. Вылезли из орбит бесцветные глазки, зрачки внезапно расширились – во весь глаз.

Коля еще успел подумать: «больно ему», а мужичок уже повалился и замер.

Коля перешагнул через него и услышал вопль: заголосила-завыла женщина. «Должно, жена», – снова подумал Коля, нанося очередной удар. «Ничто… кабы я с сердцем – грех… А это – забава… Я без злобы к ним, а они ко мне… Забава – и все!»

И другой упал мужик. Коля посмотрел на него и вдруг наткнулся на горящие ненавистью глаза. Это было так неожиданно, что Коля замер на мгновение, и тут же кто-то ударил его под «дых». Свет в глазах сразу померк, и высокие купола церкви с сияющими крестами провалились куда-то во тьму…

Коля очнулся в чьей-то горнице. На окнах белели чистые занавески, отделанные на манер подзоров, поверх занавесок колыхалась диковинная материя-сеточка: прозрачная, в больших тканых цветах.

– …Полезно, батюшка, очень даже полезно, – услышал Коля обрывок фразы. – Отчего революция? Оттого, что народец наш ожирел от безделья и зажрался! Вот и пусть морды друг другу бьют, дурную кровь сгоняют… Я вам так скажу: если бы в каждой деревне, на каждой фабрике по воскресеньям стенка на стенку ходила, не было бы никакой революции! Силы народа ушли бы на полезную забаву, понимаете?

«Батюшка! – сквозь вязкий туман пробилась мысль. – Я, должно, у священника, отца Серафима. Больной я, что ли». И сразу же вспыхнуло острое любопытство: «С кем же батюшка говорит?»

Коля повернулся, застонал:

– Ну, кажется, слава богу, – отец Серафим перекрестился и подошел к кровати, на которой лежал Коля. – Как мы? Больно?

– Ничего, – Коля покосился на гостя.

Тот стоял у окна и внимательно смотрел на Колю.

Был он маленький, пухленький, с короткими руками и круглой головой без шеи, в темно-синем вицмундире с золотыми пуговицами. Встретив Колин взгляд, он улыбнулся, отчего на румяных щеках обозначились два спелых яблока, сказал:

– Крепкий у вас организм, молодой человек, это прекрасно! Вы даже не подозреваете, насколько это важно для вас и… для меня! – он потер пухлые ладошки, посмотрел на отца Серафима и весело засмеялся.

– Не понимаю я чего-то, – хмуро сказал Коля. – Домой пойду…

– Какой там! – всплеснул руками Серафим. – Лежи и не вздумай! – Священник бросил укоризненный взгляд на гостя. – Вы, Арсений Александрович, напрасно. Озорство в серьезном деле – только помеха, голубчик. Однако мне в храм пора. Вы уж тут без меня. Не торопясь, с осторожностью.

Серафим ушел. Арсений щелкнул массивным золотым портсигаром, чиркнул спичкой, задымил.

– Нехорошо здесь курить, – буркнул Коля. – Образа здесь…

– Ишь ты, – задумчиво сказал Арсений. – Бога боишься. Это славно. Да ведь я – гость. Гость в дом – бог в дом, слыхал?

– Знаем, – солидно отозвался Коля. – Однако обхожденье и гостю положено.

– Верно, – кивнул Арсений. – Давно в стенки ходишь?

– Как в силу вошел. Два года.

– А лет тебе? – удивился Арсений.

– Семнадцать, – Коля засмущался, опустил глаза.

– Семнадцать?! – опешил Арсений. – Ай да ну! А с одного удара положишь человека?

– Любого. Передо мной еще никто не устоял.

– Ну, приемчики разучить, – как бы про себя сказал Арсений. – Дзю-до, карате… Экстра-класс!

Коля не понял ни слова и только моргал. Арсений заметил это, рассмеялся:

– Потом, все потом. Главное, не обманул меня батюшка, все сходится. Жаль только, в деле я тебя не увидел. Поздно приехал. А почему? Дороги, брат – жижа одна.

– Не повезло мне на этот раз, – горько сказал Коля.

– Жизнь – как зебра, – заметил Арсений. – Черная полоска, потом – белая. Лошадь это такая, полосатая, – объяснил он. – Водится в теплых странах.

– А кто… вы кто будете? – мучительно краснея, спросил Коля. Не в его обычае было вот так, по-бабьи, расспрашивать.

– Я-то? – добродушно переспросил Арсений. – Чиновник. Занимаюсь… особыми делами, а какими – узнаешь, когда подружимся. Вот как мы с отцом Серафимом лет пять назад.

– Все же мне идти надо, – Коля приподнялся, опустил ноги на матерчатую дорожку. – Родители, поди, беспокоятся.

– Родители? – Арсений странно посмотрел на Колю и подошел к нему вплотную: – Вот что… Мне отец Серафим не велел говорить, да ты парень крепкий, мужчина. Нет больше твоих родителей. И дома твоего нет. Крепись, Коля. Горе большое, а ты – молись. Все ходим под богом, и пути его – неисповедимы. – Он перекрестился.

Сказанное с трудом проникало в мозг. Коля никак не мог осмыслить слов Арсения. Все казалось – о ком-то другом он сказал, сейчас все разъяснится, и все будет, как всегда. «Родителей… нет, – про себя повторил Коля. – Наверное, дома нет?»

– А где же они? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Пока стенка на стенку шла, загорелся ваш дом, – сказал Арсений. – Когда тебя сбили, он в этот самый миг и загорелся. Тушили, да там, говорят, пламя в полнеба взвилось. И собака погибла. Так и осталась на цепи, бедняга. Ты крепись, Коля…

Родителей хоронили, как исстари хоронят на Руси: с воем, кутьей и беспробудным пьянством.

Пока выносили из церкви гробы и старухи крестились, Коля стоял в стороне, словно все происходившее не имело к нему никакого отношения. Он еще не осознал до конца, что же произошло, но даже те обрывочные мысли, которые мелькали теперь в его мозгу, неумолимо подводили его к одному: родители ушли навсегда и ему, Коле, теперь будет совсем плохо. Он думал о том, что отец, в сущности, был мужик добрый, безвредный, а что пил… Кто из русских людей не пьет? Все пьют, потому что жизнь до сих пор была глухая и беспросветная. Жалко было отца: от роду – сорок, на вид – семьдесят: седой, грязный, всклокоченный, как больной петух. И мать в свои тридцать шесть – морщинистая, с большим животом и потухшими глазами… Не повезло и ей: двух сыновей отняла глотошная, третий, Коля, вырос сам по себе, чужим.

И вот все кончилось. Навсегда. Гробы один за другим отнесли к могиле, и вслед за отцом Серафимом провожающие запели «Святый боже». Потом отец Серафим бросил землю на оба гроба и проговорил негромко и печально:

– Господня земля, и исполнение ея, вселенная и все живущие на ней…

Он пролил на гробы елей из кадила, проговорил «Со духи праведных», и четверо мужиков, Анисим Оглобля среди них, подвели связанные полотенца под гробы и опустили в могилы.

После поминок, устройство которых отец Серафим по своей щедрости взял на себя, состоялся разговор.

Батюшка притянул Колю к себе, погладил по-отцовски:

– Садись, обсудим, как тебе дальше жизнь ломать. Скажи, как мыслишь: здесь остаться или уехать хочешь?

– Чего же здесь, – грустно сказал Коля. – Хлеб не сеял, скотину не пас. А драться больше не могу. Не крестьянское это дело, – он повторил слова покойной матери.

– Оно верно, – кивнул Серафим. – Мне помогать станешь. По дому, по хозяйству.

– Тошно мне здесь, батюшка. Вина на мне за родителей.

– Нет, – вздохнул Серафим. – Ибо сказано: и волос с головы человеческой не упадет без воли моей… Так бог решил, Коля, и грешно тебе, человеку, быть больше бога.

В горницу вошел Арсений, прислушался, теребя пуговицу на сюртуке, вмешался в разговор:

– Уехать тебе надо, вот что я скажу.

– Куда? – спросил Серафим.

– В Петербург, – сказал Арсений.

Коля вопросительно посмотрел на него, недоверчиво улыбнулся:

– В Петербург? Мне? Не-е…

– Почему «не-е»? – весело передразнил Арсений. – Ты мне нравишься, товарищами будем!

– Гусь свинье не товарищ, – вспомнил Коля поговорку.